Путешествие к центру Земли. Вокруг света в восемьдесят дней

Дядюшка взглянул на меня с торжествующим видом.

– К кратеру! – сказал он.

Кратер Снайфедльс представлял собою опрокинутый конус, жерло которого имеет около полулье в диаметре. Глубину же его я определил приблизительно в две тысячи футов. Можно себе вообразить, что творилось бы в таком резервуаре взрывчатых веществ, если бы вулкан вздумал метать свои громы и молнии. Воронка вряд ли была шире пятисот футов в окружности, и по ее довольно отлогим склонам легко можно было спуститься до самого дна кратера. Я невольно сравнил кратер с жерлом огромной пушки, и это сравнение меня напугало.

«Взобраться в жерло пушки, которая, возможно, заряжена и каждую минуту может выстрелить, настоящее безумие!» – подумал я.

Но отступать было уже невозможно. Ганс с равнодушным видом шагал во главе нашего отряда. Я молча следовал за ним.

Чтобы облегчить спуск, Ганс описывал внутри кратера большие эллипсы. Приходилось идти среди вулканических «висячих» залежей, которые, случалось, обрывались при малейшем сотрясении и скатывались на дно пропасти. Гулкое эхо сопровождало их падение.

На пути встречались внутренние ледники; тогда Ганс шел с особой осторожностью, ощупывая почву палкой с железным наконечником, чтобы узнать, нет ли где расщелин. В сомнительных местах мы связывались между собой длинной веревкой, чтобы тот, у кого нога начинала скользить, мог опереться на спутников. Предосторожность эта была необходима, но она не исключала опасности.

Между тем, несмотря на трудности, не предвиденные нашим проводником, спуск шел благополучно, если не считать утери связки веревок, выпавшей из рук одного из исландцев и скатившейся кратчайшим путем в пропасть.

В полдень мы оказались на дне кратера. Я взглянул вверх и через жерло конуса, как через объектив аппарата, увидел клочок неба. Лишь в одном месте глаз различал пик Скартарис, уходящий в бесконечность.

На дне кратера находились три трубы, через которые во время вулканических извержений вулкана Снайфедльс центральный очаг извергал лаву и пары. Каждое из этих отверстий в диаметре достигало приблизительно ста футов. Их зияющие пасти разверзались у наших ног. У меня не хватало духа взглянуть внутрь их. Профессор Лиденброк быстро исследовал расположение отверстий; он задыхался, бегал от одного отверстия к другому, размахивал руками и выкрикивал какие-то непонятные слова. Ганс и его товарищи, сидя на обломке лавы, посматривали на него; они, видимо, принимали его за сумасшедшего.

Вдруг дядюшка дико крикнул. Я подумал, что он оступился и падает в зев бездны. Но нет! Он стоял, раскинув руки, расставив ноги, перед гранитной скалой, возвышавшейся в самой середине кратера, подобно грандиозному пьедесталу для статуи Плутона. Во всей позе дядюшки чувствовалось, что он до крайности изумлен, но изумление его сменилось вскоре безумной радостью.

– Аксель, Аксель! – кричал он. – Иди сюда, иди!

Я поспешил к нему. Ганс и исландцы не тронулись с места.

– Взгляни, – сказал профессор.

И с тем же изумлением, если не с радостью, я прочел на скале, со стороны, обращенной к западу, начертанное руническими письменами, полустертыми от времени, тысячу раз проклятое имя:

– Арне Сакнуссем! – воскликнул дядюшка. – Неужели ты и теперь еще будешь сомневаться?

Я ничего не ответил и пошел, в смущении, обратно к своей скамье из отложений лавы. Очевидность сразила меня.

Сколько времени я предавался размышлениям, не помню. Знаю только, что когда я поднял голову, то увидал на дне кратера лишь дядюшку и Ганса. Исландцы были отпущены и теперь спускались уже по наружным склонам Снайфедльса, возвращаясь в Стапи.

Ганс безмятежно спал у подножия скалы, в желобе застывшей лавы, где он устроил себе импровизированное ложе; дядюшка метался внутри кратера, как дикий зверь в волчьей яме. У меня не было ни сил, ни желания встать; и, следуя примеру проводника, я погрузился в мучительную дремоту, боясь услышать подземный гул или почувствовать сотрясение в недрах вулкана.

Так прошла первая ночь внутри кратера.

На следующее утро серое, затянутое свинцовыми тучами небо нависло над кратером. Поразила меня не столько полная темнота, сколько бешеный гнев дядюшки. Я понял причину его ярости, и у меня мелькнула смутная надежда. И вот почему.

Из трех дорог, открывавшихся перед нами, Сакнуссем избрал один путь. По словам ученого исландца, этот путь можно было узнать по признаку, указанному в шифре, а именно – что тень Скартариса касается края кратера в последние дни июня месяца.

Действительно, этот пик можно было уподобить стрелке гигантских солнечных часов, которая в известный день, отбрасывая свою тень на кратер, указывает путь к центру Земли. Вот почему, если не выглянет солнце, не будет и тени. А следовательно, и нужного указания! Было уже 25 июня. Стоило тучам покрыть небо на шесть дней, и нам пришлось бы отложить изыскания до следующего года.

Я отказываюсь описать бессильный гнев профессора Лиденброка. День прошел, но никакая тень не легла на дно кратера; Ганс не трогался с места, хотя его должно было удивлять, чего же мы ждем, если только он вообще был способен удивляться! Дядюшка не удостаивал меня ни единым словом. Его взоры, неизменно обращенные к небу, терялись в серой, туманной дали.

26 июня – и никаких изменений! Целый день шел мокрый снег. Ганс соорудил шалаш из обломков лавы. Я несколько развлекался, следя за тысячами импровизированных каскадов, образовавшихся на склонах кратера и с диким ревом разбивавшихся о каждый встречный камень.

Дядюшка уже больше не сдерживался. Даже более терпеливый человек при таких обстоятельствах вышел бы из себя: ведь это значило потерпеть крушение у самой гавани!

Но, по милости неба, за великими огорчениями следуют и великие радости, и профессор Лиденброк получил удовлетворение, способное заслонить испытанное им отчаяние.

На следующий день небо было все еще затянуто тучами; но в воскресенье, 28 июня, в предпоследний день месяца, смена луны вызвала и перемену погоды. Солнце заливало кратер потоками света. Каждый пригорок, каждая скала, каждый камень, каждая кочка получали свою долю солнечных лучей и тут же отбрасывали свою тень на землю. Тень Скартариса вырисовывалась вдали своим острым ребром и неприметно следовала за лучезарным светилом.

Дядюшка следовал по ее стопам.

В полдень, когда предметы отбрасывают самую короткую тень, знаменательная тень Скартариса слегка коснулась края среднего отверстия в кратере.

– Тут! – вскричал профессор. – Тут пролегает путь к центру земного шара! – прибавил он по-датски.

Я посмотрел на Ганса.

– For?t! – спокойно сказал проводник.

– Вперед! – повторил дядя.

Было один час тридцать минут пополудни.

Глава семнадцатая

Теперь только начиналось настоящее путешествие. До сих пор трудности следовали одна за другой; теперь они должны были в буквальном смысле слова вырастать у нас под ногами.

Я не заглядывал еще в этот бездонный колодец, в который мне предстояло спуститься. Теперь настал этот момент. Я мог еще или принять участие в рискованном предприятии, или отказаться попытать счастье. Но мне было стыдно отступать перед нашим проводником. Ганс так охотно соглашался участвовать в этом романтическом приключении; он был так хладнокровен, так мало думал об опасностях, что я устыдился оказаться менее храбрым, чем он. Не будь его, у меня нашлось бы множество веских доводов, но в присутствии проводника я не стал возражать; тут я вспомнил прелестную фирландку и шагнул ближе к центральному отверстию в кратере.

Как я уже сказал, оно имело сто футов в диаметре, или триста футов в окружности. Я нагнулся над одной из скал и взглянул вниз. Волосы встали у меня дыбом. Ощущение пустоты овладело всем моим существом. Я почувствовал, что центр тяжести во мне переместился, голова закружилась, точно у пьяницы. Нет ничего притягательнее бездны. Я готов был упасть. Чья-то рука удержала меня. То был Ганс. Положительно, мне следовало взять еще несколько «уроков по головокружению», вроде тех, что я брал в копенгагенском храме Спасителя. Хотя я только мельком заглянул в колодец, все же успел разглядеть его строение. Внутренние, почти отвесные, стены колодца представляли собою ряд выступов, которые должны были облегчать схождение в пропасть. Но если и была лестница, то перила отсутствовали. Веревка, прикрепленная у края отверстия, могла бы послужить нам надежной опорой, но как же отвязать ее, когда мы совершим прыжок в бездну?

Однако ж существовало простое средство, которое и применил дядюшка. Он взял веревку толщиной в дюйм и длиной в четыреста футов, перекинул ее через проем в выступе лавы у самого края отверстия и спустил оба ее конца вниз. Таким образом каждый из нас, держа в руках оба конца веревки, получал некоторую опору и мог легче спускаться в бездонные бездны; спустившись на двести футов, было совсем нетрудно стянуть вниз веревку, выпустив из рук один ее конец. Этот прием можно было повторять ad infinitum[16 - До бесконечности (лат.).].

– Теперь займемся багажом, – сказал дядюшка, когда все приготовления были закончены, – разделим его на три тюка, и каждый из нас привяжет на спину по одному тюку; я говорю только о хрупких предметах.

Очевидно, отважный профессор не относил нас к числу последних.

– Ганс, – продолжал он, – возьмет инструменты и часть съестных припасов; ты, Аксель, вторую треть съестных припасов и оружие; я – остаток провизии и приборы.

– Но кто же, – сказал я, – спустит вниз одежду, лестницу и кучу веревок?

– Они спустятся сами.

– Как так? – спросил я.

– Сейчас увидишь.

И дядюшка, недолго думая, горячо принялся за дело. По его приказу Ганс собрал в один тюк все мягкие вещи и, крепко связав его, без дальнейших церемоний сбросил в пропасть.

Я услыхал, как наш багаж с гулким свистом, рассекая воздух, летел вниз. Дядюшка, нагнувшись над бездной, следил довольным взглядом за путешествием своих вещей, пока не потерял их из виду.

– Хорошо, – сказал он. – А теперь очередь за нами!