Прекрасные господа из Буа-Доре

– Мой дорогой Гийом, неужели вы опасаетесь, что эти слабые и трусливые скоты могут причинить нам какой бы то ни было вред?

– Я не имею привычки опасаться чего бы то ни было, – возразил молодой человек несколько уязвленно. – Но мне не хотелось бы стрелять по этим несчастным оборванцам. Я даже удивлен, что они так вас рассердили, хотя было так легко отделаться от них несколькими монетами.

– Я никогда им не подаю, – ответ д’Альвимара прозвучал так сухо и резко, что доброжелательный Гийом удивился.

Он понял, что его спутник страдает тем, что сегодня называют болезнью нервов, и не стал упрекать его за резкость. Он просто настаивал на том, чтобы ускорить шаг, потому что цыгане их уже догоняли и даже обгоняли, разделившись на две команды, следующие по обеим сторонам дороги.

Между тем эти люди не выглядели враждебно настроенными, и было непонятно, с какой целью они эскортируют наших путешественников. Они переговаривались на тарабарском наречии и, казалось, были заняты лишь женщиной, шествующей впереди.

Мальчик, которого д’Альвимар хотел ударить, бежал теперь рядом с д’Арсом, будто надеясь на его защиту. Похоже, этот странный пробег казался ему увлекательным. Гийом обратил внимание, что ребенок менее грязен и менее смугл, чем остальные, и что его тонкие приятные черты лица не имеют ничего общего с цыганским типом.

Если бы он повнимательнее пригляделся к женщине, которую д’Альвимар ругал и осыпал угрозами, он бы заметил, что, хотя она ни капельки не похожа на мальчика, она тем более не похожа на своих собратьев по нищете. Она выглядела благороднее и нежнее. Помимо того, она явно не относилась к европейской расе, хотя и была одета в костюм жительницы Пиренеев.

Но самым удивительным было другое. Прекрасно поняв жест д’Альвимара, несмотря на вполне естественный страх нищих и бродяг такого типа, она храбро шагала с ним рядом, не покушаясь больше на содержимое его кошелька, вид ее был не угрожающим, но она по-прежнему рассматривала его с пристальным интересом.

Д’Альвимар был разгневан такой наглостью; еще немного, и он дал бы волю своему причудливому и жестокому воображению.

Догадавшись об этом и опасаясь, как бы не пришлось из-за сердитого д’Альвимара связаться с безобидными бродягами, Гийом подъехал поближе и, загородив своей лошадью Скьярра от женщины, сделал ей знак остановиться и обратился к ней с полусерьезной-полушутливой речью:

– Не изволите ли, королева дроков и вересков, сообщить нам, по какой причине вы нас сопровождаете столь странным образом, чтобы оказать нам честь или пристыдить нас? Должны ли мы быть польщены или огорчены этой церемонией?

Египтянка (в то время египтянами, или цыганами, называли всех бродяг непонятного происхождения) покачала головой и жестом подозвала мальчика, который удержал другого от того, чтобы бросить камень.

Подойдя с дерзким видом, он вкрадчиво и без малейшего акцента обратился к Гийому.

– Мерседес, – указывая на женщину, произнес он, – не понимает языка ваших милостей. Вместо тех из наших, кто не знает французского, говорю я.

– Хорошо, – кивнул молодой дворянин, – значит, ты оратор своей группы. Как тебя величать, господин нахал?

– Флеш, если угодно вашей милости. Я имел честь родиться во Франции, в городе, имя которого с тех пор ношу.

– Это, несомненно, великая честь для Франции. Итак, мэтр[36 - Мэтр – уважительное обращение; здесь, очевидно, в ироническом ключе.] Флеш, скажи своим спутникам, чтобы они оставили нас в покое. Учитывая, что я сейчас в дороге, вы получили от меня вполне достаточно, и плохая благодарность за мою щедрость заставляет нас дышать поднимаемой вами пылью. Прощайте, и отстаньте от нас, а если у вас есть ко мне еще какая-нибудь просьба, говорите быстрей, мы торопимся.

Флеш быстро перевел слова Гийома женщине по имени Мерседес, к которой, казалось, не только он, но и все остальные относились с особым почтением.

Она произнесла несколько слов по-испански, и Флеш снова обратился к д’Арсу:

– Эта женщина смиренно просит сообщить ей ваши имена, чтобы она могла за вас молиться.

Гийом расхохотался.

– Вот это просьба! Передай ей мой совет: пусть молится за нас без имен. Господь Бог и без того хорошо нас знает, и она вряд ли сообщит Ему о нас что-то Ему неизвестное.

Флеш смиренно поклонился и снял свою засаленную шапчонку, а наши путники, подстегнув коней, наконец-то оставили толпу позади.

– Что это? – воскликнул д’Альвимар, заметив у линии горизонта колоколенки Мотт-Сейи. – Вы мне так и не рассказали, к какому вашему другу мы едем.

– Это замок молодой и прекрасной дамы, которая живет тут со своим отцом. Оба будут рады вас видеть. Вы пробудете у них до вечера и, надеюсь, убедитесь, что в нашей глуши люди вовсе не дикари и не чужды старинного французского гостеприимства. Вероятней всего, у них находится и господин де Буа-Доре.

Д’Альвимар ответил, что нисколько в этом не сомневался, и наговорил своему спутнику массу любезностей, поскольку умел это делать как никто другой. Но его желчный ум тут же перекинулся на иной предмет.

– Исходя из того, что вы мне сейчас рассказали о господине де Буа-Доре, мой будущий хозяин – старое чучело, вассалы которого от души над ним потешаются.

– Вовсе нет! – воскликнул молодой человек. – Из-за цыган я не успел закончить свой рассказ. Я собирался рассказать вам, что, когда он вернулся, разбогатев и получив титул маркиза[37 - Маркиз – во Французском королевстве – дворянский титул, располагавшийся в иерархии ниже герцога и выше графа.], все были очень удивлены, узнав, что в бою он храбр, как лев, и, несмотря на свой благодушный вид, а также на то, что манеры его иногда кажутся комичными, он обладает христианскими добродетелями, которые делают ему честь.

– Входят ли терпимость и целомудрие в перечень вышеупомянутых христианских добродетелей?

– Почему вы об этом спрашиваете? У вас возникли какие-то сомнения?

– Я вспомнил экономку с пышной гривой, которую мы встретили у его замка. Она мне показалась слишком молодой для столь зрелого человека.

– Позор тому, кто дурно об этом подумает, – улыбнулся Гийом. – Не могу поклясться, что он не интересовался прелестями фрейлин королевы Катерины[38 - Королева Катерина – Екатерина Медичи (1519–1589), жена (с 1533 г.) французского короля Генриха II (1519–1559, на троне с 1547 г.) и мать последних королей из династии Валуа – Франциска II, Карла IX и Генриха III. Была регентшей при двух своих старших сыновьях.], но это было так давно! Держу пари, вы можете рассказать об этом Беллинде, не причинив ей ни малейшего огорчения. Но вот мы и прибыли. Нет необходимости напоминать вам, что предположения такого рода здесь не приняты. Наша прекрасная вдова, госпожа де Бевр, вовсе не недотрога, но в ее возрасте, в ее положении…

Всадники проехали по подъемному мосту, который ввиду спокойствия, царящего в этих краях, постоянно был опущен, опускная решетка поднята.

Они беспрепятственно и без лишних церемоний въехали во двор усадьбы и спешились.

– Одну минуту, – обратился д’Альвимар к Гийому. – Когда вы будете меня представлять, прошу вас, не называйте при слугах моего имени.

– Ни здесь, ни в другом месте я его не назову, – ответил господин д’Арс. – Поскольку вы говорите без малейшего акцента, никому в голову не придет, что вы испанец. За кого из парижских друзей вы хотели бы сойти?

– Роль другого человека меня стесняет. Я предпочитаю остаться более-менее самим собой и назваться одним из семейных имен. С вашего позволения, я буду называться Виллареаль, а что касается причины моего бегства из Парижа…

– Вы объясните ее маркизу наедине и скажете, что вам будет угодно. Я лишь скажу, что вы мой друг, что вы спасаетесь от преследования и что я прошу оказать вам прием, который бы я устроил сам.

Глава четвертая

Замок Мотг-Сейи (это название в конце концов закрепилось) почти полностью сохранился до наших дней. Он состоит из пятиугольной въездной башни в феодальном средневековом стиле, жилого здания с большими окнами, окруженного прочими строениями, над одним из которых возвышается главная башня. В левом здании со сводчатыми потолками и мощными нервюрами[39 - Нервюра – выступающее ребро готического каркасного крестового свода.] конюшни, а также кухня и спальни для дворни. Справа часовенка с готическими окнами времен Людовика XII[40 - Людовик XII (1462–1515) – французский король с 1498 г… Вступил на престол после смерти сына Людовика XI (1423–1483, на троне с 1461 г.), своего троюродного племянника Карла VIII (1470–1498, правил с 1483 г.), чьи дети умерли во младенчестве.] и короткая открытая галерея, поддерживаемая двумя приземистыми столбами, окруженными рельефными нервюрами, как толстые стволы деревьев, опутанные лианами.

Эта галерея ведет к главной башне, относящейся, как и входная башня, к двенадцатому веку. Убранство круглых комнат было скромным, вид оживляли красивые колонны, у основания напоминающие когти. Винтовая лесенка в маленькой башне по соседству с большой проходила внутри древнего сруба, который и в наше время является подлинным произведением искусства.

В центре этой башни под сводом находилась так называемая деревянная лошадка, то есть дыба, применение которой было хладнокровно упорядочено еще ордонансом 1670 года[41 - Ордонанс 1670 года – королевский указ, упорядочивавший уголовное законодательство, изданный Людовиком XIV (1638–1715, на троне с 1643 г.).]. Это ужасное приспособление относится ко времени строительства замка, поскольку составляло одно целое с остовом.

В этом бедном и мрачном замке прекрасная Шарлотта д’Альбре[42 - Д’Альбре Шарлотта (1480–1514) – сестра короля Наварры, жена (с 1499 г.) правителя Романьи Чезаре Борджа (1475–1507), сына Родриго Борджа (1431–1503), ставшего в 1492 г. Римским Папой под именем Александра VI.], жена жестокосердного Чезаре Борджа, прожила пятнадцать лет и умерла еще молодой, прожив жизнь, полную страдания и святости.

Известно, что гнусный кардинал, байстрюк Папы Римского, развратник, кровосмеситель, кровожадный тиран, любовник родной сестры Лукреции[43 - Борджа Лукреция (1480–1519) – сестра Чезаре Борджа, трижды выдававшаяся своими отцом и братом замуж в целях семейства Борджа. Существуют многочисленные легенды о ее распутности, в том числе о кровосмесительных связях с отцом и братом.] и убийца собственного брата[44 - Убийца собственного брата. – Речь идет о смерти старшего брата Чезаре Хуана (Джованни) (1474–1497), убитого при загадочных обстоятельствах и отсутствии свидетелей, так что причастность Чезаре к этому событию доказана никогда не была.] и соперника, в один прекрасный день решил сложить с себя духовный сан и отправился во Францию в надежде найти выгодную партию для женитьбы.

Людовик XII хотел расторгнуть свой брак с Жанной, дочерью Людовика XI[45 - Жанна (1464–1505), дочь Людовика XI – жена герцога Орлеанского Людовика, вступившего на престол в 1498 г. после смерти своего бездетного троюродного племянника Карла VIII под именем Людовика XII. Людовик развелся с нею под предлогом слишком близкого родства и женился на вдове Карла VIII Анне Бретонской (1477–1514), чей предыдущий брак был вынужден силой оружия и привел к включению Бретани в состав Франции. После развода Жанна получила титул герцогини Беррийской, жила в Бурже, где основала орден аннунциаток. В 1950 г. причислена католической церковью к лику святых.], чтобы жениться на Анне Бретонской. Это было невозможно без папского согласия. Король получил его в обмен на то, что отдал байстрюку, кардиналу-кондотьеру[46 - Кондотьер – в средневековой Италии командир военного отряда, состоявшего в основном из иностранцев и находившегося на службе у правителей отдельных государств. Многие из кондотьеров были авантюристами, предавали и шантажировали своих нанимателей.], область Валентинуа и руку принцессы.

Шарлотта д’Альбре, красивая, умная и чистая, была принесена в жертву: несколько месяцев спустя муж ее оставил, и она жила как вдова.

Купив это печальное поместье, она отправилась туда воспитывать свою дочь. Единственным ее развлечением вне стен замка были поездки в Бурж, к ее мистической подруге по несчастью Жанне Французской, отвергнутой королеве, ставшей доброй герцогиней де Берри.

После смерти Жанны Шарлотта, которой было тогда всего двадцать четыре года, надела траур и не снимала его до самой смерти, не выезжала больше из замка. Она умерла девять лет спустя, в 1514 году.

Тело ее было перевезено в Бурж и погребено рядом с Жанной, а полвека спустя эксгумировано, подвергнуто надругательствам и сожжено кальвинистами, равно как и останки другой несчастной святой. Ее сердце покоилось в сельской часовне Мотт-Сейи, в прекрасном склепе, заказанном для нее дочерью.

Но материальной памяти об этой печальной судьбе не суждено было сохраниться. В 1793 году[47 - В 1793 году – во время Великой Французской революции после установления якобинской диктатуры.] крестьяне обрушили весь гнев, накопившийся в их сердцах, против несчастного склепа, разрушили мавзолей, обломки которого еще валяются окрест. Расколотая на три части статуя Шарлотты стоит, прислоненная к стене. Заброшенная церковь разрушается сама по себе. Сердце несчастной страдалицы наверняка было запечатано в золотой или серебряный ларец; что-то с ним сталось? Может, продано по дешевке, а может, где-то спрятано из страха или уважения к ее памяти и до сих пор хранится в какой-нибудь деревенской лачуге, а новые ее обитатели ничего не знают про то, что ларец лежит под камнем очага или зарыт под терновником изгороди.