Парижский мститель. 10 лет прямого действия

Тогда как про РАФ на русском языке вышло порядка десяти книг (последняя – в этом году), сотни, если не тысячи статей и примерно столько же видеороликов и документальных фильмов (начиная от фильма в цикле «Битва империй» на канале «Совершенно секретно» до огромного и весьма поверхностного ролика Андрея Рудого на Ютуб-канале «Вестник бури»).

Почему же опыт РАФ оказался куда интереснее российским леворадикалам, нежели куда более успешный, последовательный, а главное – близкий к нашей действительности опыт «Прямого действия»?

Во многом это, конечно, связано с самой сутью нашей левой сцены (и радикальной её части – особенно).

* * *

Как ни смешно, у нас сложилась странная, смешная и во многом патологичная ситуация, в которой российские леворадикалы совсем не радикальны. Это касается как методов, так и теории.

В нашей новейшей (с 1991 года) истории, безусловно, было немало примеров вооруженной борьбы против власти государства и капитала, но все они исходили не от леворадикалов, а от сталинистов (дело РВС[2 - РевВоенСовет признан террористической организацией в России. В конце девяностых годов он прославился рядом дерзких терактов, в том числе минированием памятника Петру I работы Церетели в Москве.] Губкина), анархистов («Краснодарское» дело, дело НРА[3 - Новая революционная альтернатива признана террористической организацией в России. В конце девяностых годов она совершила ряд террористических актов, в том числе и против здания ФСБ на Лубянке.]), нацболов. При этом опыт РАФ всеми этими группами как таковой не осмысливался, так как идеологически был им глубоко чужд.

Руйян в молодости

Так, Губкин, по его собственному признанию, пришёл к изучению истории РАФ уже в тюрьме.

Но если для сталиниста Губкина немецкие подпольщики просто долгое время не существовали как явление, то для анархистов и нацболов рафовцы были ценны главным образом как символ, а их возвеличивание – как ритуал, как поза.

Анархисты восхваляли рафовцев, одновременно с этим старательно пресекая со стороны паствы любые попытки изучения их наследия, их методов, их идеологии. Анархисты одновременно любили РАФ и не принимали её за «авторитарность», за марксизм, за приверженность «неправильным» идеям.

Нацболы рафовцев любили, но точно так же пресекали попытки исследовать их наследия, особенно углублённо. Во многом это было связано с личным отношением Лимонова к Франкфуртской школе – ведь идеология РАФ во многом строилась на радикальной интерпретации её теоретического наследия. Лимонов же «франкфуртцев» не признавал: они были для него предшественниками того ливолиберального болота, что захватило сейчас всё общественное поле. Таким образом, нацболы рассматривали Баадера и Майнхоф отдельно от Маркузе, Адорно и Фромма, но такое рассмотрение, как мы понимаем, абсурдно.

Что же касается самих леворадикалов – российских наследников «новых левых»?

А с ними ситуация ещё печальнее: в отличии от сталинистов, нацболов и даже анархистов они так и не смогли сколь-либо значительно расширить своё влияние даже в маргинальной молодёжной среде. Российские «новые левые», в целом неплохо дебютировавшие в девяностых со своим «Партизанским движением» Цветкова и «Студенческой защитой» Костенко, – не смогли развить успех и очень быстро снова скатились до уровня микроскопических кружков в два-три человека, занятых исключительно обсуждением и трансляцией чужого (в первую очередь европейского и американского) опыта борьбы в лучшем случае тридцатилетней давности.

Впрочем, и здесь они не пошли далеко. Ещё в девяностых российские леворадикалы открыли для себя и РАФ, и «Красные бригады», и «Тупамарос».

Позднее, в нулевые, в расцвет деятельности Ильи Кормильцева, – произошло некоторое углубление наших левых в их познаниях насчёт западной городской герильи. Так, вышла книга «Веспер, Энслин, Баадер. Немецкий терроризм. Начало спектакля».

Российские «новые левые» старательно героизировали РАФ.

Однако же эта их героизация всё больше рутинизировалась, превращалась пустые слова.

Российские ультралевые не хотели анализировать опыт западногерманских революционеров, не хотели делать из него стратегические и организационные выводы. Он подходил им как героический пример борьбы – пример, который и не нужно анализировать.

Этим грешит ещё одна книга того времени – раздутый труд Лачина «РАФ, и особенно Ульрика Майнхоф». Неубывающий на протяжении полутысячи страниц восторг соседствует с полным отказом от научного анализа деятельности РАФ.

Итак, рафовцы (во всяком случае в российском левом дискурсе) превратились в символ, такой же, как портрет Че Гевары. Символ, к тому же, коммерчески апроприированный (вспомните, сколько продаётся у нас маек с символикой RAF).

Однако же времена меняются: недавние события существенно меняют политический ландшафт не только в нашей стране, но и во всём мире. Не осталось нетронутым и российское левое болото, которое оказалось попусту смыто потоком событий.

Сонно-дремотные нулевые и невнятные десятые годы остались позади. Время, когда для того, чтобы стать видным левым деятелем, достаточно было просто болтать на «левые» темы, ничего при этом не делая, – прошло.

Наступила эпоха серьёзных решений, когда нужно думать, анализировать и, конечно, иметь смелость занимать позицию.

Именно поэтому для нас так важен сейчас опыт Жан-Марка Руйяна и Энн Хэнсен, опыт французского и канадского «Прямого действия», опыт «Красных бригад» и «Движения 17 ноября», опыт «Коммунистических сражающихся ячеек», опыт сотен (без преувеличения) партизанских групп в Соединённых Штатах, опыт «Заговора огненных ячеек» и «Революционной Борьбы».

Ещё три года назад почти всем казалось, что система глобального неолиберального капитализма несокрушима и вечна, что «смердящий торгашеский пир» маклеров и брокеров, коучей и стартаперов, айтишников и либеральных журналистов будет продолжаться вечно.

Недавние события показали то, о чем ещё двадцать лет назад говорили левые в Порту-Алегри: иной мир возможен.

Руйян интересен нам в первую очередь тем, что он организовал и возглавил борьбу французских коммунистов в тот момент, когда другие – подчас даже самые смелые и верные – готовы были признать, что всё потеряно.

Спецслужбы получают всё больше и больше прав, появляются и распространяются компьютерные методы слежки за гражданами, города ощетиниваются камерами. Профсоюзы коррумпируются, лидеры популярных движений покупаются. «Свободная» пресса всё больше заставляет вспоминать про антиутопию Оруэлла. Медицину и образования безжалостно уничтожают «эффективные менеджеры». В обществе насаждаются гедонизм и атомизация.

Казалось бы, всё ужасно. И главное – «левые» профессора из числа вчерашних участников «красного мая» готовы обосновать, почему в «информационном» обществе любой протест невозможен, он неизбежно будет апроприирован, захвачен, включён в систему развлечений. Что время революций прошло, а левая политика теперь – это борьба в парламенте за повышение подоходного налога на четверть процента, за «свободу» употребления наркотиков и за гендерное разнообразие.

Натали Менигон в молодости

И вот тут приходит Руйян и говорит: нет!

И затем на практике показывает, что и общество у нас – никакое не информационное, а как и раньше – основанное на нефти и газе, стали и угле, уране и электроэнергии. А ещё – на человеческом труде миллиардов бедняков из периферийных стран (среди которых и Россия).

Он показывает, что неолиберальная система – колосс на глиняных ногах. Она кажется грозной, но она слаба, слепа и некомпетентна (как и её спецслужбы). Она лишь надувает щёки и убеждает нас в своей непобедимости, но на самом деле она боится силы, которая в одночасье может смести её – огромной силы трудового народа.

Руйян своим примером доказывает нам, что революция не закончилась и даже не перенеслась исключительно в «отсталые» страны. Напротив, она продолжается. В том числе – в метрополии, в самом сердце Западного мира.

Руйян на практике доказал (а затем описал это в своих многочисленных работах), что небольшая партизанская группа, если её лидеры достаточно дальновидны и ответственны, – может не только долгое время подрывать Систему, будучи не пойманной, но и эффективно противостоять государству, армии, крупному бизнесу и спецслужбам, навязывать им выгодную себе повестку и наносить этим врагам рабочего класса тяжелейший урон.

Он напоминает нам старые, затёртые, но не потерявшие от этого своей верности левацкие истины: все империалисты – бумажные тигры; атомная бомба – тоже бумажный тигр; все тираны будут уничтожены.

В отличии от многих других современных левых, поражённых вирусом маловерия, Руйян абсолютно уверен в неизбежности мировой революции и всеобщей победе левого дела. При чтении его книги практически невозможно не заразиться этой уверенностью.

Вот за это мы и ценим Руйяна.

В эпоху, когда многие левые погрязли в «теории большого и малого зол», он имеет смелость выбрать не зло (большое или малое), а добро.

В восьмидесятые он не думал о том, поддерживать ли ему правительство Ирака или правительство Ирана в ходе их многолетней кровопролитной войны.

«Оба худшие», – заключал он.

В 2003 он не защищал Саддама Хуссейна и не поддерживал американскую интервенцию.

«И те и другие – враги народа».

Тем не менее, в 2014 году Руйян вместе с Натали Менигон собирали деньги для батальона «Призрак» Алексея Мозгового.

В противостоянии русскоязычного населения Донбасса и украинского неолиберально-неофашистского режима Руйян, конечно, твёрдо занял сторону трудового народа.

В отличии от многих российских левых, он не продавался, не искал, с кем бы объединиться, не помышлял о предательстве под эгидой мнимой необходимости союза с либералами или националистами (оправдываемого обычно псевдолевыми собственной слабостью, – дескать, не можем мы ничего без объединения с классовым врагом).

Жан-Марк Руйян и сейчас остаётся последовательным антиимпериалистом, выступающим против любых форм национализма, империализма и милитаризма, против эксплуатации, капитализма и патриархата. И разумеется, он стал одним из самых видных организаторов различных акций против военного вмешательства Запада в конфликт на Украине, против поставок вооружений украинским фашистам.

Эта последовательно антиимпериалистическая позиция достойна восхищения. Пусть и у нас будет смелость её занять.

Марат Нигматулин, Эвелина Катайцева,

5–6 июня 2023 года