Остроумие и его отношение к бессознательному

Д. Шпитцер («Wiener Spazierg?nge». Bd. 2. S. 42): «Супружеская пара X живет на очень широкую ногу. По мнению одних – муж, видимо, много заработал и при этом немного отложил, по мнению других – жена, видимо, немного „прилегла“ и при этом много заработала»[25 - Русский перевод лишь частично передает суть приема – использование одинакового набора слов. Немецкий текст: «Nach der Ansicht der einen soll der Mann viel verdient und sich dabei etwas zur?ckgelegt haben, nach anderen wieder soll sich die Frau etwas zur?ckgelegt und dabei viel verdient haben». – Прим. перев.].

Прямо-таки дьявольски великолепная острота! И вместе с тем какими малыми средствами она создана! Много заработал – немного отложил, немного прилегла – много заработала; собственно, перед нами не что иное, как перестановка двух фраз, благодаря чему высказанное о муже отличается от намека о жене. Впрочем, и здесь это опять-таки не исчерпывает всю технику этой остроты[26 - He более чем в превосходной, приведенной Бриллом остроте Оливера Венделла Хомса: «Put non your trust in money, but put your money in trust». (He доверяйся деньгам, но доверяй деньги.) Здесь намечается противоречие, которое не исполняется. Вторая часть предложения упраздняет противоречие. Кроме того, это хороший пример непереводимости острот с такой техникой.].

Широкие перспективы открываются перед техникой остроумия, когда «неоднократное употребление одинакового материала» направлено на то, чтобы слово или слова, соль остроты, можно было бы употребить один раз неизменным, в другой раз с небольшим видоизменением.

Например, еще одна острота господина N.

Он услышал от некоего господина, еврея по происхождению, злобные отзывы о качествах евреев. «Господин надворный советник, – сказал он. – Ваш анте-семитизм[27 - Ante – прежде (лат.); antesemitismus – буквально – былое семитство. – Прим. перев.] мне известен, но ваш антисемитизм – новость для меня».

Здесь изменена одна-единственная буква, что едва заметно при небрежном произношении. Пример напоминает о других остротах с видоизменением господина N, но, в отличие от них, в примере отсутствует сгущение; в самой остроте сказано все, что следовало сказать. «Я знаю, раньше вы сами были евреем; меня только удивляет, что именно вы поносите евреев».

Превосходным примером такой остроты с видоизменением является и известное восклицание: Traduttore – Traditore! (Переводчик – предатель!) Сходство двух слов, доходящее почти до тождества, весьма впечатляюще свидетельствует о необходимости, которая заставляет переводчика своевольничать в отношении своего автора[28 - Брилл цитирует совершенно аналогичную остроту с видоизменением: Amantes – amentes (Влюбленные – дураки).].

Разнообразие возможных малозаметных видоизменений в таких остротах столь велико, что ни одна из них совершенно не похожа на другую.

Вот острота, которая, как говорят, имела место на экзамене по правовым наукам. Кандидат должен перевести одно место из Corpus juris: «Labeo[29 - Labeo – Лабеон, великий юрист. – Прим. ред.] ait». «…Я проваливаюсь, – говорит он…» – «Вы проваливаетесь, говорю я», – возражает экзаменатор и заканчивает экзамен. Конечно, тот, кто принял имя великого юриста за слово, к тому же неправильно переведенное, не заслуживает лучшей участи. Но техника остроты заключается в употреблении почти одних и тех же слов и для свидетельства об отсутствии знаний у экзаменующегося, и для его наказания экзаменатором. Кроме того, острота является примером «находчивости», техника которой, как будет показано, немногим отличается от комментируемой здесь.

Слова – это пластический материал, с которым позволительно проделывать разные разности. Есть слова, которые при определенном употреблении теряют то первоначальное прямое значение, которым они пользуются в другом контексте. В одной остроте Лихтенберга избраны именно такие ситуации, при которых затасканные слова вновь способны обрести свое полное значение.

«Как идут дела?» – спросил слепой хромого. «Как видите», – ответил хромой слепому.

В немецком языке существуют также слова, которые в другом смысле – и, разумеется, не в одном – можно считать полнозначными или лишенными значения. Дело в том, что возможны два различных производных от одного корня: одно развивается в полнозначное слово, второе – в утратившие значение начальные или конечные слоги, тем не менее оба производных звучат совершенно одинаково. Созвучие полнозначного слова с утратившими значение слогами может быть и случайным. И в том и в другом случае техника остроумия способна извлекать пользу из такого соотношения словесного материала.

Шлейермахеру приписывают, например, остроту, важную для нас как довольно чистый пример такого технического приема: Ревность – это страсть, которая ревностно выискивает то, что причиняет страдание[30 - Eifersucht ist eine Leidenschaft, die mit Eifersucht, was Leiden schafft. В переводе остается только намек на прием: ревность – ревностно, страсть – страдание, тогда как в подлиннике суффиксы превращаются в полные смысла слова. – Прим. перев.].

Бесспорно, это остроумно, хотя и недостаточно сильно для остроты. В этом случае отпадает множество факторов, способных вводить в заблуждение при анализе других острот до тех пор, пока мы не подвергли анализу каждый из них в отдельности. Мысль, выраженная в этой фразе, ничего не стоит; во всяком случае, она предлагает весьма неудовлетворительное определение ревности. Здесь нет и речи о «смысле в бессмыслице», о «потаенном смысле», об «удивлении и просветлении». Контраст представлений не обнаруживается при самых больших усилиях, и только с большой натяжкой обнаруживается контраст между словами и тем, что они означают. Нет и следа укорочения; напротив, текст производит впечатление многословия. И все же это – острота, и даже очень совершенная. Ее единственная бросающаяся в глаза характерная черта – это одновременно и черта, с уничтожением которой исчезает острота; дело в том, что здесь одни и те же слова используются неоднократно. В таком случае появляется выбор: причислять ли эту остроту к той разновидности, в которой слова употребляются один раз целиком, в другой – частями (например, Rousseau, Antigone), либо к иной, которая построена на разнообразии полнозначных и лишенных значения составных частей слова. Кроме того, для техники этой остроты примечателен еще фактор. В ней установлена необычная взаимосвязь, применен вид унификации,