Михаил Строгов (сборник)

– Посмотрите-ка! – воскликнул смеясь Николай. – Он знает мой голос! Быть может, ты спрашиваешь это нарочно, чтобы только узнать, откуда я еду? Что же, я скажу тебе. Я еду из Колывани.

– Из Колывани? – в свою очередь, воскликнул Михаил. – Ну, значит, я там тебя и видел. Ты был на телеграфной станции?

– Очень возможно, – отвечал Николай. – Я там жил и служил чиновником.

– И ты оставался на своем посту до последней минуты?

– Гм! В эту-то минуту мне и надо было там быть.

– Это было в тот день, когда двое иностранцев, англичанин и француз, поспорили с деньгами в руках, желая один опередить другого у аппарата, и англичанин телеграфировал первые стихи из Библии.

– Может быть, батюшка, все может быть, только я этого что-то не помню.

– Как ты этого не помнишь?

– Я никогда не вникаю в смысл телеграмм, которые мне приходится отправлять. Мой долг – забывать их как можно скорее.

Этот ответ вполне обрисовывал, что за человек был Николай Пигасов.

Кибитка между тем понемножку подвигалась вперед. Михаилу Строгову желательно было бы ехать поскорее, но Николай и его лошадь, как видно, не привыкли торопиться. Лошадь три часа бежала, затем час отдыхала, и так продолжалось день и ночь. Во время остановок лошадь паслась, путешественники закусывали в обществе Серко. Телега была снабжена провизией, по крайней мере, человек на двадцать, и Николай радушно угощал ею своих новых знакомых. После целого дня отдыха силы понемногу стали возвращаться к Наде. Николай все время следил за тем, чтобы ей было удобно и покойно.

22 августа кибитка подъехала к селу Ачинску, находившемуся от Томска в ста восьмидесяти верстах. До Красноярска оставалось еще сто двадцать верст. За шесть дней, что они были вместе, Николай, Михаил Строгов и Надя нисколько не переменились. Один был по-прежнему невозмутимо спокоен, двое других, напротив, постоянно тревожились, думая о том, что вот скоро настанет та минута, когда возница покинет их. Михаил Строгов видел все глазами Николая и молодой девушки. Оба по очереди описывали ему подробно и местность, и все, что встречалось им на пути. Он знал, когда они проезжали через лес, когда через равнину, когда в степи виднелась избушка или на горизонте показывался какой-нибудь сибиряк.

В разговорах своих Николай был неутомим – он любил рассказывать, и его приятно было слушать. Однажды Михаил Строгов осведомился у него, какова погода.

– Ничего, хорошая, батюшка, – отвечал тот. – Ведь теперь стоят последние красные деньки. В Сибири осень очень коротка. Не заметим, как наступят и первые морозы. Пожалуй, как начнутся дожди да ненастья, татары засядут себе на зимние квартиры да дальше никуда и не двинутся.

Михаил Строгов с сомнительным видом покачал головой.

– Ты не веришь? – спросил Николай. – Ты думаешь, что они пойдут на Иркутск?

– Я боюсь, что это так будет, – отвечал Михаил.

– Да, пожалуй, ты и прав… У них есть один такой нехороший человек, он не даст им зазябнуть по дороге. Ты слышал про Ивана Огарева?

– Слышал.

– А знаешь, ведь это прямо подло, предавать свое отечество!

– Да… подло… – отвечал Михаил, стараясь не выдать своего волнения.

– Знаешь, батюшка, – заговорил Николай, – я нахожу, что этот негодяй мало возмущает тебя. По-моему, сердце каждого русского, в чьем присутствии произносится имя Ивана Огарева, должно разрываться на части от негодования!

– Верь мне, – отвечал Михаил, – я ненавижу его так, как ты никогда не смог бы его ненавидеть.

– Это невозможно, – сказал Николай. – Нет, это невозможно! Когда я думаю об Иване Огареве, о том зле, которое он сделал нашей святой Руси, я прихожу в такую ярость, что если бы он попался мне в руки…

– Если бы он попался тебе в руки?..

– Я думаю, что я убил бы его!

– А я так не думаю, а уверен в этом, – спокойно отвечал Михаил Строгов.

Глава VII. Переправа через Енисей

25 августа, под вечер, кибитка подъехала к Красноярску.

С тех пор, как они выехали из Томска, прошло восемь дней.

К счастью, о татарах ничего еще не было слышно, ни один разведчик еще не попадался им на пути. Это должно было показаться довольно странным, очевидно, какая-нибудь серьезная причина задержала эмира в Томске и помешала ему идти на Иркутск.