– У нас все участвуют в демонстрациях.
– Среди них, случайно, нет свихнувшихся?
– Что вы разумеете под этим словом – «свихнувшиеся»?
– Ну, парни, у которых крыша поехала или склонные к жестокости.
Николь почувствовала, что сейчас опять расплачется. Строчки на листке расплывались, словно она глядела на них сквозь воду в аквариуме.
– Нет.
Она вспоминала Сюзанну на баррикадах, вопившую до хрипоты, равную по энергии мужчинам – участникам схватки. Глядя на нее в минуты такого накала борьбы, Николь часто вспоминала «Свободу на баррикадах» Делакруа. Сюзанна была очень похожа на нее… Господи, она уже думает о Сюзанне в прошедшем времени!.. И Николь снова разрыдалась. Но сыщик бесстрастно продолжал:
– В последнее время у нее не было никаких подозрительных знакомств?
– Вы хотите сказать: кроме сыщиков?
– Очень смешно! Сорбонна стала прибежищем маргиналов и прочих темных личностей. Она могла водить знакомство с кем-нибудь из них.
– Да что вы хотите услышать от меня?! – выкрикнула Николь. – Что она встречалась только с примерными студентами? С эдакими милыми котятами, которые поклоняются Ленину? Ну так заверяю вас, что она водила знакомство именно с такими.
И тут взгляд Николь упал на листок с именами.
– Кто вам назвал этих людей?
– Не трудитесь искать предателя в ваших рядах. Этот листок не является официальным документом.
– Так кто все-таки составил этот список?
– Я на вопросы не отвечаю.
И сыщик с едва заметной усмешкой снова раскурил сигарету.
– Когда вы видели Сюзанну в последний раз?
– Позавчера.
– Где?
– В Сорбонне, в корпусе А.
– Ну и какой вы ее нашли?
– Мы только что узнали о новой демонстрации. И Сюзанна была сильно возбуждена.
– Я обнаружил в ее квартире странные вещи явно азиатского происхождения: всякие пудры, снадобья. Она что – исповедовала какую-то восточную религию?
– Наше поколение вообще интересуется восточными верованиями.
– А Сюзанна предпочитала какое-нибудь из них?
– Я знаю только, что она занималась йогой.
– И вам известно, где именно?
– Нет.
– А наркотой она баловалась?
– Тоже нет. Ну… или слегка… – И Николь, не удержавшись, подпустила колкость: – Как, например, я. И все мы…
Сыщик не отреагировал – будто не слышал. Он встал, так ничего и не объяснив, в облачке дыма своей сигареты. Его кожаная куртка поскрипывала, как и армейские ботинки. Николь ужасно хотелось, чтоб он поскорей убрался, однако она спросила с легким упреком:
– Вы уже уходите?
– Пока у меня больше нет к вам вопросов.
– Но вы же ничего не рассказали! Я хотела бы узнать подробнее о смерти Сюзанны!
– Сперва я должен встретиться с ее родителями и рассказать все им. Если захотите выяснить подробности, позвоните им.
– А не проще было бы рассказать мне здесь и сейчас?
– Мадемуазель, не усложняйте ситуацию, – сказал он со вздохом. – В этом деле вы свидетельница. И это вы обязаны предоставлять мне сведения, а не наоборот.
Николь тоже встала, собираясь проводить сыщика, но тут же вспомнила, кто перед ней; как участница протестного движения она не должна была проявлять никакой любезности по отношению к подобным ему мерзавцам.
И она едко сказала:
– Я вас не провожаю. Выход найдете сами.
– Конечно. Всего доброго, мадемуазель.
Он было направился к двери, но вдруг обернулся и сказал:
– Последний вопрос: Сюзанна играла в Таро?
– Нет… не думаю. А почему вы спрашиваете?
– Да просто так.
27
Эрве так и не уснул в эту ночь.
Разве что недолго покемарил, вот и все. Он перебирал в памяти вчерашние события, но никак не мог по-настоящему собраться с мыслями. И – словно его моральные мучения воплотились в физические – вдруг почувствовал судороги в руках и ногах: невыносимые боли, терзавшие его с самого детства, снова напомнили о себе. С каждым годом они становились все более мучительными, однако Эрве постоянно откладывал визит к врачу.
Короче: сейчас, между двумя приступами боли, он приводил в порядок мысли и снова начинал думать о смерти Сюзанны – абстрагируясь от реальности, рассматривая ее чисто теоретически. Но потом он внезапно точно падал в какую-то пропасть и… оказывался лицом к лицу с ее трупом – запрокинутая голова, следы укусов…