Пять недель на воздушном шаре

– Теперь моя очередь, – сказал Фергюссон и занёс в записную книжку свой вес: сто тридцать пять фунтов. – Все трое мы весим немногим больше четырёхсот фунтов, – заявил он.

– Но, сэр, если только это нужно для вашей экспедиции, то мне ничего не стоит похудеть на двадцать фунтов, придётся только поголодать, – обратился Джо к доктору.

– Это лишнее, мой милый. Можешь есть хоть до отвала. И вот тебе полкроны – угощайся, чем душе угодно.

Глава седьмая

Доктор Фергюссон уже немало времени был занят обдумыванием всех подробностей своей экспедиции. Понятно, что воздушный шар – это чудесное средство передвижения по воздуху – неотступно занимал его мысли.

Прежде всего стремясь к тому, чтобы объём шара не был слишком велик, он решил наполнить его водородом, который в четырнадцать с половиной раз легче воздуха. Добывание этого газа особых трудностей не представляет, и именно с ним при воздухоплавательных опытах достигнуты наилучшие результаты. После самого тщательного подсчёта Фергюссон пришёл к заключению, что воздушный шар со всем, что он содержит, должен весить четыре тысячи английских фунтов[12 - Английский фунт равен 453,6 г.]. Вслед за этим надо было вычислить необходимую при этом подъёмную силу и, исходя из неё, определить ёмкость шара. Масса весом в четыре тысячи фунтов вытесняет сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов воздуха; другими словами, сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов воздуха весят примерно четыре тысячи фунтов.

Создав шар ёмкостью в сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов[13 - Английский кубический фут равен 0,028315 м

.] и наполнив её вместо воздуха водородом, который в четырнадцать с половиной раз легче и потому весит в этом объёме всего двести семьдесят шесть фунтов, мы облегчим вес шара на три тысячи семьсот двадцать четыре фунта. Эта разница между весом вытесняемого воздуха и весом содержащегося в оболочке газа и составит подъёмную силу шара.

Но если, как было сказано, ввести в воздушный шар сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов газа, то оболочка его окажется наполненной до предела, а этого не должно быть, ибо по мере того как шар будет подниматься в менее плотные слои атмосферы, газ, заключённый в оболочке, станет расширяться и непременно разорвёт её. Поэтому обыкновенно шар наполняют всего на две трети. Доктор же в силу каких-то своих, только ему одному известных соображений, решил наполнить шар лишь наполовину, а так как нужно было забрать с собой сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов водорода, шару надо было дать ёмкость вдвое большую.

Фергюссон придал своему шару удлинённую форму, считающуюся наилучшей, причём горизонтальный диаметр его равнялся пятидесяти футам[14 - Английский фут равен 30,48 см.], а вертикальный – семидесяти пяти[15 - В этих размерах нет ничего необычайного. В 1784 году в Лионе Монгольфье построил аэростат ёмкостью в 340 тысяч куб. футов, который поднимал груз в 20 тонн. – Примеч. авт.]. Таким образом получился сфероид объёмом приблизительно в девяносто тысяч кубических футов.

Если бы доктор мог пользоваться двумя шарами, то шансов на успех у него было бы больше. В самом деле, лопни вдруг в воздухе один из них, можно было бы, выбросив балласт, удержаться на другом. Но дело в том, что управлять двумя шарами, сохраняя в них одинаковую подъёмную силу, очень трудно.

И вот Фергюссон после долгих размышлений сумел очень остроумно использовать преимущество обоих шаров, устранив их неудобства: он заказал две оболочки разных размеров и поместил их одну в другую. Внешняя оболочка вышеуказанного размера заключала в себе меньшую, горизонтальный диаметр которой равнялся сорока пяти футам, а вертикальный – шестидесяти восьми. Этот внутренний шар, объём которого равнялся шестидесяти семи тысячам кубических футов, должен был плавать в окружавшем его газе. Из одного шара в другой открывался клапан, дававший возможность при надобности соединять их между собой.

Это расположение шаров представляло то преимущество, что если бы при спуске понадобилось выпустить газ, то можно было бы начать с большего шара и даже при необходимости совсем его опорожнить; в резерве нетронутым остался бы меньший шар. В случае же сильного ветра имелась возможность освободиться от внешней, ненужной, оболочки, и меньшая, наполненная газом, в состоянии была бы лучше выдержать напор ветра, чем обыкновенный шар, наполовину потерявший газ.

Да и вообще, при каком-нибудь злоключении – порвись, например, оболочка большого шара – меньшая оставалась бы в резерве. Обе оболочки были сделаны из плотной, кручёного шёлка, лионской тафты, пропитанной гуттаперчей. Это смоло-камедное вещество обладает абсолютной непроницаемостью и не подвержено действию кислот и газов. У верхнего конца сфероида, где сосредоточено почти всё давление, тафта эта была положена вдвое.

Такая оболочка способна была сохранять газ любое время. Каждые девять квадратных футов её весили полфунта – следовательно, вся оболочка внешнего шара, имевшая одиннадцать тысяч шестьсот квадратных футов, весила шестьсот пятьдесят фунтов. Оболочка же внутреннего шара, поверхность которого равнялась девяти тысячам двумстам квадратным футам, весила лишь пятьсот десять фунтов; таким образом, обе оболочки весили тысячу сто шестьдесят фунтов.

Сеть, поддерживавшая корзину, была сплетена из чрезвычайно прочной пеньковой верёвки. Что касается обоих клапанов, то им уделялось столько внимания и забот, как если б дело шло о руле корабля.

Круглая корзина, имевшая в диаметре пятнадцать футов, была сделана из ивовых прутьев на лёгкой железной арматуре. К нижней её части были приделаны эластичные рессоры для смягчения толчков при спуске. Вес корзины вместе с сетью не превышал двухсот восьмидесяти фунтов.

Кроме того, доктор приказал сделать из листового железа в две линии толщиной четыре ящика. Они сообщались между собой трубами, снабжёнными кранами. К этим ящикам был присоединён змеевик двух дюймов в диаметре, оканчивавшийся двумя прямыми трубками, из которых одна была длиной в двадцать пять футов, а другая всего в пятнадцать.

Эти железные ящики были помещены в корзине таким образом, чтобы занимать как можно меньше места. Змеевик, который следовало приделать позже, уложили отдельно, равно как и мощную гальваническую батарею Бунзена. Весь этот аппарат был так искусно скомбинирован, что весил не больше семисот фунтов, включая двадцать пять галлонов воды в особом ящике.

Инструменты, предназначенные для путешествия, были следующие: два барометра, два термометра, два компаса, секстант, два хронометра, искусственный горизонт и теодолит для наблюдения за далёкими и недоступными глазу предметами.

Гринвичская обсерватория предложила свои услуги доктору Фергюссону. Впрочем, доктор не собирался заниматься физическими наблюдениями. Он хотел иметь лишь возможность ориентироваться и определять местонахождение главных рек, гор и городов.

Фергюссон запасся тремя надёжными железными якорями, а также лёгкой прочной шёлковой лестницей футов в пятьдесят длиной.

Он также вычислил очень точно вес съестных припасов, состоящих из чая, кофе, сахара, сухарей, солонины и пеммикана – мясного порошка, содержащего в себе при незначительном объёме много питательных веществ. Помимо необходимого количества водки, доктор брал ещё с собой два ящика питьевой воды, по двадцать два галлона[16 - Галлон равен 4,546 л. – Примеч. авт.] каждый.

По мере потребления этих припасов нагрузка воздушного шара должна была уменьшаться. Надо знать, что равновесие шара в воздухе чрезвычайно неустойчиво. Даже незаметное уменьшение нагрузки шара может ощутительно изменить его положение. Доктор не забыл также ни тента, прикрывающего часть корзины, ни одеял, составляющих всю постель путешественников, ни охотничьих ружей с запасом пороха и пуль. Вот подсчёт всего находившегося в воздушном шаре:

Таков был состав груза в четыре тысячи фунтов, который доктор Фергюссон предполагал взять с собой. Балласта «на самый непредвиденный случай», как говорил Фергюссон, он брал всего двести фунтов, ибо благодаря своему аппарату вовсе не собирался им пользоваться.

Глава восьмая

К 10 февраля все приготовления были почти закончены. Оболочки обоих воздушных шаров, заключённые одна в другую, подверглись сильному давлению нагнетённого в них воздуха и с честью выдержали это испытание, показав, как тщательно они были изготовлены.

Джо от радости не чувствовал под собой ног. С озабоченным видом, но сияющий, он то и дело носился с Греческой улицы в мастерские Митчела. Безмерно гордый тем, что сопутствует доктору, Джо охотно давал всевозможные пояснения даже тем, кто его об этом и не думал спрашивать. Мне кажется даже, что он заработал несколько полукрон, показывая аэростат, сообщая слушателям идеи и планы доктора и давая им возможность взглянуть на Фергюссона в полуоткрытое окно мастерской или на улице. Но не следует ставить ему это в вину, он имел право поспекулировать на любопытстве и восхищении своих современников.

16 февраля «Решительный» бросил якорь у Гринвича. Это было винтовое судно водоизмещением в восемьсот тонн, с прекрасным ходом, на котором Джемс Росс побывал в своей последней полярной экспедиции. Командир «Решительного» Пеннет пользовался репутацией очень милого человека и с особенным интересом относился к путешествию доктора Фергюссона, которого издавна уважал и ценил. Командир Пеннет был скорее учёным, чем солдатом, что, однако, не мешало ему иметь на своём судне четыре пушки, правда, до сих пор не причинившие никому ни малейшего вреда и лишь грохотавшие иногда самым безобидным образом.

Трюм «Решительного» специально приспособили для помещения в нём воздушного шара, и 18 февраля днём он был переправлен туда со всевозможными предосторожностями. Корзина и снасти, якоря и верёвки, съестные припасы, ящики для воды, которые предполагалось наполнить по прибытии на Занзибар, – всё это было погружено под присмотром самого доктора Фергюссона.

Кроме того, на борт судна погрузили десять бочек серной кислоты и десять бочек железного лома, нужных для добывания водорода. Это было больше, чем требовалось, но доктор учитывал возможность потерь. Части аппарата для добывания газа, размещённые в тридцати бочонках, тоже уложили на дно трюма.

Все эти приготовления закончились вечером 18 февраля. Доктору Фергюссону и его другу Кеннеди были предоставлены две комфортабельно обставленные каюты. Шотландец, продолжая клясться, что он ни за что на свете не двинется с места, тем не менее явился на «Решительный», захватив с собой целый арсенал: два охотничьих двуствольных ружья, которые заряжались с казённой части, и превосходный карабин эдинбургской фабрики Мура и Диксона. С помощью этого замечательного карабина наш охотник мог свободно попасть на расстоянии двух тысяч шагов в глаз серны. Для непредвиденных надобностей шотландец захватил ещё с собой два шестизарядных револьвера Кольта; но всё его оружие плюс пороховница, патронташ, дробь и пули, взятые в достаточном количестве, не превышали предельного веса, разрешённого ему Фергюссоном.

Трое наших путешественников прибыли 19 февраля днём на «Решительный» и были с большим почётом встречены его командиром и офицерами. При этом у доктора Фергюссона, по обыкновению поглощённого мыслями о своей экспедиции, вид был довольно холодный, Кеннеди казался взволнованным больше, чем ему хотелось это показать, а Джо подпрыгивал от возбуждения и всех смешил. Надо сказать, что он очень быстро стал общим любимцем в помещении боцманов, где ему была отведена койка.

20 февраля Лондонское географическое общество дало доктору Фергюссону и Кеннеди парадный прощальный обед. На нём присутствовал также капитан Пеннет со своими офицерами. Обед был очень оживлённый, вино лилось рекой, и заздравные тосты провозглашались в таком количестве, что вполне могли обеспечить присутствующим сто лет жизни. Председательствовал за обедом сэр Френсис М… Хотя и сильно взволнованный, он держал себя с полным достоинством.

К великому смущению Дика Кеннеди, на его долю тоже пришлось немало тостов. Выпив за здоровье «неустрашимого, славного сына Англии» Фергюссона, пили также «за его смелого товарища, не менее отважного Кеннеди». Дик сильно покраснел, но это было принято за скромность, и аплодисменты только усилились, а шотландец стал ещё краснее.

За десертом пришла телеграмма от королевы; она посылала привет двум путешественникам и желала им успеха в их предприятии. Были провозглашены новые тосты в честь её величества.

В полночь, после трогательных прощальных слов и горячих рукопожатий, присутствующие на обеде разъехались по домам. Лодки «Решительного» дожидались у Вестминстерского моста; в них разместились капитан, офицеры, пассажиры, и быстрое течение Темзы понесло их к Гринвичу.

В час ночи все на «Решительном» уже спали.

21 февраля, в три часа утра, были разведены пары, а в пять поднят якорь. Заработал винт. «Решительный» двинулся к устью Темзы.

Нечего и говорить, что все разговоры на борту вращались вокруг экспедиции доктора Фергюссона. Видеть и слышать доктора было достаточно для того, чтобы почувствовать к нему полнейшее доверие, и скоро ни один человек на «Решительном», кроме шотландца, не сомневался в успехе его предприятия.

Во время долгих праздных часов морского путешествия доктор прочёл в кают-компании офицерам настоящий курс географии, и молодёжь положительно была увлечена открытиями, сделанными в Африке за последние сорок лет. Доктор знакомил офицеров с экспедициями Барта, Бёртона, Спика, Гранта, описывал им эту таинственную страну, ставшую предметом научных исследований. На севере, рассказывал он, молодой Дюверье занимается изучением Сахары и собирается привезти в Париж предводителей туарегов. При содействии французского правительства снаряжаются две экспедиции, которые выйдут одна с севера, а другая с запада и встретятся в Тимбукту. На юге неутомимый Ливингстон продвигается к экватору и в марте 1862 года поднимается вместе с Мэкензи вверх по реке Ровума. Фергюссон был убеждён, что в девятнадцатом веке тайна Африки, в которую люди не могли проникнуть целых шесть тысяч лет, будет наконец раскрыта.

Офицеры особенно заинтересовались путешествием Фергюссона, когда тот подробно ознакомил их со своими приготовлениями. Им захотелось даже проверить его вычисления. По этому поводу между слушателями возникали споры, в которых доктор охотно принимал участие.

Больше всего удивляло офицеров то сравнительно небольшое количество припасов, которое доктор решил взять с собой. Однажды один из них заговорил об этом с доктором Фергюссоном.

– Это вас удивляет? – спросил доктор.

– Конечно.

– А сколько, вы считаете, может продлиться моё путешествие? Пожалуй, вы думаете – целые месяцы? Глубоко ошибаетесь. Если бы путешествие затянулось, мы погибли бы, не достигнув цели. Да будет вам известно, что от Занзибара до побережья Сенегала не больше трёх с половиной тысяч миль, ну, предположим даже, – все четыре тысячи. И вот, делая по двести сорок миль за двенадцать часов – это, заметьте, меньше скорости наших поездов, – нам будет достаточно и одной недели, чтобы пролететь всю Африку, ведь мы будем двигаться безостановочно, днём и ночью.

– Но в таком случае вы ничего не увидите, не сделаете никаких съёмок, вообще совсем не исследуете страны, – возразил офицер.

– Вам надо иметь в виду, – ответил доктор, – что раз я хозяин моего воздушного шара и по своему желанию поднимаюсь и снижаюсь, то я могу сделать остановку, где мне заблагорассудится, особенно когда мне будут угрожать слишком сильные воздушные течения.

– А вы с ними, несомненно, встретитесь, – вмешался в разговор капитан Пеннет, – ведь, знаете, там бывают ураганы, несущиеся со скоростью более двухсот сорока миль в час.

– Ну, вот видите, при такой скорости можно перелететь всю Африку в каких-нибудь двенадцать часов, – проговорил, улыбаясь, доктор, – проснуться на Занзибаре, а заснуть в Сен-Луи.