Тегеран-82. Лето

«5-го июня 1946-го года прекраснейшая из прекраснейших женщин мира, наша принцесса Ашраф, в качестве почетного президента Общества Красного Льва и Солнца прибыла в Москву. Восхитительная красота принцессы привлекла внимание маститых русских художников, настоящих аристократов Александра Герасимова и Петра Кончаловского, запечатлевших принцессу Ашраф в самом расцвете ее молодости и славы. Чуткое перо профессионалов передало царственные достоинства Ее Величества».

В результате стараний и красоты своей сестры 21-летний Мохаммед стал новым шахом Ирана. Молодого правителя ждало множество внутриполитических противоречий, попытки влияния извне, покушение и государственный переворот. Но, не без помощи западных друзей, Мохаммеду все же удалось сосредоточить власть в своих руках и он взял курс на прогрессивные реформы и модернизацию страны.

Ощутив полноту власти, шах Мохаммед стал меньше слушаться своих западных покровителей, чем очень их злил. Вот тогда, как рассказал нам хранитель дворца Ашраф, шахская сестрица и поучаствовала в операции британских спецслужб, известной как «Аякс».

В 1953-м году англичанам очень мешал шахский премьер-министр Моссадык со своей программой национализации нефтяных компаний. На Западе Моссадыка считали «прокоммунистическим» и опасались, что в результате его деятельности Иран попадет под влияние Советов. Желая убрать Моссадыка с дороги, британские спецслужбы разработали план «Аякс», но без резолюции шаха Мохаммеда он сработать не мог. Шах должен был подписать «фирман» (указ – перс) об освобождении Мосаддыка от должности премьер-министра и назначении на его место генерала Захеди.

Но шах Мохаммед никак не мог на это решиться, требуя от англичан все новых гарантий, что они окажут ему поддержку в случае его противостояния с собственным народом и армией.

По словам нашего гида, шах сам побаивался своего премьера, раз уж даже выдворил по его указке из страны собственную мать, вдовствующую шахиню, и свою любимую близняшку Ашраф.

Напряженно размышляя, как уговорить шаха, британские спецслужбы призвали на помощь коллег из ЦРУ. Мохаммед Реза Пехлеви вроде и не возражал, но в самые ответственные моменты «исчезал с радаров» – не подходил к телефону или вовсе уезжал в дальнюю горную резиденцию.

Тогда спецслужбы и вспомнили о Черной Пантере, решив, что уж она-то легко сможет убедить брата в чем угодно.

Целую неделю британские и заокеанские «джеймс-бонды» разыскивали прекрасную персидскую принцессу по всей Франции. В ее парижском особняке Ашраф не оказалось, как выяснилось, она путешествовала по французской Ривьере.

Когда принцессу, наконец, нашли и объяснили ей, чего от нее ждут, Ашраф наотрез отказалась. Но лучшие западные агенты-вербовщики не оставляли ее в покое, пока шахская сестра не согласилась принять в операции «Аякс» посильное участие (см. сноску-2 внизу).

В итоге шах подписал фирман о смещении Моссадыка, но иранская нефть все же оказалась национализирована, и в начале 1970-х в шахскую казну хлынули «шальные нефтедоллары».

Разумеется, брат делился ими с любимой сестрой, и, постоянно проживая в Европе, принцесса Ашраф вела светский образ жизни среди самых богатых и знаменитых. В Тегеран она прилетала только в гости к брату и ради инициированных ею культурных мероприятий.

В 1976-м году на ее жизнь кто-то покушался. Но покушение оказалось будто нарочито неудачным. Ашраф как раз отъезжала от своей виллы на Лазурном берегу вместе со спутником, когда в ее «роллс-ройс» выпустили 14 пуль подряд. Пассажир был убит на месте, а на Ашраф не оказалось ни единой царапины. По словам хранителя дворца, как раз накануне по инициативе шахской сестры на сцене тегеранского театра имени Рудаки прошел нашумевший спектакль с настоящим половым актом на сцене. И не исключено, что «неудачное» покушение на покровительницу искусств – дело рук тех на Западе, кто уже тогда делал все возможное, чтобы привести к власти в Иране мусульманское духовенство во главе с Рухоллой Хомейни. Хранитель сказал, что аятолла имел сильную поддержку на Западе и было не понятно, гордится он этим или наоборот.

Хранитель дворца принцессы Ашраф показал нам комнату, где хранилась ее личная коллекция эротического кино. Полки с пола до потолка были плотно уставлены жестяными банками с кинопленкой, после революции каждая из них была опечатана, но уничтожать фильмотеку шахской сестры новая власть не стала. Наши бимарестанты предположили, что аятолла Хомейни намерен лично ее проинспектировать.

– А правда, что Хомейни привели к власти империалисты? – спросил моего папу доктор-Зуб.

– С чего ты взял? – засмеялся папа. – Он же святой старец. При чем тут империалисты?

– Слышал поговорку: «Борода каждого муллы made in USA», – важно ответил доктор-Зуб.

Бимарестанты захохотали.

– Давно ли ты учишь поговорки? – ехидно спросила тетя Нонна.

– Да это Аркадий посольскому чину зуб лечил, – пояснил доктор-попа. – А тот потом его виски угощал, на радостях, что зуб больше не болит. И втянул нашего Аркадия в политические дрязги.

– Виски тут не при чем, – обиженно парировал доктор-Зуб. – Просто вам ничего не интересно, а мне любопытно, в какой стране я зубы деру. Говорят, в 1978-м, когда наши поняли, что исламская революция побеждает, к Хомейни послали гонца в Ирак, где он сидел в изгнании. СССР предложил ему финансовую и политическую помощь. А дед отказался! Ну кто ж от такого отказывается? А вокруг него в Ираке сидели ближайшие соратники – или западники, или иранцы, живущие в Штатах и в Лондоне. Вывод?

– И какой вывод? – не поняла сестра-рентген.

– Эх, вы, темнота! – махнул рукой дядя Аркадий. – Вывод на поверхности! Западникам надоел шах, особенно, когда он стал с нами заигрывать и с соцлагерем вообще. Внутри страны начал либеральничать, землю мулл крестьянам раздал, а Западу, наоборот, стал показывать свою независимость. На двух стульях хотел усидеть, а в итоге ни на одном не усидел. Империалисты воспользовались ненавистью к нему мулл, дали им денег и водрузили вместо него Хомейнишку.

– Ух ты! – восхитился доктор-попа. – Прямо лекция по международному положению, не хуже, чем у Владимира Семеновича! «Я б засосал стакан и в Тегеран!»

– «А мне бы взять Коран и в Тегеран!» – поправила его тетя Нонна.

– Ой, ну и про Ленина говорили, что его немцы профинансировали, – усомнилась доктор-кожа. – Ерунда это все! Хомейни ваш просто больной фанатик! Все ж слушали кассеты, где он подробно расписывает, как в туалет надо ходить! Нормальный человек такое будет делать, а? У нас вон даже доктор-попа пациентам так предметно не рассказывает!

– Это не он сам на туалете помешан, а так положено, – поправил ее мой папа. – Он крупный теолог, то есть «марджа» – пример для подражания. А мардже положено писать целые трактаты на все случаи жизни, от гигиены до экономики. Большинство таких теологов разъясняют бытовые мелочи, потому что это проще, но Хомейни больше говорит о политике и мироустройстве. Про гигиену он, наверное, в молодости написал, пока совершал духовную карьеру. Дань традиции.

– Они что, сами не знают, как вести себя в повседневных ситуациях, шииты эти?! – удивилась доктор-псих.

– В шиитском исламе правоверные толкуют Коран так, как разъяснит им уважаемый ими марджа. Так людям легче понимать религиозные правила и следовать им.

– Интересно, а как с женой спать им тоже этот хаджа-марджа указывает? – захихикала сестра-клизма.

– Ну, ты прямо в точку, Валя! – засмеялся мой папа. – Ты не правоверная ли часом?! Существует много руководств для мусульман по интимной жизни. У некоторых марджей прямо энциклопедия секса, впору от детей прятать!

– Ну и чем один другого лучше? – пожала плечами доктор-аптека. – Шах порнографию поощрял, а это тоже своего рода руководство по сексу. У аятоллы, выходит, все то же самое, только без картинок. Одно умничанье.

– Ну, как мы видим, иранский народ решил, что аятолла все же лучше, – улыбнулся папа. – Все-таки в Иране всего 20% так называемого среднего класса, обеспеченной интеллигенции. Остальные – крестьяне, люди верующие и из поколения в поколения приверженные традициям. А шах стал напирать на доисламское прошлое Ирана, чем дал муллам повод начать агитировать народ против себя. Началось все еще в 1971-м, когда шахская семья закатила в Персеполисе масштабное празднование 2500-й годовщины существования «великой зороастрийской Персии», выкинув кучу денег из казны на показуху. Гости съехались со всего мира, а про исламское настоящее страны – ни слова. Это задело мулл. Как и то, как верно подметил Аркадий, что шах отнял земли у церкви и бесплатно раздал их крестьянам. А у духовенства было очень много земли. Оно было третьим по богатству после шахской семьи и потомственных землевладельцев.

– Эх, и все равно жили они красиво, ничего не скажешь! – махнула рукой на кинозал принцессы Ашраф сестра-клизма.

Я была с ней полностью согласна.

Покидая дворец Ашраф, я думала, что быть сестрой шаха, пожалуй, даже лучше, чем шахиней. Все-таки на жене правителя много ответственности, а его сестра может с удовольствием проводить время в самых красивых местах мира, посвящать себя искусству и развлечениям, а к правящему страной брату иногда заезжать в гости и получать от него царские подарки. Я хоть и была честным октябренком, но тоже, как иранцы, любила все красивое – женщин, дворцы, наряды и красивую жизнь, как ее изображал французский журнал La Maison, который выписывало наше посольство.

*      *      *

22 мая к вечеру мои родители нарядились и уехали на посольский прием, а я оказалась предоставлена сама себе. Как назло, все четверо моих приятелей одновременно заболели. А мама строго-настрого запретила мне их навещать, потому что у меня нет ни одной прививки.

Как это ни странно, но на том, чтобы мне не делали прививки, обязательные для всех советских детей, настояла семья медиков, из которой происходила моя мама. Изначально поводом был детский диатез, якобы влекущий за собой повышенную чувствительность к вводившимся при прививках препаратам. Но даже когда диатез прошел, освобождение от прививок осталось. В школе мне все завидовали, а сама я радовалась – кому охота идти на укол?

В результате на свои девять лет я не перенесла ни единой детской болезни, в то время как мои ровесники уже благополучно переболели всякими ветрянками-скарлатинами-коклюшами-краснухами и прочими инфекционными заболеваниями, которыми болеют раз в жизни, и больше их не боялись. Меня же каждый раз, когда в детском коллективе вспыхивала эпидемия, запирали дома. Притом, что сама я была совершенно здорова.

В Москве против этой странной ситуации я ничего не имела: поди плохо не ходить в школу, при этом не лежа в кровати с температурой. Но в Тегеране мамины «прививочные странности» доставили мне немало хлопот.

Перед поездкой в Иран всем без исключения советским гражданам, от мала до велика, требовалось привиться от чумы и холеры, вспышки которых в то время еще случались на беднейших окраинах страны. Медицинские сертификаты с печатью, подтверждающие наличие прививок, проверяли при пересечении границы.

Несмотря на свою принадлежность к медицинской семье, а может, и благодаря ей, моя мама пошла на подлог. Сертификаты у меня были, а прививки – нет.

В связи с этим мама постоянно пугала меня местными микробами, бактериями и бациллами, которыми, по ее мнению, особенно кишели мои любимые лакомства – мороженое, уличные сэндвичи и пончики-донатсы. Впрочем, жуткими инфекциями мама стращала не только меня, но и папу, и сама их боялась, несмотря на то, что себе-то мои родители все необходимые прививки сделали.

Конечно, большую часть времени об этих несчастных прививках – вернее, об их отсутствии – я даже не вспоминала, благо наш узкий детский коллектив болел крайне редко. Но вот в таких досадных случаях, когда друг за другом заболели все четверо, кроме меня, вспомнить приходилось. И даже будучи уверенной, что родители об этом не узнают, я не пошла тайком навещать Серегу. Болеть я ненавидела, потому что в такие периоды меня изнуряла не столько сама болезнь, сколько неусыпная мамина забота. Иногда мне казалось, что начни вдруг моя мама ухаживать за абсолютно здоровым человеком, он и то заболеет, у него просто не будет другого выхода.

От нечего делать я послонялась по квартире. Послушала в наушниках музыку. Посмотрела в окно на огни улицы Каримхан-Занд. Читать было нечего, и я решила полистать модные журналы. Они хранились в тумбочке в спальне родителей. Обычно я просила маму дать их мне, но тут просить было некого. И отдельного запрета лазить в их тумбочку я не получала.

Я вытащила стопку гладких, вкусно-пахнущих иностранных журналов с яркими картинками и фото красивых женщин, мужчин и детей.

Пролистала те, которые освещали светскую жизнь шахской семьи. Они выпускались в самом Иране до революции и тексты в них были на вязи, по-английски только подписи к фото. Их я рассматривала уже не раз, восхищаясь красотой лиц, гордостью осанки и изысканными нарядами женщин, окружавших шаха. Благодаря этим журналам, я знала в лицо самого Мохаммеда Резу Пехлеви, его сестер – принцесс Шамс и Ашраф, его старшую дочь Шахназ и старших детей от третьей жены – Реза Куроша, которого по-русски называют Киром, Фарахназ и Али Резу. Самую младшую – Лейлу, мою ровесницу, и ее маму-шахбану я видела своими глазами.

Освежив в памяти подробности красивой жизни иранских венценосных особ, я перешла к стопке французских журналов про интерьеры и садоводство. В них я тоже не понимала ни слова, зато там имелись красочные фото нереально красивых домов, невероятной мебели, потрясающих садов с фонтанами и счастливых, улыбающихся детей, наслаждающихся всей этой роскошью вместе со своими довольными и модно одетыми родителями.

За ними последовала стопка немецких «Quelle»: их получали только дипломаты выше определенного ранга по посольской подписке. По фото в журнале можно было заказать любую вещь и ее присылали в Тегеран прямо из Германии. Иногда мы тоже что-то выписывали, определяя по таблице в толстом каталоге нужный размер и рост. Но папа считал, что это невыгодно: посылка идет долго, оплачивается в твердой валюте, а с размером недолго ошибиться. Куда быстрее и проще выбрать вещь по «Quelle», а потом найти аналогичную в «Куроше». Даже мама с ним согласилась: до войны в Тегеране можно было найти все то, что рекламировалось в самых свежих модных журналах.