Сводные

– Не могу. Там дождь начался, – невозмутимо отвечает она.

– Так мне тоже ждать тут? – неожиданно спрашивает отец.

Морозов буравит моего отца внимательным взглядом, словно проверяя, будет ли тот держать себя в руках. Наверняка по строгим правилам отцу потерпевшей нельзя было оставаться с матерью Кая даже в одном коридоре.

– Да.

Отец касается моих плеч.

– Не переживай, я буду ждать здесь, а ты будешь не одна. Помни про адвоката.

Киваю. Капитан Морозов распахивает для меня дверь. Внутри тускло горит лампа, а основное внимание сразу приковывает огромное прозрачное стекло в рамке.

За стеклом еще одна комната, и вот там светят сразу несколько ярких белых ламп, которые уничтожают любые тени, чтобы ничто не могло изменить лиц. Они стоят там, спиной к белой стене, пять парней. Все в черных защитных масках и черной одежде.

Дверь захлопывается, отрезая меня от коридора и отца. Успеваю услышать только его приглушенный расстоянием голос:

– Меня зовут Платон Дмитриев.

И тихий женский:

– Да уж я знаю, кто вы.

– Встаньте сюда, Юлия.

Морозов указывает на нарисованный белой истертой краской квадрат напротив окна.

Пять высоких парней в черном пугают, а ответственность за каждое сказанное слово сдавливает горло тугим шарфом. Я с трудом передвигаю ноги, теряя все изящество разом, так что никто и не поверит мне, что я балерина, если узнает об этом сейчас. Сердце колотится в груди так истошно, что кажется, даже отец в коридоре может его услышать. Шея втянута в плечи, и я боюсь поднимать глаза выше, туда, где сверкают только глаза над одинаковыми черными масками.

– Сосредоточьтесь и внимательно посмотрите на них. Не волнуйтесь. Мы никуда не торопимся.

Несколько раз моргаю, прежде чем поднять глаза.

Тянуть все равно не выйдет. Я уже здесь.

Меня тут же слепит яркий белый свет, отраженный от такой же стены за спинами подозреваемых. Взгляд метается между пятью одинаковыми батниками из плотной черной ткани. Парни стоят недвижимо. Как будто пять манекенов в витрине магазина, но все куда серьезнее, а я не выбираю сейчас одежду.

Мне требуется вся смелость, какая у меня только есть, чтобы все-таки поднять глаза выше. Даже в свое первое выступление на большой сцене я не переживала так сильно.

Пять одинаковых черных масок не упрощают задачу. Сколько незнакомых людей я могу встретить за день в таком городе, как Питер? Сотни. Случайные лица, которые мелькают на эскалаторах, сонные попутчики в метро, обслуживающий персонал на улице, кафе, и даже в театре. Этих людей я привыкла не замечать. А с обязательным масочным режимом иногда не узнаю даже знакомых.

Парни очень похожи, и я окончательно теряюсь.

На мгновение закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, каким он был. Воссоздать в памяти его профиль, пока он был за рулем, но эти воспоминания смазаны. Возможно, все дело опять в чертовой маске.

Отматываю воспоминания к тому моменту, когда он бесцеремонно вытащил меня из машины. Только тогда я успела разглядеть его, пока он возвышался надо мной, как башня «Газпрома» над Питером. Пока Кай хмурил темные широкие брови, сверкая глазами, иногда откидывая со лба длинные отросшие волосы, я только и делала, что старалась запомнить черты его лица.

Неужели так и не запомнила?

После он и сам сообразил, что стоит слишком близко. И вжал меня спиной в свой живот, запрещая пялиться на него и дальше.

Единственный парень, к кому я вообще прижималась и который мог касаться меня, был Розенберг, но только в танце, так что не считается. Возможно, это только мое живое воображение, помноженное на пережитый стресс, но каждый раз, когда я вспоминаю прикосновения Кая, мое сердце сбивается с ритма.

Эта тахикардия очень мешает сейчас, когда я во что бы то ни стала должна вспомнить, как он выглядел.

Распахиваю глаза и быстро, пока помню то смутное ощущение, веду расфокусированным взглядом, чтобы не цепляться за детали, по пяти незнакомым лицам. Отмечаю про себя, что второй слишком низкий, а третий куда выше, чем надо, я хорошо запомнила, что запрокидывала голову рядом с ним.

А у пятого синие глаза, а у того, кто стоит первый, – почти черные.

Блестящие темно-каштановые волосы и сейчас привлекают мое внимание, но сердце начинает биться невпопад, только когда я вижу стальные холодные глаза над черной маской.

Кай смотрит прямо на меня, и я на мгновение едва не теряю точку опоры. Колени подгибаются, а сердце снова обрывается. Пока я не вспоминаю о посторонних и капитане Морозове, который тоже глаз с меня не сводит. Тогда я беру себя в руки и понимаю, что Кай не может видеть меня через одностороннее стекло. Скорее всего, просто смотрит на свое отражение, оттуда и ощущение, что он как бы отвечает на мой взгляд.

Сейчас я могу безнаказанно его разглядывать. Как будто кто-то поставил для него время на паузу, а для меня оно бежит своим чередом. Я разглядываю высокий лоб, волосы, которые теперь не такие чистые и блестящие, как три дня назад, и понимаю, что не ошиблась.

Он в той же одежде, только без куртки. Я сказала, что нашла ее в машине и оделась, потому что замерзла, а на вопрос, чья она, с удивлением спросила: «Разве не Фёдора?» О результатах допроса водителя я не знаю, только то, что отец его в тот же день уволил.

Я не стала рассказывать о гонке, других машинах и подслушанном разговоре с каким-то мужчиной с прокуренным голосом. Все равно я ничего не видела и не слышала имен, кроме Кая. И даже о том, что по-настоящему его зовут Костя, я узнала уже от отца.

Но для меня он все равно останется Каем.

С застывшим ничего не выражающим взглядом, как сейчас, Кай очень похож на замерзшего в замке Снежной королевы мальчишку. А ведь он знает, что сейчас решается его судьба. И зависит она только от меня.

Крайний парень слева, например, заметно нервничает. Куда больше Кая, который, словно вырезанная фигура изо льда, стоит недвижимо, упрямо и не шелохнувшись.

Он готов ко всему.

Но почему?

Что сделало его таким? И ради чего он продолжает жить так, как живет?

– Юлия, вы готовы указать на того, кто был за рулем машины? – вопрос капитана возвращает меня к реальности.

Со мной капитан Морозов говорит очень вежливо, думаю, что с парнями вроде Кая он говорит совсем иначе. А еще, думаю, мне позволили стоять здесь куда больше времени, чем дают обычно всем остальным.

Но даже это время уже вышло.

Я бы хотела узнать Кая лучше, но вряд ли это возможно. Мы из разных миров, в этом Кай был прав. И такие, как я, не пересекаются с такими, как он. Только случайно.

Все, что я могу сделать для него, – это дать еще один шанс. Только от него зависит, воспользуется он им или нет.

Я думаю, что нет. Он выиграл эту гонку и, если не передумает, будет участвовать в других. Не знаю, что может заставить его не рисковать, если собственная жизнь для него ничего не значит.

Бросаю последний взгляд на всех пятерых, украдкой глядя в стальные, холодные, как металл на морозе, глаза, в которых нет ни капли чувств, и поворачиваюсь к капитану.

– Мне жаль, но я его не запомнила.

Прощай, Кай.