Мисс Май

Он произнес последние слова угрожающим тоном и вышел из кухни. Ошеломленная Василиса даже не всхлипывала, Андрей пожал плечами и намеренно громко произнес:

– Вот нелепый! Притчами какими-то говорит!

VIII

Несколько лодок одна за другой плыли по реке. В первую нагрузили провизию, самовар… Анна Ильинична возымела желание сама заняться чаем, а в помощницы, ввиду ее слабого здоровья, великодушно предложила себя Катя, которая после примирения с Андреем была особенно ласково настроена и чувствовала желание сделать приятное Анне Ильиничне, завоевать ее расположение. К тому же и мастерица Катя была великая относительно всего, что касалось провизии и вообще устройства закусываний.

И Катя села в первую лодку.

Андрею пришлось сесть в последнюю, так как он всех усаживал и устраивал. Случилось, что мисс Эвер тоже попала в последнюю. С ними же сел и кузен Ваничка, коротконосый гимназист.

Из города сегодня наехало много настоящих кавалеров – и Ваничка был в решительном загоне. Он не унывал. Он знал, что завтра же все скучающие барышни вернутся к нему. Пока он развлекался, бороздя воду палкой и поглядывая на мисс Эвер.

Она сидела у руля, спокойная и молчаливая, в своем белом платье. На голову она надела широкую соломенную шляпу, мягкие поля которой слегка опускались с боков. Лицо ее в тени белело узкое и нежное. В руках была какая-то, по-видимому иностранная, книжка.

Андрей сидел на веслах. Было нежарко, он греб легко, почти не замечая. От воды веяло еще не летней прохладой. Андрей молчал. Он не мог забыть ссору Тихона с невестой и сердился на Тихона, и не понимал его совершенно. Действительно, Тихон ненормален. Главное – нельзя уяснить, чего он хочет. То он любит Василису, то интереса к ней не имеет. Не диво, что девка горюет. Андрей слишком распустил Тихона. Следует взять его в руки. И смешно, и грустно!

Андрею хотелось рассказать кому-нибудь историю Тихона, но Ваничке нельзя было рассказывать, а к бледной англичанке он и подступиться не смел. Вообще не робкий и менее всего застенчивый, Андрей теперь молчал почти до невежества. Он все время странно чувствовал ее присутствие. И так как он ехал назад, точно убегая от нее, то ему казалось, что она, сидя на корме, преследует его, – всюду и всегда за ним, как скоро бы он ни скользил по воде.

Вербы, ивы, кусты лозняка – все это у воды уже распустилось пышно, молодо и сочно. Иногда, в узком месте, они въезжали в свежую тень. Кое-где плоские, еще не широкие, листья кувшинок уже легли на остеклевшую воду. Весла Андрея разбивали стекло – и листья, не отрываясь от крепких стеблей, только проворно ныряли в глубь, и темную, и тихую. Когда деревья у берегов бросали зеленый отблеск под шляпу мисс Май – лицо ее делалось еще бледнее, но оно было живое, как двухдневная береза, когда ее сияющая листва пронизана солнечными лучами. Андрею вспомнилось, что, когда он увидел девушку в первый раз, на балконе, сегодня утром, на ней также лежали отсветы от молодых листьев. И ему подумалось, что она точно имеет какое-то отношение к ним, точно у себя дома вблизи этой живой зелени.

Ваничка пытался разговориться с англичанкой, но она столько же обратила внимания на его речь, как если бы около нее жужжал комар. Ваничка умолк. Тогда через несколько времени она сказала, обращаясь к Андрею:

– Я очень рада быть здесь, в этой деревне. Я чувствую себя очень хорошо весною здесь.

Едва заметная мягкость произношения не шла к ее серьезному лицу. Но в этой негармоничности было какое-то отдохновение, отрада.

Андрей встрепенулся. Следовало отвечать. И он спросил:

– А вы первую весну проводите в России?

– О, нет. Я проводила весну и в деревне Анны Ильиничны. Прошлую весну. Но у вас лучше. Такая тень! Такая вода! Мне нравится, я люблю, когда есть вода и тень. Тень на воде. И вообще я люблю тень и деревья.

– Верно, там, где вы жили прежде, в Англии, были большие леса?

– О, нет. Прежде, чем я выросла, я действительно жила в поместье, где были большие деревья. Таких больших деревьев здесь нет. Парк тянулся на несколько миль от замка. Там было очень хорошо, и там я и привыкла к деревьям. Но потом мы уехали и жили на… вы знаете? – на острове Гернсей. Там мне не нравилось, я не была довольна.

– Что же, там нет деревьев?

– Мы жили на берегу океана. Я не люблю океана. Слишком большой, не прозрачный. Голое такое место, без растений. И климат дурной. Всё низкие тучи, мокрые, серое море мечется, а кругом скалы, тоже серые или черные. Нет, там жизни мало. Ведь волны – это от ветра. А деревья, например, сами живут.

Андрей уже привык к ее акценту. Она говорила простые вещи, рассказывала охотно, но Андрей не чувствовал ни малейшего сближения между ними – по-прежнему она была для него таинственной и необычайной, как будто все эти слова она говорила для него, для Андрея, а главную свою тайну хранила свято для себя одной.

– А вы давно в России?

– Пять лет.

– И раньше не знали по-русски?

– О, нет. Я никогда не слышала русского языка. С Анной Ильиничной я говорила по-французски. Но и по-английски она знает.

– Когда же вы успели так хорошо выучиться?

– Я не вполне хорошо говорю. У меня акцент, и я знаю не очень много слов. Некоторые выражения, совершенно русские, мне незнакомы. Но я продолжаю учиться и надеюсь хорошо овладеть языком. Я люблю говорить по-русски. Вы не заметили, чтобы я сделала ошибку?

Андрею показалось теперь, что она говорит с ним только для практики. И У него явилось безумное желание уметь говорить с ней на ее родном языке. Быть может, тогда легче было бы приблизиться к ней.

На пригорке, который почему-то считался особенно живописным, устроили чай. Кузины и приезжие кавалеры любезничали, смеялись сверх меры и вообще делали все, что подобает делать «молодежи». Мисс Май была сдержаннее других, но вступала в разговор охотно и без всякого принуждения. Несколько раз она обращалась к Андрею, даже к Ваничке. И Андрей опять думал, что это она для практики, а что если бы не практика, то она никому не удостоила бы сказать ни единого слова.

Было уже сыро и поздно, когда после закусываний, игр, прогулок собрались ехать домой. Анна Ильинична чувствовала себя дурно и каялась, что поехала. Все устали и примолкли. Андрей теперь сидел на узенькой рулевой скамеечке рядом с Катей, завернутой в плед. Греб Ваничка и офицер из города. Катя прижалась плотно и молчала. Было очень тихо. Другие лодки отстали далеко. Небо и вода бледнели и холодели. Яркая звезда зажглась на краю неба, еще совсем светлого. В лесу над рекой смелее, защелкал соловей – и неприятно и резко потревожил засыпающий день.

– О чем ты думаешь? – спросила вдруг Катя негромко, подняв глаза на Андрея.

Андрей не сразу ответил. Он сам не знал, о чем он думал. Но ему не понравился вопрос Кати. Он разбил его настроение. А настроение было смутное, бледное, как вечер, недорогое ему.

– Так, ни о чем не думал, – проговорил он. – А ты о чем?

– Мне пришло в голову, что свадьбу решили двадцать четвертого июля, а двадцать четвертое июля суббота. В субботу не венчают. И как это мы раньше не подумали? Что же теперь?

– Теперь? Ну, назначим двадцать пятого. Не все ли равно?

– Да, конечно… Ах, Андрюша, Андрюша, как время летит! Не успеем оглянуться, как эти три месяца пройдут. А сколько дела! Успею ли я?

– Это насчет приданого?

– Да…

– Успеешь…

Разговор погас, и они доехали молчаливо, прижавшись плечом к плечу, – и каждый, в своих собственных мыслях, далекий другому.

IX

Тетя Анна Ильинична ничего не говорила Андрею, но так часто смотрела на него с нескрываемым сокрушением, так явно показывала Кате снисходительное сожаление, что Андрей нехотя понял, как она относится к предстоящему браку. Сначала это его удивило, потом и огорчило, ибо тетю Анну Ильиничну он и любил, и считал женщиной неглупой. Он решил поговорить с ней – и одни раз, перед обедом, нарочно пошел в ее комнату.

Он застал тетку в кресле. Мисс Май не было.

Андрей немедля приступил к разговору.

– Тетя, отчего вам не нравится, что я женюсь?

– Мне, мой друг, это не не нравится. Мне твоя невеста не нравится.

– Катя? Чем же Катя может не нравиться?

– Прекрасная, мой друг, девушка, прекрасная. Только она не для тебя.

– Да почему же?