– Сколько ни строй из себя праведника, сам ходишь по краю.
– Не понял.
– Ты двинулся на этой истории с Акушером.
Пассан оседлал воткнутый в землю остов мопеда без колес.
– Я хочу доделать свою работу, и только.
– И только? Ты едва не линчевал человека, чуть не разнес кабинет судьи, а теперь в такую рань ищешь перчатки из латекса…
– Из нитрила.
– Без разницы… На сраном пустыре и, ясный перец, тоже незаконно. Да лучше уж просто подай в отставку – все быстрее будет.
Майор натянул на голову капюшон. Изморось липла к коже.
– Вылетишь с работы, – продолжал Фифи, – как будешь платить алименты?
– Не будет никаких алиментов.
– Да ну?
– Наоко зарабатывает больше меня, и у нас будет совместная опека.
Панк покачал головой, снова глотнул из фляжки и испустил удовлетворенный вздох, словно напился на год вперед.
– Взять хотя бы эту историю с твоим домом, – продолжал он севшим голосом. – Выходит, ты и дальше собираешься жить с ней под одной крышей. Говоришь, вы все обдумали вместе. Небось, это Наоко так решила?
– Нет. С чего ты взял?
Лейтенант так сильно затянулся косяком, что в глазах у него заплясали красные отсветы.
– Не знаю… У нее всегда были чудные идеи.
– К чему ты клонишь? – Усевшись покрепче в седле, Оливье склонился к рулю мопеда.
– Японцы не такие, как мы. Это же не новость. Да ты и сам всегда говорил, что Наоко… особенная.
– Когда я такое говорил? – Пассан прикинулся удивленным. – Приведи хоть один пример.
– С ребятишками она чересчур сурова.
– Вовсе не чересчур. Просто строгая. И это для их же пользы.
Фифи снова отпил из фляжки и тут же затянулся. Казалось, в этом адском ритме он черпал вдохновение.
– Ты даже при родах не присутствовал! – выдал он, словно внезапно вспомнив о своем главном козыре.
К такому удару в спину Пассан оказался не готов.
– Она решила рожать на родине, – признал он через пару секунд, – чтобы у детей было японское гражданство. Я согласился с ее решением.
– Но поехала она туда без тебя. – Панк забил гвоздь поглубже.
Пассан нахмурился, жалея, что доверил Фифи эту тайну.
– Она хотела быть в кругу семьи, – пробормотал он. – Говорила, что роды – дело интимное, и она нуждается в поддержке матери. Да и куда бы я поехал, с моей-то работой…
Фифи не ответил, закурив очередной косяк. Того и гляди, начнет плеваться огнем. Слышен был только далекий шорох дождя на автомагистрали. Пассан представил, как сидит в засаде в фургоне, а Наоко хриплым, измученным голосом сообщает ему о рождении их первенца – больше чем в десяти тысячах километров отсюда.
– Это было ее решение, – повторил он. – И я его уважаю.
– Вот я и говорю, что она особенная. – Фифи раскинул руки, признавая очевидное.
Пассан одним махом соскочил с седла мопеда, сжимая в руке противозапорное устройство, и приблизился к панку. Тот инстинктивно отпрянул.
– Да вообще, что ты ко мне с этим лезешь? Между нами все кончено, и…
Его оборвал звонок мобильного. Он выхватил телефон:
– Алло?
– Что это за выходка с леденцами?
Наоко. С места в карьер, без единого доброго слова.
– Ты заходил домой этой ночью?
– Вовсе нет. Я…
– Не держи меня за дуру. Сейчас моя очередь. Тебе там делать нечего.
– Успокойся и скажи толком, что я такое сделал. – Ничего не понимающий Пассан попробовал добиться объяснений.
– А то, что ты ночью, как вор, пробрался в дом и положил леденцы детям в постель. Ты, уж не знаю зачем, корчишь из себя Деда Мороза, хотя мы обо всем договорились. Из-за тебя весь наш план полетел к черту. Я…
Пассан уже не слушал. Кто-то чужой проник к ним в дом. В спальню его сыновей. Это предупреждение? Угроза? Провокация?
Кто это?
– Это очень важно для детей. – Постепенно до его сознания дошел голос Наоко. – Как иначе они привыкнут к новому распорядку?
– Понимаю.
Послышался вздох. Прошло несколько секунд. Он уже собирался окликнуть ее, когда она продолжила:
– Ты должен заехать ко мне на работу.