Оценить:
 Рейтинг: 4.67

Паровой дом

Год написания книги
2014
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
8 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Подземные галереи, узкие ходы, извилистые коридоры, тысячи разветвлений лабиринта, запутанность которых сбила бы с толку всякого, – все это было ему знакомо. Даже без огня он нашел бы дорогу по мрачным переходам.

И теперь Сахиб, несмотря на темноту, прямо подошел к одной из небольших пещер, как человек вполне уверенный в том, что ему надо делать. Вход в пещеру преграждался навесом, ветвями и грудой камней, скученных в это место каким-нибудь обвалом. Легкого царапания ногтем по стене было достаточно, чтобы предупредить о присутствии набоба у подземелья. Немедленно из ветвей высунулись две-три головы индусов, а за ними показались десятки других, а затем люди, извиваясь между камнями, как змеи, подползали к Данду-Пану и, мгновенно поднявшись на ноги, окружили его группой человек в сорок.

– В путь! – приказал Сахиб.

И, не требуя объяснений, не зная, куда их ведут, верные сподвижники набоба пошли за ним, готовые умереть по мановению его руки. Они были пешие, но их ноги могли поспорить с любой лошадью.

Углубясь в ущелье, огибающее пропасть, маленький отряд направился к северу и, обойдя подножие горы, через час находился уже на дороге в Кандейш, теряющейся в проходах Сатпурского хребта.

На рассвете были пройдены нагпурская ветвь бомбей-аллахабадской железной дороги и главная линия, идущая на северо-восток. В этот момент на всех парах бежал калькуттский поезд, обдавая белым дымом великолепные дорожные бананы и своим пыхтением пугая хищных обитателей тростниковых «джунглей».

Набоб остановил свою лошадь и, протянув руку к убегавшему поезду, воскликнул звучным голосом:

– Иди! Иди и скажи вице-королю Индии, что жив Сахиб и что этот железный путь, проклятое творение их рук, будет потоплен в крови завоевателей!..

Глава пятая. «Железный великан»

Я не знаю примера более искреннего изумления, чем то, какое выражали прохожие, останавливавшиеся на большой дороге между Калькуттой и Чандернагором утром 6 мая. И, откровенно говоря, чувство этого удивления было совершенно законно.

С восходом солнца из одного предместья индийской столицы, между двух рядов любопытных зрителей, выезжал диковинный экипаж – если, впрочем, можно назвать так странный аппарат, двигавшийся вверх по прибрежью Хугли.

Впереди аппарата в качестве единственного двигателя спокойно и таинственно шествовал гигантский слон двадцати футов вышины и около тридцати длины. Позолоченные клыки торчали из огромной его пасти, наподобие двух страшных кос.

На темно-зеленом туловище, испещренном причудливыми крапинами, лежала богатая, ярко расцвеченная попона, обшитая серебряными и золотыми позументами с такой же бахромой и кистями. На спине его воздвигалась элегантная башенка, увенчанная круглым куполом в индийском вкусе, стенки которой были снабжены окошками из толстого стекла, образующими полупортики, как на рубке парохода.

Слон тащил поезд, состоявший из двух колоссальных вагонов или, вернее, домов, поставленных каждый на четыре колеса с резными ступицами, ободьями и спицами. Колеса, от которых виден был только низ, двигались в коробках, наполовину закрывавших всю нижнюю часть экипажного хода. Коленчатый мостик на шарнирах по надобности изгибавшийся на поворотах, сцеплял между собой вагоны.

Как мог один слон, какой бы силой он ни был, везти без заметных усилий эти две громадины? Однако это удивительное животное их везло. Его огромные ноги подымались и опускались с механической правильностью автомата, и он менял шаг на рысь без всякого затруднения, хотя нигде не было видно погонщика.

И это прежде всего поражало зрителей, глядевших издали; но подойдя к колоссу ближе, они делали новое открытие, приводившее их в восхищение.

Прежде всего слух поражало равномерное мычание, очень похожее на крик слона; кроме того, из хобота, поднятого кверху, через небольшие промежутки вырывались клубы дыма, а между тем казалось, что слон живой: темно-зеленая шероховатая кожа покрывала могучий остов царя толстокожих. Глаза сияли огнем; члены его двигались свободно и непринужденно.

Но тот, кто решился бы дотронуться до огромного животного, понял бы все. Это была не более как удивительная подделка, искуснейший автомат, даже вблизи обладавший внешностью живого слона.

На самом же деле этот железный великан был сделан из стальных пластин и в своих широких боках вмещал целый локомотив. Что касается до парового дома, это было не что иное, как передвижное жилище, обещанное инженером полковнику.

Первый вагон или, правильнее выражаясь, первый дом служил жилищем полковнику Мунро, капитану Году, Банксу и вашему покорному слуге. Во втором находились Мак-Нейль и люди, составлявшие персонал экспедиции.

Банкс сдержал слово, в свою очередь полковник сдержал свое, и вот 6 мая мы были готовы отправиться в путь для обозрения северной части Индийского полуострова.

Может быть, спросят, к чему тут искусственный слон, фантазия, несовместная с практическим умом англичан? До сих пор никому не приходила мысль придать локомотиву, назначенному для движения по грунтовым большим дорогам или по рельсам железных дорог, форму какого бы то ни было четвероногого!

Положим, когда и нас впервые допустили к осмотру аппарата, мы тоже ахнули от изумления. Вопросы «почему», «зачем» градом посыпались на нашего друга Банкса, так как сухопутный локомотив был построен по его плану и указаниям.

– Друзья мои, – спросил вместо ответа наш друг, – знаете ли вы бутанского раджу?

– Знаю или, вернее сказать, знал, – отозвался капитан Год, – он умер месяца три тому назад.

– Итак, прежде чем умереть, – продолжал инженер, – раджа Бутана жил, и жил иначе, чем остальные смертные. Он любил пышность во всех ее видах, не отказывал себе ни в чем, что только ни заходило ему в голову. Мозг его изобретал необычайные затеи, а кошелек, не будь он неистощим, наверняка истощился бы на выполнение его выдумок. Он был богат, как набобы доброго старого времени. Сундуки его были полны мешками рупий. Единственной заботой было придумать способ израсходовать свои деньги остроумнее, чем делают это его собратья по миллионам. И вот, в один прекрасный день у него родилась мысль, вскоре завладевшая им безотвязно, мысль, которой мог бы гордиться сам Соломон, знай он действие пара: Раджа хотел путешествовать новым способом и в таком экипаже, о каком до него никому не снилось. Он знал меня, пригласил во дворец и сам нарисовал план придуманного им аппарата для езды. Если вы думаете, что предложение раджи вызвало мою улыбку, вы жестоко ошибаетесь. Я тотчас понял, какая грандиозная мысль родилась в мозгу индусского государя, и у меня в свою очередь явилось непреодолимое желание осуществить эту идею как можно удовлетворительнее. Не каждый день серьезному инженеру встречается случай прикасаться к области фантазии, но в итоге прихоть раджи была выполнима: вам известно все, что сделала, могла бы сделать и сделает механика. Я принялся за работу, добился возможности поместить в эту форму из листовой стали паровой котел, машину и тендер сухопутного локомотива со всеми к нему принадлежностями. Коленчатый хобот, который можно расправлять и сгибать по желанию, послужил мне трубой; эксцентрики дали средство соединить ноги моего слона с колесами-аппаратами. Глаза я устроил посредством маячных чечевицеобразных стекол, дающих двойной луч электрического света, и таким образом мой искусственный слон был готов. Но творчество не явилось у меня моментально; прежде чем добиться удачных результатов, мне пришлось одолеть пропасть затруднений. Вся эта махина стоила немало бессонных ночей, так что мой раджа, сгоравший от нетерпения, проводя большую часть времени в моих мастерских, умер раньше, чем последний удар молотка возвестил конец моим настойчивым усилиям. Бедный раджа не успел обновить своего передвижного дома! Наследники же его взглянули на заказанный снаряд с суеверным отвращением, считая его затеей сумасшедшего. Они тотчас же продали аппарат за бесценок, а я купил свою работу обратно на деньги полковника. Теперь вы знаете, друзья мои, «как» и «почему» в нашем распоряжении явился слон, единственный в мире, за это я могу поручиться смело, единственный паровой слон в восемьдесят лошадиных сил…

– Браво, Бранкс! Браво! – воскликнул капитан Год. – Браво, великий инженер и в тоже время художник и поэт железа и стали.

– После смерти раджи и приобретения его экипажа, – скромно продолжал Банкс, – у меня не хватило духу уничтожить моего слона и вернуть локомотиву обыкновенную форму.

– И прекрасно сделали! – перебил его капитан. – Ваш слон великолепен, и прогулка на колоссальном звере по равнинам и тростниковым зарослям Индостана доставит истинное наслаждение. Положим, идея принадлежит радже, но это ничего не значит, мы воспользуемся прекрасной чужой идеей, не так ли, полковник?

На лице полковника Мунро мелькнула улыбка, что равнялось полному одобрению словам капитана. Путешествие было решено, и вот каким образом железный слон, животное единственное в своем роде, был обречен возить передвижное жилище четверых англичан, вместо того чтобы катать одного из блистательных раджей Индийского полуострова.

Теперь не мешает сделать описание этого сухопутного локомотива, снабженного Банксом всеми усовершенствованиями современной науки. Весь механизм, то есть цилиндры, рычаги и поршни, коробки, нагнетательные насосы, эксцентрики, помещенные под корпусом котла, укладывались вдоль пространства между четырьмя колесами. Цилиндрический паровой котел без оборотных труб для вывода продуктов горения представлял нагревательную поверхность в шестьдесят квадратных метров. Паровик занимал всю переднюю часть полости стальной коробки, изображавшей фигуру слона, задняя часть которой заключала в себе тендер с резервом для воды и топлива. Между паровым котлом и тендером, укрепленном на одной платформе, был оставлен пустой промежуток для помещения кочегара.

Что касается машиниста, он помещался в башенке, устроенной на спине слона, крепкие стены которой не могли пробить никакие пули; в случае опасного нападения башенка по своей вместительности могла служить убежищем для всех членов экспедиции.

Тут же перед глазами механика были предохранительные клапаны, манометр, определяющий степень напряжения пара, а также регулятор для регулирования впуска воды из резервуаров и распределительный прибор для движения аппарата вперед и назад. Из башенки сквозь толстые овальные стекла, вставленные в узкие простенки, машинист мог наблюдать дорогу, расстилавшуюся впереди, а нажимая педаль, соединенную с передними колесами, мог изменять направление хода и следовать за всеми извилинами дороги.

Чтобы ослаблять толчки на неровностях дороги, паровой котел и тендер поддерживались рессорами из самой доброкачественной стали. Колеса были самой прочной работы с нарезными шинами, предназначенными врезываться в дорогу для избежания скольжения.

Обыкновенная сила машины, как нам говорил уже Банкс, равнялась восьмидесяти лошадиным силам, но без всякой опасности взрыва из нее можно было извлечь до ста пятидесяти сил. Машина эта, построенная по системе Фильда, была в два цилиндра с попеременным давлением. Стенки герметически закрытого ящика, заключавшие машину, предохраняли последнюю от пыли, неизбежной на грунтовой дороге и без этой предосторожности в самом скором времени испортившей бы все составные части механизма.

Главное достоинство аппарата заключалось в следующем: он тратил мало, а производил много. Действительно, еще никогда не достигалось такой выгодной пропорции между затратой и продуктом, без различия топки углем или дровами, так как печи были приспособлены ко всяким видам топлива. Нормальную скорость этого сухопутного локомотива инженер определял в двадцать пять километров в час, но по хорошей дороге он мог пробежать и до сорока. Колеса, как было сказано уже выше, были предохранены от раскатов, весь аппарат прочно утвержден на превосходных рессорах и при езде не чувствовалось толчков. Кроме того, на колеса легко можно было действовать пневматическим тормозом, производящим остановки или через постепенное давление, или мгновенно при быстром нажимании поршня. Легкость этой машины при подъеме в гору поистине была изумительна: с помощью точного расчета действия веса и центробежной силы на каждый клапан локомотива Банкс достиг невероятных результатов.

Заметим кстати, дороги, устроенные англичанами в Индии и сеть которых раскинута на несколько тысяч миль, – превосходны. Они как раз годны для подобного способа передвижения. Не упоминая о других, одна Грейт-Транк-Роуд, проходящая по всему полуострову, тянется без перерыва на протяжении тысячи двухсот миль, что приблизительно равняется двум тысячам километров.

Но вернемся, однако, к нашему паровому дому, запряженному искусственным слоном. Банкс за счет полковника Мунро перекупил у наследников набоба не только сухопутный локомотив, но и весь подвижной состав. Неудивительно, что раджа заказал его по своему вкусу и сообразуясь с индусской модой. Я назвал его передвижным бенгало, и это название подходило к нему вполне, так как на самом оба вагона составляли в полном смысле слова образцы индийской архитектуры.

Представьте себе, читатель, нечто вроде двух пагод, без минаретов, с двумя куполами наверху и массой окошек с разными узорчатыми украшениями из разноцветного дерева, с богато украшенными верандами по обоим концам.

Ко всем остальным чудесам необыкновенного поезда следует еще прибавить, что он мог плавать. Действительно, нижняя часть туловища слона, заключающая в себе машину, также и нижнее основание двух передвижных домов были устроены в форме лодок. Если на пути попадалась река, слон спускался в воду, поезд следовал за ним, и ноги животного, приводимые в движение рычагами, работали как весла и везли паровой дом по поверхности реки. Это еще одно неоценимое достоинство аппарата для путешествия по такой стране, как Индия, изобилующей реками и речонками, мост через которые – еще дело будущего.

Таков был этот единственный в своем роде подвижной состав, созданный по мысли фантастического бутанского раджи. Уступив капризу заказчика относительно двигателя, которому дана была форма слона, и относительно постройки вагонов, сделанных по образцу пагод, Банкс, однако, счел нужным придерживаться английского вкуса во внутреннем устройстве домов, приспособляя его к потребностям долгого пути. И последнее ему удалось в совершенстве.

Итак, паровой дом состоял из двух вагонов, имевших не менее шести метров ширины. Следовательно, площадь домов образовывала выступ по обе стороны экипажного хода, в свою очередь имевшего только пять метров ширины. Платформы, положенные на длинные и чрезвычайно эластичные рессоры, совершенно скрадывали толчки, и ехать в паровом доме оказывалось так же покойно, как по самой благоустроенной железной дороге.

Первый вагон был пятнадцать метров длиной. Впереди находилась веранда, поддерживаемая легкой колоннадой, она оканчивалась широким балконом, на котором легко могло уместиться десять человек. Два окна и дверь открывались на веранду из гостиной, освещавшейся, кроме того, двумя боковыми окнами.

Убранство гостиной состояло из стола, библиотеки и широких мягких диванов по стенам, обитых и изящно драпированных роскошными тканями. Пушистый смирнский ковер покрывал паркет. «Татти» – род плетеных экранов, стоявших перед оконными отверстиями и беспрерывно поливаемых ароматической водой, поддерживали приятную свежесть как в гостиной, так и в каютах, служивших спальнями. С потолка свешивалась «пунка», автоматически качавшаяся на ходу поезда благодаря проведенному к машине ремню, а во время остановок в движение ее приводила рука слуги. Нельзя было не прибегать ко всевозможным средствам для ослабления неудобств знойной температуры, в иные месяцы доходящей в тени 46° по Цельсию.

В глубине гостиной вторая дверь вела в столовую, освещенную не только стенными окнами, но и сверху, сквозь матовое стекло, вделанное в потолке. Вокруг стола, занимавшего середину комнаты, могло поместиться восемь человек. Буфеты и шкафы, уставленные грудами серебра, фарфора и хрусталя, составляющими неотъемлемую собственность английского комфорта, служили убранством столовой. Понятно, все хрупкие предметы были защищены от падения зарубками, в которые они вставлялись до половины, как это практикуется на кораблях, и, таким образом, могли смело подвергаться толчкам дурной дороги.

Дверь из столовой вела в коридор, примыкавший к балкону, помещавшемуся на заднем фасаде бенгало и защищенному, как и лицевой балкон, крышей веранды. Вдоль коридора помещались четыре каюты с боковым освещением, в каждой из них находилась постель, туалет, шкаф, диван, точь-в-точь как в каютах роскошных атлантических пароходов. Первую из этих комнат, по левую руку, занимал полковник Мунро, вторую, направо, инженер Банкс, комната капитана Года была рядом с каютой инженера, а моя – рядом со спальней полковника.

Вагон второй платформы имел двенадцать метров длины и так же, как и первый, был украшен балконом и верандой, ведущей в просторную кухню с двумя кладовыми по бокам. Кухня сообщалась с коридором, который расширялся в центральной части в квадратную комнату, освещенную сверху и служившую столовой персоналу экспедиции. По четырем же углам ее были выгаданы каюты для помещения Мак-Нейля, механика, кочегара и денщика полковника. Кроме этого, сзади находились еще две каюты для повара и денщика капитана Года. А далее еще каюты: для багажа, ледник, кладовая, и все это замыкалось задней верандой.

Как видно, Банкс умно и комфортабельно распланировал передвижные жилища парового дома. Их можно было отапливать в зимнее время посредством аппарата, разносившего по комнатам теплый воздух, проведенный из топки машины. Кроме того, в гостиной и столовой были устроены маленькие камины.

Итак, нам нечего было бояться холода, и мы могли бы спокойно отважиться на прогулку даже по нижним отрогам Тибета.

Не был забыт и важный вопрос о продовольствии: мы взяли с собой богатый запас превосходных консервов вареной и маринованной говядины, и паштеты из «муржи «.
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
8 из 10