Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Река у острога никогда полностью не замерзает. Летом она часто выходит из берегов и затапливает дома, хотя все они построены на возвышенности.

В четырёх верстах к востоку от церкви есть заимка, населённая казаками, чьи урожаи принадлежат правительству, но у меня не было возможности свернуть с дороги, чтобы осмотреть её.

Я пробыл в Ключах очень недолго, моё нетерпение увидеть Нижний побудило меня выехать в тот же вечер, чтобы добраться до Каменского[98 - Каменское (в тексте: Kamini) – несуществующее и забытое ныне селение, сведений о нём почти нет. Очевидно, было расположено у истока протоки Каменской (Большакова 1-я) примерно в 20 км. от Ключей. В «Географическом лексиконе Камчатки» Карла фон Дитмара описано так: «Камчадальская деревня, очень маленькая и почти вымершая, в непосредственной близости от деревни Камака». Встречается на старых картах. – прим. перев.], камчадальской деревни, расположенной в двадцати верстах дальше. Я проехал через неё в полночь, не останавливаясь.

Ещё до рассвета я был в Камаках[99 - Камаки – бывш. село Усть-Камчатского р-на. Возникло в XVIII веке. Названо по имени тойона Камаки. – прим. перев.], что в двадцати верстах от Каменского. Вскоре я прибыл в острог Щёки[100 - Щёки – несуществующее и забытое ныне селение, сведений о нём найти не удалось. Располагалось где-то в урочище Большие Щёки, где река Камчатка протекает в ущелье между гор – по описанию Лессепса, на полпути между Камаками и Нижнекамчатском. Встречается на старинных картах. – прим. перев.], что на двадцать две версты дальше. Оттуда до Нижнекамчатска расстояние то же самое, и я преодолел его за несколько часов. Незадолго до полудня я имел удовольствие въехать в эту столицу Камчатку, которая видна на значительном расстоянии, но вид её ничем не примечателен.

Это лишь скопление домов с тремя церковными шпилями, возвышающимися над ними. Город расположен на берегу реки Камчатки, в котловине, окружённой цепью высоких гор, которые, однако, находятся на изрядном расстоянии. Таково положение Нижнекамчатска, о котором у меня было более высокое мнение, прежде чем я увидел его. Дома, в которых проживает около ста пятидесяти человек, деревянные, построенные плохо: маленькие, все занесены снегом, который туда приносит метелями. Эти ветра господствуют тут в это время года почти постоянно и дуют обычно несколько дней подряд. В Нижнем две церкви, одна из них находится в городе и имеет две главы, другая находится на территории острога. Обе эти церкви построены ужасно. Острог находится почти в центре города и представляет собой высокий частокол квадратной формы в плане. Кроме церкви, в ограде находятся также магазины, арсенал и караульное помещение, у входа днём и ночью дежурит часовой. Дом губернатора, майора Орлеанкова[101 - Конон Данилович Орлеанков – майор, комендант Камчатки. – прим. перев.], находится рядом с крепостью и, если не считать его размеров, ничем не отличается от остальных домов; он не выше и построен не в лучшем вкусе.

Я остановился в доме несчастного изгнанника по фамилии Сновидов[102 - Иван Кириакович Сновидов – сержант Измайловского полка, в 1742 году был обвинён в заговоре против Елизаветы Петровны и сослан на Камчатку. Здесь он женился на камчадалке, стал выпаривать соль и изрядно разбогател. Его старший приёмный сын стал родоначальником камчатских священников (а в годы Советской власти учителей) Сновидовых, а родной сын – Захарий Иванович Снафидов (1748-1830) – стал зверопромышленником, участвовал в открытии и освоении Русской Америки. Их потомки живут на Камчатке по сей день. – прим. перев.], который почти в то же время подвергся тому же наказанию, что и Ивашкин, но по другим причинам[103 - На самом деле Сновидов был сослан по тому же делу, что и П.М. Ивашкин, но по какой-то причине не признался в этом Леccепсу. – прим. перев.]: как и Ивашкин, он был сослан на Камчатку с 1744 года.

Едва я поселился, как ко мне пришёл офицер от г-на Орлеанкова, чтобы поздравить меня со счастливым прибытием. За ним последовали многие из главных чиновников города, которые один за другим самым любезным образом предлагали мне свои услуги. Я отвечал подобающим образом, но был раздосадован тем, что они застали меня врасплох. Переодевшись, я поспешил поблагодарить каждого из них в отдельности. Я начал с майора Орлеанкова, которого застал занятым приготовлением к празднованию в его доме бракосочетания поляка на русской службе с племянницей местного протопопа. Он не только пригласил меня на свадьбу, но и пришёл ко мне утром и проводил до своего дома, чтобы я не потерял ни малейшего интереса к этому зрелищу, которое, по его справедливому мнению, должно было меня заинтересовать.

Между тем больше всего меня поразила строгость церемонии. Различие в чинах соблюдалось, казалось, с величайшей щепетильностью. Формальности, поздравления и холодная любезность, открывавшие представление, придавали ему чопорный вид, обещавший скорее скуку, чем веселье. Трапеза была самой роскошной, какую только могла предложить эта отдалённая провинция. Среди первых блюд были разнообразные супы, сопровождаемые холодным мясом, которым мы наелись от души. Второе состояло из жареных блюд и выпечки. Обед был не сколько изысканным, сколько обильным. Ликёры были произведены из различных местных фруктов, сваренных и смешанных с французским бренди. Но обильное количество местного алкоголя, приготовленного из «сладкой травы», про которую я уже писал, почти всегда подавалось в качестве предпочтительного напитка. Он не имеет неприятного вкуса и даже ароматен; употребляют его с бо?льшей готовностью, так как он менее вреден для здоровья, чем дистиллированный из зерна. Гости постепенно становились добродушными. Их головы не могли устоять против паров столь крепкого напитка, и вскоре за столом разлилось буйное веселье. Этому шумному и пышному пиршеству предшествовали вполне приличные танцы. Гости допоздна веселилась и развлекалась польскими и русскими деревенскими танцами. Закончился праздник великолепным фейерверком, приготовленным господином Орлеанковым и который он сам и запустил. Был он не Бог весть какой, но произвёл хороший эффект и не оставил желать ничего лучшего. Я больше насладился изумлением и восторгом зрителей, которые не были избалованы зрелищами такого рода. Восхищение их было достойно кисти художника, они хором ахали при каждом салюте, а сожаление, которое они выражали по поводу его краткости, доставило мне не меньшее удовольствие. Фейерверку были даны самые изысканные комплименты, и уходя, каждый вздыхал при воспоминании обо всех радостях этого дня.

На следующий день меня пригласили в дом протопопа, дяди невесты, где всё было так же, как и в предыдущий день, за исключением фейерверка. Я уже говорил, что протопоп является начальником всех церквей на Камчатке. Ему подчинено духовенство всего полуострова, он имеет право решать все церковные дела, а его резиденция находится в Нижнем. Это старик, не совсем лишенный сил, с длинной белой бородой, которая ниспадает ему на грудь и придаёт ему поистине почтенный вид. Его разговоры разумны, энергичны и рассчитаны на то, чтобы завоевать уважение и любовь народа.

В Нижнекамчатске есть два суда, один из которых обычный, а другой разрешает все торговые споры. Мировой судья, председательствующий в последнем, является своего рода бургомистром, подчиняющимся приказам городничего – главе города. Я уже рассказывал, что каждая из этих юрисдикций подчинена суду Охотска, главе которого она подотчётна за все свои разбирательства.

Но что меня больше всего заинтересовало в Нижнем, и что я не могу обойти молчанием, так это то, что я нашёл там девять японцев, привезённых сюда прошлым летом с Алеутских островов русским судном, занимавшимся торговлей шкурами выдр.

Один из японцев сообщил мне, что он и его спутники плыли на корабле своей страны с намерением посетить самые южные Курильские острова с целью торговли с их жителями[104 - См. Кацурагава Хосю «Краткие вести о скитаниях в северных водах», М. Наука. 1978. – прим. перев.]. Они шли вдоль берега на небольшом расстоянии от него, когда на их налетел сильный шторм и вынес их в море, лишив всякого представления о том, где они находятся. Согласно его рассказу, которому я, однако, не очень поверил, они почти шесть месяцев плавали в океане, не видя земли; у них, видимо, был богатый запас провизии. Наконец они увидели Алеутские острова и, преисполненные радости, решили направиться к этому берегу, не зная даже, в какой части света они находятся. Они бросили якорь около одного из островов, где встретили несколько русских на корабле которых и добрались до берега. Они предложили японцам разгрузить их судно и доставить его в безопасное место; но то ли из-за их подозрительности, то ли потому, что они думали, что у них ещё есть время сделать это на следующий день, японцы решительно отказались. Вскоре им пришлось раскаяться в этой непредусмотрительности. Ночью поднялся сильный шторм, их корабль сел на мель; и так как это было обнаружено только на рассвете, им с величайшим трудом удалось спасти только небольшую часть груза и судна, почти целиком построенного из кедра. Русские, которые прежде обходились с ними вежливо, теперь прилагали все усилия, чтобы заставить этих несчастных забыть об их потере. Они уговорили их отправиться с ними на Камчатку, куда они должны были вернуться. Мой японец добавил, что вначале их было гораздо больше, но опасности морского путешествия и суровый климат лишили его многих товарищей.

Этот японец, по-видимому, имел над своими восемью соотечественниками весьма значительное превосходство; он сообщил нам, что сам он купец, а остальные только матросы под его командованием. Несомненно, что они питают к нему особое почтение. Они пронизаны скорбью и проявляют величайшее беспокойство, когда он нездоров или когда с ним случается что-то неблагоприятное. Они регулярно, два раза в день, посылают одного из своих, чтобы прислуживать ему. Он тоже относится к ним с дружеским участием, заботится о том, чтобы они ни в чем не нуждались, и не проходит и дня, чтобы он не навещал их. Его зовут Кодаю; в его внешности нет ничего особенного, и она даже приятна; его глаза не выпучены, как у китайцев; у него длинный нос и борода, которую он часто бреет. В нем около пяти футов роста, и он довольно хорошо сложен. Сначала он носил волосы по китайской моде, то есть у него была одна прядь, спускавшаяся от середины головы, а остальные волосы вокруг неё были тщательно выбриты, но в последнее время его уговорили отпустить волосы и завязать их на французский манер. Он очень боится холода, и самые тёплые одежды, которые ему дают, едва ли устраивает его. Под ними он постоянно носит одежду своей страны: она состоит из одной или нескольких длинных шелковых рубашек, как наши халаты, а поверх них он носит одну шерстяную, что, по-видимому, означает, что такого рода материал более ценен, чем шёлк. Возможно, однако, что это обстоятельство вызвано каким-то мотивом удобства, о котором я не знаю. Рукава этого одеяния длинные и открытые, и, несмотря на суровый климат, он оставляет руки и шею открытыми. Когда Кодаю выходит из дома, он надевает на шею платок, который снимает, как только входит в помещение, так как, по его словам, не может его выносить.

Он явно демонстрирует своё превосходство над соотечественниками, но это обстоятельство не так значимо, чем живость его характера и мягкость его нрава. Он живёт и ест в доме майора Орлеанкова. Свобода, с которой он входит в дом губернатора и других лиц, была бы среди нас сочтена дерзкой или, по крайней мере, невежливой. Войдя, он немедленно устраивается насколько возможно удобнее, садится на первый попавшийся стул и просит все, что хочет, или берёт сам, если это в пределах его досягаемости. Он почти непрерывно курит свою короткую трубку, украшенную серебром, при этом кладёт в неё совсем небольшое количество табака и добавляет его каждую минуту. К этой привычке он так сильно пристрастился, что его с трудом уговаривали расстаться с трубкой даже во время еды. Он с восхитительной готовностью и проникновенностью воспринимает все, что вы ему говорите. Он любопытный и очень внимательный наблюдатель. Я уверен, что он вёл подробный дневник всего, что видел, и что с ним происходило. Действительно, предметы и обычаи, которые он имеет возможность сейчас наблюдать, имеют так мало сходства с обычаями его страны, что каждая вещь даёт ему повод для замечания. Внимательный ко всему, что происходит или говорится в его присутствии, он записывает всё, чтобы не забыть. Его иероглифы показались мне очень похожими на китайские, но форма письма отличается, те пишутся справа налево, а японские сверху вниз. Он говорит по-русски достаточно хорошо, чтобы его понимали; надо, однако, привыкнуть к его произношению, чтобы разговаривать с ним, так как он говорит довольно многословно, так что вы часто пропускаете что-то, или воспринимаете в неправильном смысле. Он остроумен и естественен. Он ничего не скрывает и говорит с предельной откровенностью, что он думает обо всех. Его общество приятно, а характер довольно ровный, хотя и с заметной склонностью к подозрительности. Если он что-нибудь потерял, то тотчас же воображает, что у него это украли, и начинает беспокоиться. Его трезвость достойна восхищения и абсолютно контрастирует с обычаями этой страны. Если он решил не пить крепкого напитка, то его невозможно заставить даже попробовать; когда он склонен выпить, то просит сам, но никогда не пьёт сверх меры. Я заметил также, что, так же, как китайцы, во время еды он пользовался двумя маленькими палочками, с которыми обращался очень ловко.

Я попросил показать мне монету его страны, и он охотно удовлетворил моё любопытство. Золотая монета представляла собой тонкую пластинку овальной формы, с японскими иероглифами, диаметром около двух дюймов. Она оказалась из чистого золота, без каких-либо примесей, так что она легко изгибалась, как вам заблагорассудится. Их серебряные деньги квадратные, меньше, тоньше и легче, чем золотые; однако он уверял меня, что в Японии эти монеты ценятся дороже. Медная монета точно такая же, как у китайцев: она круглая и почти такого же размера, как два наших лиарда[105 - лиард – старинная мелкая французская монета. – прим. перев.], с квадратным отверстием посередине.

Я расспросил его о характере товара, который они спасли с места крушения, и из его ответа понял, что он состоял главным образом из чашек, тарелок, стаканов, покрытых тончайшей глазурью, и других товаров такого рода. Потом я узнал, что часть их продали на Камчатке.

Я надеюсь, мне простят это отступление от главной темы, так как рассказ об этих японцах поможет нам познакомиться с нацией, которую мы едва ли имеем возможность когда-нибудь увидеть.

Глава VI

Отправление из Нижнекамчатска – Встреча с Козловым – Нас настигает буря – Как камчадалы спят на снегу – Острог Озёрный – Острог Ука – Острог Хайлюля – Острог Ивашка – Острог Дранка – Острог Карага – Описание юрт – Одежда карагинских детей – Коряки снабжают нас оленями – О двух видах коряков – Знаменитая танцовщица – Пристрастие камчадалов к табаку.

Проведя три дня в Нижнекамчатске, я покинул его 12 февраля в час дня, чтобы встретиться с господином Козловым, которого я рассчитывал найти в Еловке. Некоторое время мой путь был таким же, каким я уже ехал, направляясь в Нижний, и рано вечером я прибыл в Щёку. В этом месте почти всегда дует сильный западный ветер. Это объясняется положением острога на реке, протекающей между двумя горными цепями, простирающимися вдоль её берегов на расстояние двадцати пяти вёрст.

Я переночевал в Камаках, а на следующее утро через несколько часов прибыл в острог Каменское, откуда поехал в Харчино. На своем пути я миновал три озера, последнее из которых было очень большим и не менее пяти лье в окружности[106 - Очевидно, это озеро Харчинское. 5 лье = 22.5 км. – прим. перев.]. Я заночевал в этом остроге, который находится в сорока верстах от предыдущего и расположен на реке Харчинка[107 - Деревни почти повсеместно имеют те же названия, что и реки, на которых они расположены, за исключением тех, которые находятся на реке Камчатке.].

На рассвете я отправился в путь, и, несмотря на непогоду, продолжавшуюся весь день, проехал семьдесят вёрст, достигнув Еловки. Она находится на реке с тем же названием и окружена горами.

Господин Козлов был поражён моим путешествием. Я тщетно льстил себя надеждой, что момент нашей встречи будет моментом нашего отъезда далее, но дела его ещё не были закончены, и мы были вынуждены продлить наше пребывание. Он также надеялся, что скоро приедет господин Шмалев. Это бесплодное ожидание и дела господина Козлова задержали нас ещё на пять дней. Наконец он уступил моему нетерпению и согласился отправиться в путь 19-го числа, очень рано утром.

Мы проехали первые пятьдесят четыре версты довольно спокойно, но после полудня внезапно разразилась ужасная буря с запада и северо-запада. Местность была открытой, а порывы ветра так сильны, что двигаться дальше было невозможно. Видимость снизилась настолько, что наши проводники, несмотря на знание дороги, уже не могли обещать, что мы не заблудимся. Мы не могли уговорить их вести нас дальше, и в то же время было ужасно отдаваться на милость столь страшного урагана. Что касается меня, то признаюсь, что я уже очень замёрз, когда наши проводники предложили отвести нас в лес, который был недалеко и где мы могли найти хоть какое-нибудь укрытие. Мы не стали задерживаться ни минуты, но прежде чем сойти с дороги, нужно было дождаться, пока все наши сани соберутся вместе, иначе мы рисковали потерять друг друга и совсем заблудиться. Собравшись, мы добрались до леса, который, к счастью, находился на указанном расстоянии. Это произошла около двух часов дня.

Первой заботой наших камчадалов было выкопать в снегу яму глубиной не менее шести футов, другие принесли дрова, быстро разожгли огонь и поставили чайник. Лёгкая трапеза и небольшая порция водки вскоре оживили нашу компанию. Когда наступила ночь, мы занялись тем, чтобы провести её наиболее удобно. Каждый сам готовил себе постель: моей стал мой возок, где я мог спокойно лежать, но кроме господина Козлова, больше ни у кого не было такого удобного экипажа. «Как же, – подумал я, – эти бедняги ухитрятся уснуть?» Вскоре я был избавлен от беспокойства по этому поводу. То, как они готовили свои постели, заслуживает особого внимания, хотя они и не соблюдали особых церемоний по этому поводу. Выкопав в снегу яму, они покрыли её дно мелкими ветвями деревьев; затем, завернувшись в кухлянки, с надвинутым на голову капюшоном, улеглись в свою постель, как ни в чём ни бывало. Что же касается наших собак, то они были распряжены и привязаны к деревьям неподалёку, где и провели ночь, как обычно.

Ещё до рассвета ветер значительно стих, и мы продолжили наше путешествие. До Озёрного[108 - Озёрный или Озёрновское – не существующее ныне селение на реке Озёрной (граница Усть-Камчатского и Карагинского районов), впадающей в зал. Озёрный на восточном побережье Камчатки в ?130 км севернее Усть-Камчатска. Есть на старинных картах. – прим. перев.], где мы намеревались заночевать, оставалось тридцать вёрст. Мы приехали туда в десять часов утра, но наши собаки были так утомлены, что нам пришлось провести там остаток дня и даже ночь в надежде, что ветер, который днём начал дуть ещё сильнее, утихнет.

Острог получил свое название от озера, возле которого он находится. Возле деревни протекает небольшая река Озёрная. Тойон жил в единственной в остроге избе, которую я там увидел, и мне сказали, что мы больше не встретимся с подобными домами, пока не приедем в Гижигу. Кроме того, там было пятнадцать балаганов и две юрты. Я мог бы здесь описать эти подземные жилища, но так как они малы по сравнению с теми, которые я скоро буду исследовать, я пока что отложу свое описание.

Весь день 21 февраля мы провели в Озёрном в бесплодном ожидании сержанта свиты г-на Козлова, который был послан в Ниженекамчатск.

На следующий день мы доехали до деревни Ука[109 - Ука – село в Карагинском районе. Названо по расположению около устья реки Уки. – прим. перев.] довольно рано, так как расстояние до неё составляет всего двадцать шесть вёрст. Там мы снова ждали сержанта, которому было приказано присоединиться к нам в этом месте, но он так и не приехал.

В Уке только одна изба, вместе с дюжиной балаганов и двумя юртами. Для господина Козлова была убрана одна юрта, в которой мы и провели ночь.

На рассвете мы покинули эту деревню и по пути увидели несколько балаганов, в которых живут, как мне сказали, только в сезон рыбной ловли. Около этого места мы некоторое время ехали по берегу моря. Я был крайне огорчён тем, что не мог видеть, на каком расстоянии оно замёрзло и в каком направлении простирается берег этой части восточного побережья Камчатки. В этом нам мешал северный ветер, который с такой силой хлестал нас снегом, что всё наше внимание было поглощено защитой от него; туман, который простирался по морю на значительное расстояние, также почти полностью закрывал вид на него. Местные жители, которых я расспрашивал по этому поводу, сообщили мне, что мы залив этот не очень большой ширины, а море покрыто льдом на расстоянии тридцати вёрст от берега.

В Хайлюле[110 - Хайлюля – село Карагинского района. – прим. перев.], остроге, расположенном на берегу моря в устье реки того же названия, в шестидесяти шести верстах от Уки, я нашёл только две юрты и с дюжину балаганов; и также имел удовольствие видеть кожаную байдару. Эта лодка была около пятнадцати футов в длину и четырёх в ширину; корпус сделан из довольно тонких досок, наложенных друг на друга с перехлёстом; длинный и толстый кусок дерева служил килем; деревянные части крепились между собой кожаными ремнями, и все это было покрыто моржовыми и тюленьими шкурами.

Я особенно восхитился тем, как были обработаны эти шкуры и как плотно они сшиты, чтобы вода не могла проникнуть в лодку. Обводы лодки несколько сходны с нашими, но менее округлы и потому менее изящны; концы её острые, а дно плоское. Это придаёт ей остойчивость, в отличие от обычных лёгких лодок, но делает байдару тяжелее. Для защиты от снега лодка эта находится под специальным навесом. Тойон уступил нам свою юрту, в которой мы заночевали, не имея возможности продолжать путь до следующего дня. С момента нашего прибытия ветер усилился и не стихал до середины ночи.

В десять часов утра на следующий день Хайлюля скрылась за поворотом дороги, и мы миновали старую деревню с таким же названием, которая была покинута из-за неудачного расположения. Далее мы встретили ещё несколько заброшенных жилищ, бывших прежде острогом Ивашка[111 - Ивашка – село Карагинского района. Названо по расположению в устье реки Ивашка. – прим. перев.], который по той же причине был перенесён на тридцать вёрст от своего прежнего положения. Мы снова вышли к морю и некоторое время ехали по восточному побережью. В этом месте оно образует ещё одну бухту, которую я хотел осмотреть, но, как и прежде, туман помешал мне это сделать. Я заметил, что туман рассеивался по мере того, как ветер поворачивал на северо-восток, который до сих пор был западным и северо-западным.

Ивашка находится в сорока верстах от Хайлюли на берегу моря. Она состоит из двух юрт и шести балаганов и расположена на небольшой реке того же названия, которая была полностью замёрзшей, как и та, которую мы только что миновали.

Мы заночевали в этой деревне и провели там значительную часть следующего дня, опасаясь урагана, который нам предсказывали. Наконец, хотя было уже довольно поздно, мы решились ехать дальше и достигли деревни Дранка[112 - Дранка – бывшее село Карагинского района. Возникло до 1838 года. Названо по имени реки, неподалёку от устья которой оно было расположено. – прим. перев.], до которой было тридцать вёрст. Расположение этого острога аналогично предыдущему. Здесь мы нашли русского офицера Гауса[113 - Шихтмейстер (горный сменный мастер) Даниил Гаусс, участник экспедиции Биллингса, который 4-8 августа того же 1788 года с двумя казаками совершит первовосхождение на вулкан Ключевская сопка (4750 м.). – прим. перев.]: он приехал из Тигиля и привез господину Козлову всякие предметы палеонтологии.

Мы оставили Дранку на рассвете 27 февраля, а после полудня пересекли залив размерами пятнадцать на двадцать пять вёрст, вход в него был не шире пяти вёрст[114 - Залив в устье реки Караги. – прим. перев.]. У него низкие берега, и мне показалось, что к западу-северо-западу от входа в него, в направлении Караги[115 - Карага – село Карагинского района. Возникло в XVIII веке. Расположению на берегу реки Карага, точнее – на берегу залива в её устье. – прим. перев.], суда могут спокойно встать на якорь и укрыться от всех ветров, кроме восточного. К югу от входа в залив нет такой хорошей гавани – говорят, там песчаные отмели; я был вынужден довериться этим сообщениям, так как лёд и снег мешали мне получить более точные сведения.

Мы проехали в этот день семьдесят вёрст и вечером прибыли в острог Карага, который стоит на возвышенности и откуда открывается вид на море. В нём всего три юрты и двенадцать балаганов, рядом – река Карага. Эта река впадает в море на расстоянии нескольких ружейных выстрелов от острога, который является последним в Камчатском округе; деревушка в ста верстах далее, в которой живут несколько камчадалов, уже не входит в его пределы.

Здесь мы были вынуждены ожидать, когда прибудет сушёная рыба для корма нашим собакам в тундре, которую нам теперь предстоит пересечь, и я воспользуюсь этой возможностью, чтобы привести в порядок свои записи, сделанные в этой и предыдущих деревнях. Они не будут расположены в том же порядке, в каком были написаны; как вы понимаете, быстрота, с которой мы путешествовали, часто не оставляла мне выбора в этом отношении[116 - Возможно, меня осудят за то, что моё повествование изобилует сухими и однообразными деталями. Я охотно пощадил бы читателя в этом отношении, если бы не обещал соблюдать предельную точность. Пусть он посмотрит на предметы, которыми я окружен на огромном пространстве страны, по которой я путешествую, и он увидит, что они почти всегда одни и те же. Значит ли это, что я должен изменять свои описания и избегать повторов?].

Сначала я расскажу о юртах, которые я ещё не описал и которые заслуживают особого внимания. Как я уже писал, эти странные дома утоплены в землю, а то, что возвышается над землёй, похоже на усечённый конус. Чтобы составить себе правильное представление о них, представьте себе большую квадратную яму со стороной двенадцать-четырнадцать ярдов и восьми футов глубиной; четыре стороны ее выложены брусом или досками, а промежутки между этими стенами заполнены землёй, соломой или сухой травой и камнями. На дне ямы закреплены несколько столбов, поддерживающих поперечные балки, на которые опирается крыша. Крыша начинается на одном уровне с землёй и с плавным наклоном поднимается на четыре фута над ней; толщиной она два фута и сделана также, как и стены. Наверху есть квадратное отверстие размером три-четыре фута, которое служит дымоходом и входом в юрту для мужчин и женщин, куда входят и выходят с помощью своеобразной лестницы в виде бревна со ступеньками, которое поднимается на уровень с этим отверстием. С одной стороне юрты есть ещё один очень узкий вход, но пользоваться им считается своего рода позором[117 - В этих подземных жилищах такой постоянный дым, что отверстия в крыше недостаточно, чтобы выпустить его наружу, и поэтому в одной стене юрты, позади очага, есть что-то вроде вентиляционного канала в наклонном направлении. Оно называется жупан и простирается наружу на некоторое расстояние от квадратного входа, который обычно закрывается циновкой. [Жупан (так его назвали русские, на местных языках он называется по-своему) служил также для входа-выхода женщин и детей, которым иногда трудно было пользоваться верхним лазом, особенно когда топился очаг и шёл дым. Мужчина, вошедший в юрту через жупан, подвергался осмеянию – прим. перев.]]. Я закончу описание внешней части этих жилищ, добавив, что они окружены довольно высокими частоколами, несомненно, для защиты от порывов ветра или снегопадов; говорят, однако, что эти ограды раньше служили крепостными стенами для защиты от врагов.

Едва мы спустились в это туземное жилище, как тут же пожелали выйти, вид и запах внутри были отвратительны. Внутренняя часть юрты состоит из одной комнаты высотой около десяти футов. Вдоль стены по кругу – скамья шириной в пять футов, покрытая полуизношенными шкурами. Эта скамейка находится всего в футе от земли[118 - Пол некоторые из юрт, которые я видел, были покрыты досками, но это считается роскошью, у большинства нет другого пола, кроме земляного.] и обычно служит кроватью для нескольких семей. Я насчитал в одном юрте более двадцати человек мужчин, женщин и детей. Они едят, пьют и спят вместе, удовлетворяют все требования природы без стеснения и скромности и никогда не жалуются на ядовитый воздух, царящий в юрте. Огонь в жилище горит почти непрерывно. Очаг обычно находится в середине юрты. Вечером угли сгребаются в кучу, а вход в юрту закрывают; таким образом, тепло сохраняется в течение всей ночи. При свете тусклой лампы, ужасный запах которой я уже описывал, мы рассмотрели в углу юрты[119 - Этот закуток в некотором смысле отличается от комнаты и менее грязен, потому что менее посещаем. Это почётное место, отведённое для гостей.] убогий образ какого-то святого, блестящий от жира и почерневший от дыма. Именно этим иконам камчадалы поклоняются и возносят молитвы. Остальная мебель состоит из сидений и нескольких сундуков из дерева или коры. Кухонная утварь сделана из меди или железа, но вся она отвратительно грязна. По жилищу разбросаны остатки сушёной рыбы, и женщины и дети постоянно жарят куски лососёвой кожи, которая является одним из их любимых блюд.

Необычность детской одежды особенно привлекла моё внимание; говорят, что на самом деле это одежда коряков. Она состоит из единственной оленьей шкуры, которая покрывает всё тело и так плотно подогнано, что дети кажутся полностью зашитыми в шкуру. Отверстия внизу – впереди и сзади – даёт возможность очищать ребёнка. Это отверстие покрыто полоской шкуры, которая может отстёгиваться; она поддерживает между ногами ребёнка пучок мха[120 - Для этой же цели они используют траву под названием tonnchitcha. [Правильно: тоншич (ительм., м?нхч’ал) – мягкая мелкая трава рода осоки, растущая на кочках, стельки и прокладки из неё хорошо сохраняют тепло. Тоншич также применялся в ритуальных обрядах.. – прим. перев.]], который по необходимости обновляется. Кроме обычных рукавов, к одежде подвешены ещё два других, чтобы поместить в них руки ребёнка, когда он замёрзнет; с одной стороны они зашиты и выстланы изнутри мхом. К платью прикрёплен капюшон, также из оленьей шкуры; в юртах головы детей почти всегда обнажены, а капюшон висит у них за плечами. Кроме всего этого, они подпоясаны своего рода кушаком из оленьей кожи. Женщины носят своих детей на спине с помощью кожаного пояса, который проходит вокруг лба матери и под ягодицами ребёнка.

Тойон Караги, в доме которого мы жили, был старый смутьян. Его с трудом заставили исполнять его обязанности, кроме того, он доставил нам некоторое беспокойство своим решительным отказом снабдить нас рыбой.

Нравы жителей этого острога очень похожи на нравы их соседей коряков. Похожесть эта очевидна и в языке, и в одежде их детей. У меня была возможность отметить это на следующий день после нашего приезда.

Зная, что недалеко находятся два племени кочевых коряков, мы немедленно послали к ним гонца с просьбой продать нам часть своих животных. Они охотно согласились и в тот же день привели нам двух живых оленей. Это было очень вовремя, к облегчению наших людей, которые уже начали ощущать нехватку провизии. Тем временем нашим собакам грозил ещё больший голод, так как сушёная рыба ещё не была доставлена. Одного оленя убили тотчас же, но когда мы захотели узнать его цену, нам было очень трудно договориться с продавцами: они не говорили ни по-русски, ни по-камчадальски, и мы никогда не поняли бы друг друга, если бы нам не посчастливилось найти в Караге жителя, который послужил переводчиком.

Есть два вида коряков: те, кого называют собственно коряками, имеют постоянное место жительства; другие – кочевники, и известны под именем оленных коряков[121 - Мне рассказывали, что некоторые из этих кочевых коряков живут на острове Карага, который находится в двадцати шести верстах от деревни с таким названием. Мне даже казалось, что я видел этот остров на расстоянии. [Остров Карагинский находится на расстоянии ок. 45 км. от Караги, через пролив Литке. – прим. перев.]]. Их стада очень многочисленны, они кормят их, перегоняя по местам, которые изобилуют мхом. Когда одни пастбища истощаются, они ищут другие. Таким образом, они беспрестанно кочуют, живут в шатрах из шкур и питаются своими оленями.

Эти животные так же пригодны в качестве ездовых, как собаки у камчадалов. Сани, на которых к нам приехали коряки, были запряжены двумя оленями. Способ запрягания и управления ими, а также форма саней должны быть описаны, но я думаю, что лучше отложить это до тех пор, пока я не начну путешествовать с этими людьми – тогда я смогу быть более точным.

Долгожданная провизия прибыла, наконец, 29-го вечером. Она была доставлена тем сержантом, которого мы ожидали. Мы приготовили всё к отъезду на следующее утро, но ночью поднялся очень сильный северо-северо-западный ветер. Шторм этот сопровождался таким обильным снегопадом, что мы были вынуждены ещё продлить наше пребывание в остроге. Ничто, кроме этой плохой погоды, нас не задерживало, а прибытие провизии только усилило наше нетерпение. Припасы были невелики, а наша нужда столь настоятельна, что нам пришлось немедленно приступить к ним. Поэтому мы были заинтересованы в том, чтобы двигаться как можно быстрее, чтобы наши запасы не были израсходованы до того, как мы минуем тундру.

К утру ветер стих, но снег продолжал идти, и небо, казалось, грозило нам ещё одной бурей до конца дня. Она началась около двух часов дня и продолжалась до самого вечера.

Чтобы развлечь нас, нам было предложено познакомиться с талантом знаменитой танцовщицы, она была камчадалкой и жила в этом остроге. Похвалы, которыми осыпали её способности, возбудили наше любопытство, и мы послали за ней, но то ли из каприза, то ли из-за плохого настроения она отказалась танцевать и игнорировала наше приглашение. Напрасно ей говорили, что её отказ был неуважением к начальству, никакие убеждения не могли заставить её подчиниться. К счастью, у нас было немного водки, и пара стаканов изменили её настроение. По нашей просьбе один камчадал начал танцевать перед ней, побуждая её словами и жестами. Постепенно глаза её заблестели, по лицу пробежала дрожь, и всё тело затряслось. На призывы и песню танцовщика она отвечала теми же словами, отбивая такт покачиванием головы. Наконец, движения её стали такими быстрыми, что, не в силах больше сдерживаться, она вскочила со своего места и, в свою очередь, бросила вызов мужчине ещё более экстравагантными конвульсивными движениями и воплями. Абсурдность её танца была неописуема. Все её конечности, казалось, были разъединены; она двигала ими всеми с равной силой и проворством; она рвала свою одежду и прижимала руки к груди с такой яростью, как будто хотела разорвать и её. Эти причудливые движения сопровождались ещё более противоестественными позами; короче говоря, это была уже не женщина, а фурия. В слепом неистовстве она бросилась бы в огонь, разожжённый посреди комнаты, если бы её муж не поставил перед ней скамью, чтобы помешать ей, а во время танца старался держаться поближе к ней. Когда он увидел, что она совершенно потеряла чувство реальности, что её шатает во все стороны, и не может больше держаться на ногах, не опираясь на своего партнёра по танцу, он взял её на руки и положил на скамью, где она затихла, как неодушевлённый предмет, обессиленная и без чувств. В таком положении она оставалась ещё минут пять. Между тем камчадал, гордый своим превосходством, продолжал петь и плясать. Очнувшись от обморока, женщина услышала его и вдруг, несмотря на слабость, приподнялась, издала какой-то нечленораздельный возглас и хотела было снова начать это утомительное состязание. Муж удержал её, но победитель, видимо, считая себя неутомимым, продолжал насмехаться и подтрунивать над ней, так что нам пришлось успокоить и его. Несмотря на похвалы, расточаемые талантам этих актёров, представление, признаюсь, не доставила мне никакого удовольствия, а, напротив, вызывала изрядное отвращение.