Король шутов

– Я сам.

Посланный поклонился и прочел:

– «Именем его высочества Людовика Французского, герцога Орлеанского, владетеля кастелянства де Боте и причисленных к нему имений, Обер ле Фламен, как ленник его, обязан прислать ему третью часть вина, мяса и хлеба, купленных им для угощения своих людей, по случаю вступления во владение своим имением, каковая третья часть следует по праву сюзерену».

– Это такой обычай, господин бальи? – спросил Обер.

– Да, таков обычай, а во Франции обычай тот же закон.

– Ну, так нечего и возражать.

– Нечего; это столь же священно, как и десятина в пользу церкви.

– Видите ли, господин бальи, у меня никогда не было поместья. Я совсем не знал, какие повинности…

– На вас лежат еще многие другие, как на вавассоре (vavasseur), т. е. на таком вассале, у которого есть свои вассалы. Но, с другой стороны, вы также имеете известные права относительно ваших подданных; это вознаграждает одно другим.

– А-а! Так у меня есть и права…

– Да, право рубки лесов (drout de taille), барщины, мелкое судопроизводство, а изредка и виселицы.

– Гм… виселицы. Это отлично, но я слышал, что после речи университетского канцлера к Карлу VI, нашему государю, все эти права были отменены.

– Для Парижа – весьма возможно, но только не для провинций, здесь все по-старому. Таким образом, как я уже докладывал вам, вы имеете право вешать. Если на земле вашей совершено преступление, вы можете требовать повешения виновного.

– Ах, Боже мой! Какой ужас! – вскричала Мариета.

– Почему же, сударыня? Это еще принесет вам честь в глазах тех, кому придется проезжать эти места.

– У вас хорошая логика, господин бальи, – заметил Обер, – впрочем, если я буду уж слишком строг, то жена моя будет пользоваться своим правом помилования.

Затем, обратясь к слугам, он сказал:

– Исполняйте приказания его светлости герцога Орлеанского.

IX. Право сюзерена

«Когда подобные факты внесены в законы, где они именуются правами; когда текст этих законов подлинный и обнародован, то официозная роль отрицания становится невозможной».

Обмануть фиск считалось издавна большим удовольствием. Поэтому лакеи и чернь припрятывали для себя столько же вина и мяса, сколько и отдавали, и хохотали во все горло, когда их ловили в плутнях. Более никаких последствий не было, всем было весело и только.

Но не весело было в той зале, где Обер ле Фламен, при всей своей храбрости, не мог удержаться от какого-то тяжелого предчувствия, чем ближе подходила ночь в той зале, где Мариета слишком много думала о герцоге Орлеанском, по мере того как приближался момент, когда ей нужно будет думать только о муже, и где бальи, глядя на новобрачных, размышлял о некоторых правах, предъявить которые мог герцог Орлеанский, не зная того, что герцог уже заранее воспользовался ими.

– Метр бальи, – начал сир де Кони, – здесь невозможно остаться на ночь. Нельзя ли где-нибудь поблизости нанять дом до завтра?

– Невозможно, мессир… Здесь поблизости только жалкие лачуги.

– Следовательно, все эти люди будут до завтра здесь плясать и веселиться, но ведь не спать две ночи – это тяжело, неправда ли, madame де Кони?

– Что же делать, мессир, я готова покориться необходимости.

– Но я на это не согласен, моя прекрасная супруга, вы ведь, действительно, моя жена, хотя я до сих пор еще не имел случая в этом убедиться… Но что это! Опять лакей из кастелянства! Чего еще тут забыли?

Действительно новый посланный, опять в ливрее герцога, вошел в залу, в сопровождении нескольких крестьян, которые, видимо, чуяли носом, что сейчас произойдет нечто весьма для них интересное.

Как и прежний посланец, он развернул пергамент, к которому была прикреплена печать герцога Орлеанского, и, после почтительного поклона, прочел внушительным голосом следующее:

«Именем его высочества Людовика Французского, герцога Орлеанского, сюзерена кастелянства де Боте и причисленных к нему владений, Обер ле Фламен, ленник его по поместью Кони, обязуется немедленно прислать в замок де Боте Мариету д'Ангиен, на которой он женился, при благосклонном покровительстве герцога Орлеанского, которому, согласно обычаю, он должен предоставить право первой ночи».

– Кровь и смерть! Ты лжешь! – заревел Обер.

– Я не лгу: я исполнил свое поручение. Мариета в ужасе подалась назад.

– Герцог неспособен на такую мерзость, – продолжал Обер.

– Позвольте, мессир, – вмешался бальи внушительным тоном, – подобные разговоры здесь совсем неуместны. Это обычай столь же древний, как и монархическая власть, и вы можете пользоваться им в отношении ваших вассалок… одно другим вознаграждается.

– Нет, нет! Этого быть не может, и притом герцога теперь нет в замке… Это какая-нибудь подлость сенешаля.

– Герцога в замке теперь нет, это правда… но он завтра прибудет, – возразил посланный, которому присутствие бальи придавало смелости.

– И ты пришел сюда по его приказанию?

– По приказанию его светлости, – вот его печать, вот герб его.

Обер взял пергамент, развернул его, разорвал, растоптал ногами и ударил слугу в лицо.

– Отнеси ему это, – кричал он, бросая клочки в лицо посланному.

– Вам легко бить бедного слугу, который только исполнил свою обязанность: но за мною едет сенешал, он подтвердит мои слова.

– Клянусь святым моим патроном, пусть он придет сюда. Не бойтесь ничего, сударыня.

– Мессир! – прошептала Мариета дрожащим голосом, не подвергайте себя такой опасности… обещайте… сделайте вид, что вы согласны!

– Не бойтесь, говорю вам! Вассалы, вы обязаны повиноваться мне!.. Я надеюсь на вас!

Крестьяне, разгоряченные вином, увлеченные воинственной осанкой своего господина, крикнули с энтузиазмом: «Так! Так!»

– Ого-го! – пробормотал бальи, – это уже пахнет бунтом!

И, посмотрев в окно, прибавил:

– Мессир, поверьте мне, покоритесь, пора уж: вот и сенешал с отрядом стрелков.

– Покориться!.. Никогда! И, обратясь к вассалам:

– Эй! Друзья мои, у кого есть сердце, послужите вашему господину. Долой сенешала! Долой похитителя чести!