Целитель

– Знаете, рейхсфюрер, я видел больше, чем вы думаете.

Блаженное состояние, в котором в этот момент находился Гиммлер, развязало ему язык. Он заявил:

– Да, это правда. Мы завоюем Польшу, чтобы приструнить английских евреев. У них тесные связи с этой страной. Они гарантировали им территориальную целостность.

– Но это же будет мировая война! – воскликнул Керстен. – Если вы нападете на Польшу, в войну будет втянут весь мир!

Вдруг голый торс Гиммлера содрогнулся от конвульсивных движений. Керстен был потрясен. За время лечения он слышал от своего пациента кряхтение, стоны, одышку, зубовный скрежет или вздохи облегчения. Но он никогда не слышал, чтобы Гиммлер смеялся. А теперь он хохотал во все горло. Гримаса боли на миг остановила этот приступ веселья, но только на миг. Гиммлер сказал, смеясь:

– Ох. Мне больно, но удержаться я не могу. Вы говорите как человек, который совершенно ничего не понимает. Англия и Франция так слабы и трусливы, что вмешиваться не станут. Возвращайтесь спокойно в Гаагу. Через десять дней все закончится.

10

Польша была раздавлена. Но Англия и Франция вступились за нее. Война не прекратилась.

Однако в нейтральной стране, какой была Голландия[20 - Нидерланды сохраняли нейтралитет после окончания войны с Бельгией в 1839 году. Во время Первой мировой войны и в начале Второй также придерживались нейтрального статуса. В 1940 году Гитлер обвинил Нидерланды в нарушении нейтрального статуса, заявив, что Нидерланды строят укрепления в основном для защиты с востока, от Германии, и что английские самолеты пользовались воздушным пространством этой страны, для того чтобы бомбить немецкие города.], ничего не изменилось. Керстен все так же продолжал принимать пациентов, встречаться с друзьями, а дома его ждали его жена Ирмгард и Элизабет Любен – его вторая мать. Несмотря на то что они обе были немками – или как раз из-за этого, – они страстно ненавидели Гитлера и всей душой желали ему поражения.

Первого октября 1939 года Гиммлер через адъютанта передал по телефону Керстену просьбу срочно приехать в Берлин. Рейхсфюрер очень плохо себя чувствует.

Жена Керстена и Элизабет Любен в один голос горячо возражали против этой поездки. Они говорили, что доктор должен прекратить лечить Гиммлера. У этого человека нет никакого права, чтобы его рассматривали как обычного больного. В мирное время – еще куда ни шло. Но теперь, когда этот полицейский палач пустил в ход все средства, чтобы поработить мир, лечить его недопустимо.

Керстен молча слушал и кивал головой. На самом деле он был с этим согласен. Но, несмотря на это, он сел на первый же поезд до Берлина. Что-то, что он не мог толком определить, подталкивало его так поступить.

На этот раз Гиммлеру было очень плохо. А чем хуже ему было, тем сильнее было на него влияние Керстена. И когда Керстен напомнил ему, что, несмотря на его пророчества, Германии не удалось избежать широкомасштабных военных действий, он начал искать что-то вроде оправданий: Гитлер сделал все, чтобы избежать расширения конфликта. Но Англия и Франция знать ничего не хотели. Главную ошибку совершил Риббентроп. Всего за час до того, как Англия объявила о вступлении в войну, он еще повторял, что они не посмеют.

Через неделю благодаря лечению Керстена Гиммлеру стало лучше. К нему вернулась былая уверенность.

– Война с Англией и Францией нас не пугает. Мы даже довольны. Эти две страны должны быть уничтожены.

И когда лечение было закончено и Керстен предупредил Гиммлера, что до Рождества в Германию больше не вернется (праздники они обычно проводили в Хартцвальде), Гиммлер заявил:

– К Рождеству все закончится. В Новый год будете праздновать мир. Это совершенно точно, Гитлер мне так сказал.

Перед тем как уехать из Берлина, Керстен исполнил один свой замысел. Он и сам не до конца понимал, как это пришло ему в голову, но ему стало совершенно ясно, что это была истинная причина его поездки: он пошел в представительство Финляндии.

Он стал считать эту страну своей, когда ему не было и двадцати лет. Он сражался за ее независимость. Он был офицером запаса. Он очень ее любил.

Когда Керстен пришел к финским дипломатам, с которыми был хорошо знаком, он рассказал им во всех подробностях о своих встречах с Гиммлером и о том, как рейхсфюрер во время лечения приступов болезни в присутствии доктора рассказывает о политических и военных секретах с откровенностью, в которую трудно поверить.

После этого Керстен рассказал о муках совести, которые испытывает он сам, продолжая в разгар войны лечить шефа СС и гестапо.

– Не сомневайтесь ни секунды, – ответили ему. – Вы должны лечить Гиммлера больше и лучше, чем когда-либо. Вы должны беречь и приумножать это невероятное доверие. И нам помогать – информировать. Это крайне важно.

Керстен обещал сделать все возможное.

Он и сам был поражен – он сам, который любил свою уютную частную жизнь, чье безразличие и полное отсутствие интереса к общественным делам вошли в поговорку среди его друзей, – и теперь он согласился играть роль в политической игре. И какой игре! Но он не мог ничего с этим поделать. Как невозможно было промолчать, когда Гиммлер оскорблял самые лучшие человеческие чувства, так же было необходимо послужить своей стране в это страшное время.

Думая об этом, Керстен не испытывал ни гордости, ни удовлетворения. Он был просто честным и порядочным буржуа. И теперь примирился, помимо своей воли, с последствиями своей порядочности.

Замыкаться в своей скорлупе и защищать свою жизнь от яростных порывов ветра, сотрясавших Европу, становилось все труднее.

11

Двадцатого декабря Керстен отвез свою семью в Хартцвальде.

Проезжая через Берлин, он позвонил Гиммлеру, но с ним не встретился. Гиммлер в лечении не нуждался.

На Рождество и на Новый год война с союзниками еще продолжалась, несмотря на все пророчества рейхсфюрера. К этому добавилась еще одна новость, глубоко взволновавшая Керстена, – между Россией и Финляндией вспыхнула война[21 - Советско-финляндская война 1939–1940 годов, или т. н. Зимняя война. В секретных дополнительных протоколах к пакту Молотова – Риббентропа Финляндия была отнесена к сфере интересов СССР. В октябре 1939 года СССР направил Финляндии послание с предложением заключить договор о взаимопомощи, в котором, в частности, Финляндия обязывалась бы предоставить свою территорию для размещения советских военных баз. Финляндия ответила отказом, мотивируя это соблюдением абсолютного нейтралитета. В конце ноября 1939 года советское правительство направило Финляндии ноту протеста, в которой утверждалось, что с финской стороны у деревни Майнила был произведен обстрел советской территории. Это послужило поводом для нападения СССР на Финляндию, хотя позже было доказано, что т. н. Майнильский инцидент был провокацией, совершенной советскими властями: никакой финской артиллерии у советской границы не было и обстрел производился с советской территории. Несмотря на это, советские войска перешли границу, через две недели СССР был исключен из Лиги Наций как агрессор. Была также предпринята попытка организации марионеточного просоветского правительства, но она успехом не увенчалась. Боевые действия развернулись на всем протяжении советско-финляндской границы, от Карельского перешейка до Заполярья, и длились больше четырех месяцев. Финская армия оказывала яростное сопротивление, применяя тактику партизанской войны, и успехи советских войск, несмотря на огромные жертвы и подавляющее превосходство в численности и технике, были весьма скромными. Однако к весне 1940 года Финляндия все же вынуждена была подписать Московский мирный договор, по которому лишалась части своей территории, в т. ч. Карельского перешейка и Северного Приладожья, а также соглашалась на устройство военной базы на полуострове Ханко.].

Чтобы помочь своей стране в этой фантастически неравной борьбе, Керстен делал все, что было в человеческих силах. В Голландии он добывал деньги. В Англии – меха, во Франции – медикаменты и оборудование для полевых госпиталей. В Италии – благодаря своему бывшему пациенту графу Чиано[22 - Галеаццо Чиано (1903–1944) – итальянский политик, зять Бенито Муссолини. Родился в семье морского офицера Констанцо Чиано, одного из основателей фашистской партии Италии. Изучал право в Римском университете, занимался журналистикой. После окончания университета отказался от карьеры юриста и занялся политикой. Некоторое время был на дипломатической работе. Женившись на дочери Муссолини, вошел в высшие круги режима. Был главой пресс-службы премьер-министра, затем министром прессы и пропаганды. Участвовал в Итало-эфиопской войне. В 1936 году, в возрасте 33 лет, назначен на должность министра иностранных дел Италии. Был активным противником сближения Муссолини с нацистской Германией, с 1943 года вел активную деятельность по выходу Италии из войны, поддержал резолюцию об отстранении Муссолини от должности. Правительство Бадольо, принявшее власть после отставки Муссолини, отказалось от услуг Чиано, и он бежал в Германию, там был схвачен и выдан итальянским властям, под давлением Гитлера и при полном равнодушии Муссолини приговорен к смертной казни и расстрелян.] – оружие и самолеты. Только из Германии он не мог ничего раздобыть. Договор между Гитлером и Сталиным, подписанный за несколько дней до начала войны[23 - Речь идет о подписанном 23 августа 1939 года Договоре о ненападении между Советским Союзом и Германией, известном также как пакт Молотова – Риббентропа. Согласно этому договору стороны соглашения обязывались воздерживаться от нападения друг на друга и соблюдать нейтралитет в случае, если одна из них становилась объектом военных действий третьей стороны. Участники соглашения также отказывались от союзных отношений с другими державами, «прямо или косвенно направленных против другой стороны». Предусматривался взаимный обмен информацией в вопросах, затрагивающих интересы сторон. Отличительной чертой договора являлся прилагаемый к нему секретный дополнительный протокол о разграничении между сторонами сфер интересов в Восточной Европе на случай «территориально-политического переустройства». Протокол предусматривал включение Латвии, Эстонии, Финляндии, восточных «областей, входящих в состав Польского государства» и Бессарабии в сферу интересов СССР. Литва и западная часть Польши были отнесены в сферу интересов Германии.], обязывал Третий рейх сохранять благосклонный нейтралитет по отношению к России.

Приехав в Хартцвальде, доктор постарался забыть все тревоги и волнения. Умение внутренне сконцентрироваться ему очень помогло.

Помогало и само поместье. На этих обширных землях, где росли густые леса и текли ручьи, защитная скорлупа образовывалась легко. Какое ощущение безопасности, какой покой здесь, на этой земле, в этом доме, построенном и обставленном Керстеном по своему собственному вкусу! Какое непреходящее удовольствие – неторопливо гулять по аллеям и полянам, опираясь на толстую палку из яблоневого дерева, или ехать мимо столетних деревьев в двухколесной повозке, запряженной спокойной лошадкой. Как хорошо было в Хартцвальде размышлять, мечтать, есть и спать.

Что же касается жены доктора, то для нее поместье тоже было местом, которое она предпочитала всем прочим. Она со страстью занималась конюшней и птичьим двором, а также, будучи опытной наездницей, вдоволь каталась верхом на породистых лошадях из конюшни.

Кроме того, с осени в Хартцвальде жил самый дорогой сердцу Керстена гость – его отец. Согласно одному из пунктов договора между Гитлером и Сталиным Балтийские государства отходили России. Так же как это сделала царская Россия в 1914 году, Советы массово депортировали местных жителей в Сибирь и Среднюю Азию[24 - Депортации жителей Эстонии, Латвии и Литвы, а также западных районов Украины, Белоруссии и Молдавии произошли несколько позже, весной 1941 года. Всего из этих стран в отдаленные районы СССР было принудительно вывезено больше 50 000 человек. Однако немцам по рождению, пожелавшим выехать в Германию, в числе которых был и отец Керстена, была предоставлена такая возможность еще до присоединения Эстонии к СССР, с осени 1939 года. Послевоенная депортация марта 1949 года носила более массовый характер, тогда в Сибирь и на Крайний Север из Эстонии, Латвии и Литвы было выслано более 95 000 человек.]. Но этническим немцам было разрешено уехать в страну их происхождения – и Фредерик Керстен нашел приют в имении своего сына.

Однако эти новые испытания ничуть не подорвали ни здоровье, ни хорошее настроение, ни работоспособность этого удивительно крепкого и полного сил старика, несгибаемого, как узловатое дерево. Оторванный от своего дома в начале Первой мировой войны, изгнанный без надежды вернуться в начале Второй, он любил повторять:

– До этих двух войн я видел еще Русско-японскую и уже тогда был немолод. В общем, я понял одну вещь: войны проходят, земля остается…

Но время рождественских праздников подходило к концу. Надо было вылезать из уютной скорлупы.

12

В соответствии с заранее тщательно разработанным планом Керстен должен был в первые четыре месяца 1940 года лечить своих немецких больных в Берлине, а потом уехать в Гаагу, где у него на следующий период уже тоже были расписаны все приемы день за днем, час за часом.

До конца апреля Керстен лечил Гиммлера и беседовал с ним каждое утро.

Рейхсфюрер был в полном восторге от взаимопонимания, установившегося между Германией и Россией. Ко всему прочему, с той же уверенностью, с которой он утверждал, что война кончится к Новому году, теперь он предсказывал мир к лету. Естественно, он всего лишь повторял речи Гитлера, с которым виделся каждый день, а зачастую и дважды.

Первого мая Керстен должен был начать лечить своих больных в Гааге. Двадцать седьмого апреля он отнес свой паспорт Гиммлеру, чтобы побыстрее получить выездную визу (рейхсфюрер сам предложил Керстену этот способ). Гиммлер обещал, что отдаст все распоряжения, чтобы путешествие Керстена было как можно более легким и необременительным. Напоследок он сказал:

– Вы можете спокойно провести последние дни апреля в поместье. Все будет сделано.

На следующий день в просторном кабинете Керстена, устроенном им в своем загородном доме, раздался телефонный звонок. Это был Гиммлер.

«Ему внезапно стало плохо?» – подумал доктор, пока ждал соединения.

Но в голосе Гиммлера, который доктор теперь знал очень хорошо, не было никаких признаков боли и страдания. Напротив, он был бодр и даже весел.

– Мой дорогой доктор, – сказал Гиммлер, – должен вас предупредить, что сейчас я никак не могу получить для вас выездную визу.

Керстен издал легкий возглас удивления, но Гиммлер продолжил, не дав ему сказать ни слова:

– Полиция очень занята. Спокойно ждите в Хартцвальде.