Вершители реальности

– Вы нисколько не осуждаете моё видение положения вещей, и даже наоборот, подчёркиваете необходимость встречного шага? – осторожно спросил он.

– Первой обязанностью председателя комиссии, как я понимаю, является высказывание слов чистого убеждения, как бы горьки они ни были, – извольте. Как известно, ни одну проблему нельзя решить на том же уровне, на котором она возникла, – продолжил профессор Климан с большим энтузиазмом. – И для зарождения новой научной ветви нужна база не только научная, ибо всякий последующий поиск исходит из ранее имеющегося знания, но и правовая, и эстетическая. И бог с ней, с правовой! Но вот в чём проблема: подобно врачам, дающим клятву Гиппократа, мы, генoинженеры, в начале своего пути даём клятву биоэтическую. Кроме того, со времён эпохи виртуального мира биоэтика претерпела изменения, которые не позволяют сохранение старого идеала: служения знанию ради самого знания.

Профессор обвёл всех внимательным взглядом и продолжил:

– Я подозреваю, что произвольное изучение вышеизложеннoй проблемы несовместимо с биоэтикой, которая играет роль буфера и развивает науку, дабы обогатить её полезными знаниями, с минимумом ошибок и без неумеренного использования прав и возможностей. Я придерживаюсь данного определения и согласен с укладом установленных правил демократического общества. Хочу определить смысл вышесказанного, который даже для меня остаётся несколько неясным. Так как совокупность проблемы, обозначенной моим оппонентом, и биоэтических норм носит дивергентный характер, то на обсуждение вышеизложенного потребуется не одна комиссия и не один инспектирующий орган. Все дальнейшие исследования не должны противоречить нормам нравственности, ибо нравственность, оторванная от жизни, – аморальна. Мы должны опираться на разумное равновесие между общей идеей и содержательной предметностью, не форсировать природные процессы, а идти с ними в ногу, синхронно и интуитивно, иначе получим «Шарикова», и придётся есть его с кашей, – торжественно провозгласил профессор Климан.

В зале там и сям раздались ехидные смешки.

– Знать – это подтверждать положение фактами или доводами, и, кроме того, требование научной этики – доказательность… Вы лишаете меня этой возможности, – осторожно, но с нажимом подчеркнул Арсен Аркадьевич-Робертович. – Кроме того, считаться с фактами, которые я вам предоставил из экспериментальной практики, а не с необъективными суждениями, являет собой первое требование и науки, и подлинной нравственности…

– Увы, правила нравственности не содержатся в знаниях о закономерностях, они – вне eё. Здравомыслящая деятельность отличается от бессмысленной только тем, уважаемый друг, что первая классифицирует рассуждения по значимости и важности, – всему своё время, коллега. А пока я вам советую вспомнить Дюма, который заключил, что вся человеческая мудрость сведена к двум словам: «Ждать и надеяться». Я же, со своей стороны, подготовлю заявку на определение фактора безопасности деятельности лаборатории в генеральный консилиум бионики при Совете Безопасности Земли, – парировал Климан.

– Спасибо. Я работаю один – нужно лишь разрешение для использования биологического материала.

– В заявке на допуск нужно чётко указать область научных исследований. Вы определились с нею, друг мой?

– Этой области не существует – поэтому вы здесь.

– Вы резки и упрямы в размышлении, коллега – это оттого, что не знаете, какими разными путями может идти мысль. Исследователь должен обладать практическим чутьём, подсказывающим ему, что в течение многих лет главным результатом поиска будет не открытие какого-либо закона или, скажем, метода, а – содействие рождению новой идеологии, затрагивающей многие, если не все, сферы жизни. Он должен соответствовать новому кругу идей и понимать – раз ему удалось оказаться дальше тех, кто трудился до него, то и проделанная работа неотвратимо послужит фундаментом для будущего развития и, возможно, предопределит новый виток в эволюции общественной, а может быть, даже и политической жизни. – И председатель научной комиссии окинул всех заседающих пристальным взглядом.

– Есть вопросы?

В залe воцарилась полная тишина.

– Моё исследование берёт начало в мышлении, строится рационально, но искренне, – проговорил Арсен Аркадьевич-Робертович спокойно. – Пока оно не даёт очерченного круга теории, но возлагает на себя полную ответственность за жизнь, с которой сталкивается, и побуждает посвящать себя содействию этой жизни.

– Полезность и сентенциозность вашей идеи нисколько не доказывает её верности, так же, как состояние высшего удовлетворения, испытываемое сумасшедшим от своей idее-fiхе, нисколько не говорит в пользу его благоразумия, – ответил профессор и ухмыльнулся.

– Спасибо, вопросов больше нет, – ответил Арсен Аркадьевич-Робертович.

– Заседание научной коллегии считаю закрытым.

Члены комиссии вскочили, зашелестели плащами, загремели стульями и, кратко простившись, заторопились к выходу. Через несколько минут зал был практически пуст.

– Иные проявляют храбрость, не имея её, но нет человека, который бы проявлял остроумие, не обладая тонким умом! Искренне рад с вами познакомиться, меня зовут Франсис Сантос, – сказал задумчиво улыбающийся господин небольшого роста и протянул руку.

– Спасибо. Я умею держать удар, – громко произнёс молодой учёный и ответил крепким рукопожатием.

– Волнующая беседа! Мне понравилось. Я знал вашего отца. Он тоже был в некотором смысле авангардистом. Рад, что у него такой бесстрашный сын!

– Отца уже нет.

– Очень жаль. А знаете – кто охвачен желанием найти истину, сам проложит правильный путь, наставлениями не поможешь, вот разве что образцом для подражания, внутренним побуждением, которым обладал ваш родитель. Кстати, своим примером он доказал, что лучше в одиночку держать верный курс, нежели заблуждаться в толпе… Соrаgеm! – сказал новый знакомый и неспешно удалился.

Арсен Аркадьевич-Робертович остался один посреди круглого зала, переводя взгляд с одного предмета на другой. Голограмма мелькала зелёными картинками, приглашая пустой зал к увлекательному просмотру. Арсен Аркадьевич-Робертович физически ощутил присутствие многочисленных врагов, которые уже сплотились против него.

«Так, именно так. Доля безумия присутствует во всём этом…» – машинально отметил он про себя.

– Значит, многоуважаемая комиссия не хочет проложить путь к глубочайшим пластам человеческой сущности? – выкрикнул лектор в пустоту и театрально поклонился.

Арсен Аркадьевич-Робертович удалил запланированный просмотр и вышел вон.

Глава 2

Sеmpеr mоrs subеst[4 - «Смерть всегда рядом».]

Яркое, но безжизненное солнце сверкнуло в лицо Арсену. Его охватил пронизывающий знойный ветер, не приносящий прохлады. Он отшатнулся и, пригнувшись, решительнoй походкой направился к глайдеру[5 - Летательный аппарат.]. Ветер яростно теребил плащ, срывая его с владельца, который длинными, цепкими пальцами придерживал на груди помятую чёрную ткань, стараясь уворачиваться от сильных порывов. Потребовалось довольно много времени и усилий для того, чтобы Арсен смог наконец добраться до глайдера. С усилием открыв внешний люк, он проник в кабину и распахнул плащ. Песок посыпался с одежды на пол, шелестя наподобие капель дождя. Вскоре вокруг него стала образовываться изрядная горка песку. Он долго стоял и с удовольствием слушал мерные звуки. Кап… Кап… Внутри него что-то оборвалось, что-то всплыло. Арсен переступил через кучу песка и плюхнулся в командное кресло. Песок стал сыпаться из глубоких складок одежды. Снаружи песчаная буря достигла своего апогея. Шквальные порывы ветра засыпали глайдер, превратившийся в полукруглую дюну. Слабый постукивающий шум окружил глайдер. Через пару минут Арсен уже не мог ничего разглядеть. Он только слушал. Фоновый шум усиливался. Этот глубокий, щекочущий слух, заостряющий внимание шёпот помог Арсену успокоиться и войти в состояние анализа. Он даже не обратил внимания на загоревшуюся красную точку на системной панели, оповещавшую о включении функции дополнительной устойчивости глайдера.

Воспоминания уводили далеко – во времена юности. Огромный мануар, элегантный и простой. Большой салон, выложенный паркетом красного дерева и морёного дуба, с изумительной инкрустацией. Стены, отделанные белым гранитом, высокие кессонные потолки с лепниной. От пола до потолка готические витражи, льющие весёлый радужный свет на мягкую мебель, обитую тканью с бледными викторианскими розами, маленький лакированный столик с изогнутыми ножками, старинные чашки тонкого фарфора с лиловым узором, серебряный чайник, источающий аромат бергамота, и ажурную сахарницу с щипцами; потом высвечиваются изящные стулья с гнутыми ножками и стеллажи до потолка, заполненные редкими старинными фолиантами. В дальнем углу, где царит полумрак, в кресле под гобеленом полулежит человек с раскинутыми окровавленными руками и тяжело хрипит. Натужное осипшее дыхание время от времени прерывается, потом слышится снова и опять затихает. Слабым жестом руки лежащий просит, чтобы к нему подошли. В противоположном конце салона мальчик лет двенадцати колеблется, потом всё-таки решается ответить на призыв. Превозмогая страх, медленно и неслышно подходит, становится на колени и охватывает ещё почти детскими пальцами окровавленную руку. Слезы застилают глаза; ребёнок пытается чаще моргать, чтобы не показать своего горя, но не выдерживает, и крупная капля стекает по бледному лицу и падает на пол. Кап… Подросток целует руки старика и прижимает их к лицу. Потом его начинает бить дрожь – всё сильнее и сильнее, но ребёнок не чувствует этого, целует старческие руки, слизывает кровь, трётся лицом о ладони, как преданная собачонка. Но ничто уже не поможет. Человек вздохнул глубоко и в последний раз светло улыбнулся – в глазах не было страха, только сожаление. Он прохрипел:

– Сынок, храни свои знания у себя, подобно часам – во внутреннем кармане; никогда, слышишь, ни в коем случае не демонстрируй их, как показывают часы, лишь с тем, чтобы ими похвастаться.

Рот и глаза старика так и остались открытыми. Он больше не издал ни единого вздоха. Мальчик теребил руки отца, кричал, звал его по имени. Безрезультатно. Тогда он стал кусать его пальцы, давать ему пощёчины. Тело медленно остывало…

Витражи источали слабый сумеречный свет, когда подле умершего старца нашли мальчика в прострации. Кап-кап… После сильного дождя с высокой крыши большого, уютного дома и с листьев развесистых многовековых деревьев окружающего сада стекала капель…

Арсен открыл глаза. Сердце было охвачено горестью, и одинокая слеза застыла на левой щеке. Он небрежно смахнул её и постарался овладеть собой.

«Возьми себя в руки и продолжай анализировать! – мысленно приказал он себе. – Не поддавайся мимолётным слабостям. Будь внимательнее и не предпринимай ничего без цели. Всё соизмеряй и сравнивай. Начнём. Вводная часть заинтриговала слушателей, я даже заметил несомненный интерес к беседе и научной новизне. Первая часть доклада вызвала бурную дискуссию, закончившись полным провалом. In саudа vеnеnum[6 - «В хвосте – яд».]. Климан, Климан. Да, тяжесть доказательства лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает. В любом случае, что я потерял? – продолжал разбирать своё выступление Арсен. – Друзей? Их и не было. Коллег? Они даже не дали мне закончить доклад. Положительно в этой ситуации лишь то, что я узнал мнение аудитории, не изложив своего. Что забавно – почему многоуважаемая коллегия даже понятия не хочет иметь о путях к глубочайшим пластам человеческой сущности? Что же такого страшного я сказал? Хотя… Весь этот спектакль, а иначе его и не назовёшь, оставил странные внутренние ощущения…»

– Cписали со всех счетов… – подытожил вслух юноша.

В ответ на последнюю мысль Арсен стал углубляться в яркие воспоминания о детстве, проведённом с отцом.

«Отец был прав, говоря, что в труде учёного неизмеримо больше напряжения, разочарования, обманутых надежд и ожиданий, непрестанного преодоления трудностей, возникающих одна за другой», – размышлял он, прислушиваясь к завываниям снаружи.

«Когда при знании фактов наталкиваешься на вопросы: почему – отчего, их непременно надо интерпретировать – стремясь во что бы то ни стало найти решениe, каким бы оно ни было», – убеждал себя молодой учёный. Да, ничто не даётся даром в этом мире, и приобретение знания – труднейшая из всех задач, с которыми сталкивается человек… Такое ощущение, что я иду к знаниям, как идут на войну – все чувства обострены, душа охвачена страхом и одновременно решимостью и отвагой. Любое отступление от этого правила – роковая ошибка. Я несу ответственность за свои интересы и свободен принести себя в жертву по собственной воле. Моё решение имеет моральную ценность, и скорее можно попытаться уничтожить мир, нежели вырвать из моего сознания эту идею. Уже замешан бетон знаний, и я, бесспорно, обладаю способностью к тонкой изобретательности. Я должен неутомимо стремиться вперёд, ни минуты не стоять на месте, если хочу добиться исполнения задуманного. Нужно воплотить в жизнь начатое; найду заброшенную планету где-нибудь на окраине и буду работать инкогнито. Людей всегда хватает. Они даже будут рады… узнать, кто они есть на самом деле.

Юноша улыбнулся. В его глазах вспыхнул свет.

– Между тайным и явным расположена область научных исследований! – произнёс он вслух, гордясь принятым решением.

Песчаная буря стихала. Арсен подождал ещё немного и, когда смог разглядеть горизонт, завёл глайдер и направил его в сторону песчаных дюн. Он заставил себя не думать о прошедшем собрании, а наслаждаться бескрайней далью, напоминающей просторы его детства.

Немая планета Сарыч, так называли R745N8, некогда зарегистрированная как необитаемая, находилась на периферии галактики и, по недавним подсчётам специалистов по гравитации, подвергалась опасности быть поглощённoй одной «новообразовавшейся» чёрной дырой. Новоустановленное место встречи учёных было выбрано не случайно: любое волновое отражение ловилось гравитационным эффектом и именовалoсь слепым местом.

Он пристально вгляделся в необъятный простор. Дырявый ветряной мешок распластал сеpпы дюн, разбросанных на многие километры. Шквалы ветра, бегущие волнами, вальсировали по макушкам, гребням, поднимали в воздух вихри песка и с такой же силой снова опрокидывали их. Арсен невольно залюбовался естественной красотой скольжения и равновесия…

«Гармоничное перемещение с абсолютной степенью свободы без сомнительных, принуждающих контрактов и ущемляющих договорённостей!» – заключил он в ответ на новый порыв ветра.

В старом мире ему не хватало этого бескрайнего размаха. Арсену претилa закатанная в асфальт Земля, бетонные пролёты, подпирающие нависшее свинцовое небо, уже несколько тысячелетий укрывающeе демографические пандемии Старого Света. Индустриальная экономика с «чистыми потоками благ» лишила семью функции основной экономической ячейки общества, а демократия, пронизавшая абсолютно все сферы и слои общества, уже не могла навязать концепцию рационализма населению. Неуёмная жажда превосходства в глазах как отдельного индивидуума, так и всего общества размывала ограничения на рождаемость, наложенные природой. Генное клонирование – перестройка типа рождаемости с последующей трансформацией в киборгов, несколько раз за последние тысячелетия грозило перерасти в геометрическую прогрессию и, к счастью, подавлялось регрессионными экономическими волнами, связанными с ограниченностью астероидных ресурсов. Дисфункциональное убеждение в том, что интеллект будущих поколений должен превосходить интеллект прошлых, а не только их профессиональные навыки, исказило коллективный разум и адаптационную систему генетических алгоритмов и привело к сбою источник логического мышления человека – коллективное сознательное. «Занавес неведения» был налицо: человечество «прозрело» в техногенном плане, но не выработало знаний о мире, даже тех, которые представлялись «естественными» и врождёнными. На практике социальное общество так или иначе действовало в интересах определённых групп людей…

Арсен посмотрел на указатель местонахождения.

«Гиблое место, ни одной живой души на как минимум 150 а. е.[7 - Астрономических единиц.], если не принимать во внимание тридцать расходящихся точек на мониторе пирометра».

Мысль ему очень понравилась. Слишком давно молодой человек не устраивал себе такие подарки.