Приехала

Нелепый взор возгорелся, злой и ни к чему не ведущий. Отец ушел. Марья Павловна не вступалась, грустно и беспомощно думая о своем. Все равно «personne ne comprend personne»…[7 - «она не понимает» (фр.).]

Даже удивительно, как может один человек, неуловимыми мелочами, расстроить налаженную жизнь целого дома. Так выходило с Денизой. Шмыгая без дела, – но какое ей придумать занятие? – по андреевской квартире, или роясь в тряпках, у себя, она постоянно находилась в ворчливом настроении. Только и оживлялась, когда получала открытки «из дому».

Раз, уже к весне, Дениза куда-то на целый день пропала. Марья Павловна даже забеспокоилась: Дениза почти никогда не выходила. К обеду явилась, но ничего не сказала; поджав губы, проследовала в свою комнату. Через день опять куда-то хлопотливо отправилась. Марья Павловна подумала: «Может, она занятий ищет. Надо быть внимательнее, надо спросить…».

Дениза сидела на кровати, разбирая какие-то кусочки материй.

– Vous еtiez aux soldes, Denise?[8 - Вы были на распродаже, Дениз? (фр.).] – спросила Марья Павловна.

– Сольды? Не была. Сложиться надо. Теперь такой план имею, домой могу побывать.

– Как это? Какой план?

– А через товарища Седелкина. Иван Лукьяныч адресок дал, как формальности справить. Побываю это у нас, посмотрю, потом опять назад, смотря обстоятельства.

Марья Павловна совсем растерялась. Пробормотала:

– В Россию вы хотите? Обратно? Но как это… кто это…

– Что – кто? Сказала – Иван Лукьяныч. Он знает. По адресу-то я пошла, и раз пошла, и два, – ничего, выдадут скоро разрешение. Подписку требовали, извиняемся, говорят, пустяки требуются.

– Какую же вы дали… подписку?

– Oh la![9 - Вот так! (фр.).] Пустое. Манюша, не грусти. Я побыла, тебя повидала, твоих всех, теперь дома побуду и еще приеду. Сколько денег на дорогу, и там, – сама высчитай. Много не надо. Зачем тратиться.

Марья Павловна молчала. В голове у нее была какая-то чепуха. Очень уж неожиданно. И нелепо. А у Денизы было лицо оживленное, заботливо-хлопотливое.

– И поеду, и поеду, – нараспев шамкала она (зубов так и не вставила, – только возиться да тратиться!) – надо; посмотрю. Иван Лукьяныч пишет, комнату заселили, да есть другая, можно достать, говорит. Более лучшая, говорит. Пишет – Москва наша прибралась, совсем хорошо. Пишет про беды тоже всякие, – что сделаешь. С умом – ничего, всего достает, кто с умом. В Европе тоже, я говорю, гниль. Употреблений злых очень много. И лодырей много. Работать надо. А про Анну Гавриловну что он пишет, Иван Лукьяныч, и про товарища Седелкина, – вот номер! Imagine-toi[10 - Представь себе (фр.).], Маня… воображай, до Загса дело едва не дошло; только послушай…

Но Марья Павловна не слушала историю про Седелкина. Все искала, что сказать, не находила, да так и не нашла.

* * *

В нежный весенний вечер Марья Павловна с Мишелем отвезли Де-низу на вокзал, на том же лоснисто-пологом автомобиле-рыбе. Как уладила Д. «формальности» никто ее не расспрашивал, а она не рассказывала, – все устроила сама «с умом», конечно. Везла теперь три новеньких, дешевых чемодана, вроде мешков; и на ней было все новое, толстое, одно на другое навьюченное, хотя погода стояла почти жаркая.

Когда они вернулись, Сергей Сергеевич сказал:

– Что это, Манюся, какое у тебя лицо, точно ты с похорон! А я, признаться, рад, что проводили. Кума с возу, куму легче. Да это не из-за денег…

– Конечно, причем деньги, – слабо проговорила Марья Павловна, снимая перчатки. – Но тяжело почему-то. Не понимаю, что ее могло так… ну точно подменить. Чужая совсем. Люди молодые, там выросшие, другое дело. А она старая, да и по крови чистая француженка. И вдруг – ни следа…

– Кровь, дружок, не так много, должно быть, и значит…

– Mais voyons, papa…[11 - Видишь ли, папа… (фр.).] – начал было Мишель, волнуясь, но Сергей Сергеевич, с улыбкой, перебил:

– Вот он, наш кровно-русский француз! Не сердись, милый, очень тебя понимаю и сочувствую, только верь мне, ничего еще кровь не решает. По-моему… не умею тебе определить, но для понятия «родины» много-много чего требуется, помимо кровных ощущений.

– Ты думаешь? – сказал Мишель и нахмурил брови.

    Париж

notes

Сноски

1

Никогда не знаешь (фр.).

2

Дениз! Так это вы, Дениз? (фр.).

3

Это же безумная старуха (фр.).

4

Самаритянин (фр.), магазин для бедных.

5

безумная франко-русская старуха (фр.).

6

славянская советская душа (фр.).

7

«она не понимает» (фр.).

8

Вы были на распродаже, Дениз? (фр.).

9

Вот так! (фр.).

10

Представь себе (фр.).

11

Видишь ли, папа… (фр.).