Дети капитана Гранта

Слова Гленарвана возбудили всеобщий хохот.

Паганель пришпорил лошадь и ускакал вперед, желая рассеять в одиночестве свое плохое настроение. Через четверть часа он уже забыл о происшедшем. Так на короткий срок добродушие ученого изменило ему, но, как правильно указал Гленарван, причина тому была чисто внешняя.

В восемь часов вечера Талькав, ехавший несколько впереди, сообщил, что они приближаются к желанному озеру. Четверть часа спустя маленький отряд спускался по крутому берегу озера Салинас. Но здесь путников ожидало тяжелое разочарование: озеро пересохло.

Глава восемнадцатая. В поисках пресной воды

Озером Салинас заканчивается непрерывный ряд лагун, которые связывают Сьерра-Вентана и Сьерра-Гуамини. Некогда многочисленные экспедиции направлялись из Буэнос-Айреса в эти места для добывания соли, так как воды Салинас содержат значительное количество хлористого натрия. Но благодаря жгучему зною вода испарилась, соль осела на дно, превратив озеро в огромное сверкающее зеркало.

Когда Талькав говорил о питьевой воде озера Салинас, то он имел в виду не самое озеро, а пресные речки, впадающие в него во многих местах. Но в данное время и они пересохли. Все выпило палящее солнце. Легко представить себе то подавленное состояние, которое овладело путешественниками, измученными жаждой, когда они достигли высохших берегов озера.

Надо было немедленно принять какое-то решение. Вода, еще сохранившаяся в бурдюках в незначительном количестве, протухла и не могла утолить жажду. А она жестоко давала себя чувствовать. Голод и усталость отступали перед насущной потребностью в воде. Изнуренные путешественники приютились в «рука»[41 - Рука – хижина, шалаш.], кожаной палатке, раскинутой и оставленной туземцами в небольшом овраге. Лошади, лежа на илистых берегах озера, с видимым отвращением жевали водоросли и сухой тростник.

Когда все разместились в рука, Паганель обратился к Талькаву с просьбой сказать, что, по его мнению, следует предпринять. Географ и индеец говорили быстро, но Гленарвану удалось все же разобрать несколько слов. Талькав говорил спокойно. Паганель жестикулировал за двоих. Этот диалог длился несколько минут, затем патагонец скрестил руки на груди.

– Что он сказал? – спросил Гленарван. – Мне показалось, что он советует нам разделиться.

– Да, на два отряда, – ответил Паганель. – Те, у кого лошади от усталости и жажды еле передвигают ноги, пусть как-нибудь продолжают путь вдоль тридцать седьмой параллели. А те, у кого лошади в лучшем состоянии, должны, опередив первый отряд, отправиться на поиски реки Гуамини, которая впадает в озеро Сан-Лукас в тридцати одной миле отсюда. Если вода в этой реке будет в изобилии, то второй отряд подождет первый на берегу. Если же Гуамини тоже пересохла, то отряд направится обратно навстречу товарищам, чтобы избавить их от бесполезного перехода.

– А тогда что делать? – спросил Том Остин.

– Тогда придется спуститься на семьдесят пять миль к югу, к отрогам Сьерра-Вентана, а там рек очень много.

– Совет неплох, – ответил Гленарван, – и мы немедленно последуем ему. Моя лошадь не очень пострадала от недостатка воды, и я могу сопутствовать Талькаву.

– О милорд, возьмите меня с собой! – взмолился Роберт, словно дело шло об увеселительной прогулке.

– Но не будешь ли ты отставать, мой мальчик?

– О нет! У меня хорошая лошадь. Она так и рвется вперед… Так как же, сэр… Прошу вас!

– Хорошо, едем, мой мальчик, – согласился Гленарван, радуясь, что ему не придется расставаться с Робертом. – Не может быть, чтобы нам втроем не удалось найти какого-нибудь источника свежей и чистой воды!

– А я? – спросил Паганель.

– О, вы, милейший Паганель, вы останетесь с запасным отрядом, – отозвался майор. – Вы слишком хорошо знаете и тридцать седьмую параллель, и реку Гуамини, и пампу, чтобы покинуть нас. Ни Мюльреди, ни Вильсон, ни я – никто из нас не сумеет добраться до того места, которое Талькав назначит для встречи, а под предводительством храброго Жака Паганеля мы смело двинемся вперед.

– Приходится покориться, – ответил географ, очень польщенный тем, что его поставили во главе отряда.

– Только не будьте рассеянны, – прибавил майор, – и не заводите нас в такие места, где нам нечего делать, ну хотя бы к берегам Тихого океана!

– А вы заслуживаете этого, несносный майор! – смеясь, ответил Паганель. – Но скажите мне, дорогой Гленарван, как вы будете объясняться с Талькавом?

– Полагаю, что нам с патагонцем не придется разговаривать, – ответил Гленарван, – но в каком-нибудь экстренном случае тех испанских слов, которые я знаю, хватит для того, чтобы мы поняли друг друга.

– Так в путь, мой достойный друг! – ответил Паганель.

– Сначала поужинаем, – сказал Гленарван, – а затем, если сможем, то немного вздремнем перед отъездом.

Путешественники закусили всухомятку, что мало подкрепило их, а затем улеглись спать. Паганелю снились потоки, водопады, речки, реки, пруды, ручьи, даже полные графины – словом, все, в чем обычно содержится питьевая вода; то был настоящий кошмар.

На следующий день в шесть утра лошади Талькава, Гленарвана и Роберта Гранта были оседланы. Их напоили оставшейся в бурдюках водой, и они пили ее с жадностью, хотя вода была отвратительна на вкус. Затем трое всадников вскочили в седла.

– До свиданья! – крикнули Остин, Вильсон и Мюльреди.

– Главное, постарайтесь не возвращаться! – добавил Паганель.

Вскоре патагонец, Гленарван и Роберт потеряли из виду маленький отряд, оставленный на попечении географа. «Desierto de las Salinas», то есть пустыня озера Салинас, по которой ехали всадники, представляла собой равнину с глинистой почвой, поросшую чахлыми кустами футов в десять вышиной, низкорослыми мимозами, которые индейцы называют «куррамамель», и кустообразными растениями «юмма», содержащими много соды. Кое-где встречались обширные пласты соли, отражавшие с необыкновенной яркостью солнечные лучи. Если бы не палящий зной, то эти «баррерос»[42 - Баррерос – земли, пропитанные солью.] можно было бы легко принять за обледенелые участки земли. Во всяком случае, контраст между сухой, выжженной почвой и сверкающими соляными пластами придавал этой пустыне очень своеобразный и интересный вид.

Совершенно иную картину представляла находящаяся в восьмидесяти милях южнее Сьерра-Вентана, куда, если пересохла река Гуамини, пришлось бы спуститься путешественникам. Этот край, обследованный в 1835 году капитаном Фитц-Роем, главой экспедиции на «Бигле», необыкновенно плодороден. Там расстилаются роскошные, лучшие на индейских землях пастбища. Северо-западные склоны Сьерра-Вентана покрыты пышными травами; ниже расстилаются леса, богатые разнообразными видами древесных пород. Там растет «альгарробо» – разновидность рожкового дерева, стручки которого сушат, перемалывают и готовят из них хлеб, весьма ценимый индейцами; «белое квебрахо» – дерево с длинными, гибкими ветвями, напоминающее нашу европейскую плакучую иву; «красное квебрахо», отличающееся необыкновенной прочностью; легко воспламеняющийся «наудубай», являющийся нередко причиной страшнейших пожаров; «вираро», чьи лиловые цветы имеют форму пирамиды; и, наконец, восьмидесятифутовый гигант «тимбо», под колоссальной кроной которого может укрыться от солнечных лучей целое стадо. Аргентинцы не раз пытались колонизировать этот богатый край, но им так и не удалось преодолеть враждебность индейцев.

Несомненно, такое плодородие говорило о том, что эту местность обильно орошают многочисленные речки, низвергающиеся по склонам горной цепи; даже во время сильнейших засух эти речки не пересыхают, но чтобы добраться до них, следовало продвинуться к югу на сто тридцать миль. Талькав был, несомненно, прав, решив сначала направиться к реке Гуамини: это было значительно ближе и в нужном направлении.

Лошади трех всадников быстро неслись вперед. Эти превосходные животные, видимо, чувствовали инстинктивно, куда направляли их хозяева. Особенно резвой была Таука. Она птицей перелетала через пересохшие ручьи и кусты куррамаммель, испуская звонкое ржанье. Лошади Гленарвана и Роберта, увлеченные ее примером, хотя и более медленной рысью, скакали вслед за ней. Талькав, словно приросший к седлу, служил спутникам таким же примером, каким Таука являлась для коней.

Патагонец часто оглядывался на Роберта. Видя, как мальчик крепко и уверенно держится в седле, наблюдая его гибкую спину, прямую посадку, свободно опущенные ноги, прижатые к седлу колени, он выражал свое удовольствие одобрительным криком. Действительно, Роберт Грант становился превосходным наездником и заслуживал похвалы индейца.

– Браво, Роберт! – поощрял мальчика Гленарван. – Талькав, видимо, доволен тобой.

– Чем же он доволен, сэр?

– Доволен твоей посадкой на лошади.

– О, я крепко держусь, вот и все, – краснея от удовольствия, ответил мальчуган.

– А это главное, Роберт, – продолжал Гленарван. – Ты слишком скромен, но я предсказываю тебе, что из тебя выйдет отличный спортсмен.

– Вот это хорошо, – смеясь, сказал Роберт, – а папа хочет сделать из меня моряка. Что скажет он?

– Одно не мешает другому. Если не все наездники образцовые моряки, то все моряки способны стать образцовыми наездниками. Сидя верхом на рее, приучаешься крепко держаться, а осадить коня, заставить его выполнять боковые и круговые движения – это приходит само собой, ибо все это очень естественно.

– Бедный отец! – промолвил мальчик. – Как он будет вам благодарен, сэр, когда вы его спасете!

– Ты очень любишь его, Роберт?

– Да, сэр. Папа был так добр ко мне и к сестре! Он только и думал о нас! После каждого дальнего плавания он привозил нам подарки из всех тех стран, где побывал. Но что бывало дороже всего – вернувшись домой, он так нежно говорил с нами, так ласкал нас! О, когда вы узнаете папу, то полюбите его! Мери на него похожа. У него такой же мягкий голос, как у нее. Для моряка это странно, не правда ли?

– Да, очень странно, Роберт, – согласился Гленарван.

– Я так ясно представляю его себе, – продолжал мальчик, словно говоря сам с собой. – Добрый, славный папа! Когда я был малюткой, то он укачивал меня на коленях, всегда напевая старинную шотландскую песню, в которой воспеваются озера нашей родины. Порой мне вспоминается мотив этой песни, но смутно. Мери тоже помнит ее. Ах, милорд, как мы любили его! Знаете, мне кажется, что нужно быть ребенком, чтобы так сильно любить своего отца!

– Но нужно вырасти, чтобы научиться уважать его, мой мальчик, – ответил Гленарван, растроганный признаниями, вырвавшимися из этого юного сердца.

Во время их разговора лошади замедлили ход и пошли шагом.

– Ведь мы найдем его, правда? – проговорил Роберт после нескольких минут молчания.

– Да, мы найдем его, – ответил Гленарван. – Талькав навел нас на его след, а патагонец внушает мне доверие.