Последняя ночь моей убогой жизни

Маме это действительно помогало и я видел, как её глаза искрились, когда она говорила об Аллахе, о его любви ко всем своим детям, к миру и о некой потусторонней справедливости. Ведь чего больше всего может желать человек, живущий подобной бедной жизнью? Того, чтобы в следующей его ждали все дары, которые он не получил в этой.

Не знаю, стоит ли рассказывать вам, как я ходил в старых обносках своих родственников или соседских детей, пользуясь старыми учебниками взятых из тех же источников, не имея ни игрушек, ни других простых вещей, которые обычно хотят дети. Не знаю, стоит ли рассказывать, как я часами сидел в нашей с мамой маленькой квартирке, мечтая и фантазируя о чём-то путём рисования, фильмов на старых кассетах и книгах. Всё это сделало меня тем, кем я был – злым на этот мир и живущих в нём людей интровертом, имеющим грандиозные мечты, рухнувшие, словно башни Всемирного торгового центра, как только я стал постарше и понял суть этой беспощадной жизни.

Конечно, со временем мама нашла работу получше, ей стали больше платить, однако моя вера уже покинула меня. Я успел разувериться в чудесах Аллаха. Фраза «лучше поздно, чем никогда» тут не прокатила. Вот такой вот я злопамятный и обидчивый.

Лично я находил несколько забавным тот факт, что религиозный человек на моём месте увидел бы в этом дар свыше, посчитав, что Аллах всё же услышал молитвы моей матери и помог нам после своей длительной «проверки», которую моя вера, по-видимому, не прошла. Как я и говорил ранее – сила самообмана безгранична.

Естественно, мне сложно было полностью искоренить в себе идею о Боге, которую в моём не сформированном до конца разуме, ещё в далёком детстве посадила мать, да я и не желал быть настолько сильно уверенным в том, что его не существует. Так поступают лишь глупцы, ведь когда дело касается подобных вещей, я точно знал одно – в этой жизни ничего нельзя знать совершенно точно и быть уверенным в своей правоте до конца. Ведь, а что, если?..

Я скорее был обижен на Творца, если такой вообще существовал, за всё то, что мне пришлось пережить. Мы с ним уже давно были в ссоре, но мама верила в него безоговорочно, из-за чего я порой не мог не считать её глупой, но тем не менее, никогда не говорил ей об этом. Повзрослев и откинув веру в сторону, как старую книжку сказок, я ни разу не спорил с ней на эту тему, потому что не хотел отнимать у неё единственное, что приносило ей радость и успокоение. Подобная жестокость казалась мне излишней. К тому же, как показала эта ночь – во вселенной есть много того, чего мы пока не способны постичь.

Раз твоя мать была столь счастливой, почему же ты считаешь её вторым противоречием, спросите вы, и я отвечу, что несмотря на всё положительное, что говорила мне мама, укладывая меня спать, некоторыми бессонными ночами я слышал, как она плачет в своей комнате и молится Аллаху о том, чтобы он облегчил нашу жизнь и чтобы со мной всё было хорошо. Именно так я и понял, что глубоко в душе мама была такой же несчастной, как и все остальные, попросту убеждая себя в том, что ей и мне было вполне достаточно того, что нам было дано.

Как-никак она была верующей, а не идиоткой и хорошо понимала, что наше положение было довольно шатким и что в любой момент мы могли остаться без света, воды или даже еды. Мне казалось, что она могла бы подойти на роль человека, который был счастлив в своём несчастье, потому что внутри неё постоянно боролись две противоположные силы – обычное человеческое желание хотеть от жизни большего и второе, заставляющее маму через силу довольствоваться тем, что было. Это и делало её счастливой и несчастной одновременно, и я очень надеялся, что не прогадал с выбором.

От меня также не ускользнула ирония загаданных мне загадок. Первым противоречием была грешница в традиционном понятии этого слова, покуда вторым являлась женщина праведная. А третье… что же… суть третьего противоречия мне ещё предстояло выяснить.

Думая обо всём этом, пока Хэнк добирался до Нариманова, я пил пиво и курил, зная, что вскоре мне придётся встретиться с мамой и довести её до слёз. Мысль о том, как это сделать, уже мерцала в глубине моего сознания, словно испорченный светофор, не внушая мне абсолютно никакой радости.

Хэнк был уже достаточно близок ко двору, в котором мать поселилась пару лет назад. Приземлившись, он отдышался, после чего начал шагать к её подъезду, меняя свою внешность под мою. Его волосы стали значительно короче, он стал менее симпатичным, нос стал больше, мускулы на руках уменьшились, рост стал ниже, а одежда сменилась на более простую – обычная синяя рубашка, джинсы и моя кожаная куртка.

Проклиная не только ЛаФлёра, но и Дамбл Дора за всё, что нам пришлось пережить за эту ночь, которая теперь казалась нам вечной, Хэнк поднимался по лестницам здания, пока я смотрел на свои ручные часы. Было уже раннее утро, и мама наверняка не спала после совершённого намаза. Она всегда просыпалась ни свет, ни заря, совершала намаз, после чего завтракала, занималась рутинными домашними делами, а затем неторопливо выходила из дома, чтобы пойти на работу. Мама никогда не опаздывала, а я до сих пор не мог понять, как у подобной прекрасной женщины вырос такой оболтус как я.

Времени оставалось не так много – чуть больше полутора часов, чтобы забрать второе противоречие, каким-то чудом отыскать третье и найти ЛаФлёра. Учитывая, сколько из данного мне времени я провёл, напиваясь и совершая бессмысленные глупости, похоже, что я действительно не особо преуспевал в тайм-менеджменте.

И вот передо мной, а точнее перед Хэнком, уже стояла дверь маминой квартиры.

– Покурить бы перед этим… – нерешительно сказал он, кладя руку на карман, в котором лежала пачка.

– Времени слишком мало, – напомнила София. – Мы покурим.

– Так и быть.

Походы к матери я не любил, но лишь от того, что, делая это, всегда чувствовал себя неблагодарным засранцем, недостойным такой волшебной женщины. Однако время поджимало, и Хэнк неуверенно поднял руку, чтобы постучаться в её дверь. Прошло не менее тридцати секунд, прежде чем Хэнк заставил себя сделать это нечеловеческим усилием воли.

Ожидание убивало нас, медленно сжигая нашу и без того слабую решительность, превращая её в пепел, который улетит с первым же дуновением лёгкого ветра. Однако вскоре из-за двери послышались звуки шагов, а затем и:

– Кто там? Малик?! – спросил удивлённый голос матери, приглушённый дверью между нами, которую она сразу же поспешила отворить.

– Да, мам, это я, – у Хэнка вспотели ладони и сильно забилось сердце.

Дверь открылась, и мы увидели маму – худую низенькую шатенку сорока с лишним лет, одетую в домашнюю одежду – кофту, старый, но тёплый жакет, который она всегда вытаскивала из шкафа, как только заканчивалось лето, тёмные штаны и забавные цветные тапочки с медвежьими рожицами на каждой из них. Выглядя сконфуженной, мама осмотрела Хэнка, который теперь выглядел точь-в-точь как я, а затем глянула по сторонам.

– Заходи, сынок, заходи, – пригласила она меня, и я почувствовал в её голосе нотку тревоги. – Что-то случилось? Ты даже не позвонил, я бы что-нибудь приготовила…

– Нет, мам, я ненадолго, – Хэнк методично снял обувь и вошёл в квартиру, ощущая сладкий и до боли знакомый запах мамы. Пахло домом.

– Что-то случилось? Тебе нужны деньги? – мама всё ещё была встревожена моим неожиданным появлением, что не мудрено, ведь я редко навещал её просто так, особенно столь рано.

– Нет, ма, успокойся. Всё хорошо, я просто зашёл кое о чём поговорить, – улыбаясь, спокойно проговорил Хэнк и видно это подействовало, так как морщинки беспокойства на лице мамы исчезли, отчего она сразу же помолодела на несколько лет.

– Проходи, сынок.

Я видел на её висках пряди седых волос, однако она вовсе не выглядела на свои годы. Да, порой, когда она морщилась, была чем-то огорчена или обеспокоена, мама действительно выглядела на свои сорок с лишним, а то и на большее количество лет, но сейчас, радуясь внезапному визиту своего непутёвого сына, её лицо сияло, кожа казалась гладкой, а карие глаза сияли той самой искоркой юности, которая всегда оставались при ней и которая была одной из причин её моложавой внешности. Единственное, что предательски выдавало истинный возраст матушки, были её руки – время и годы труда их не пощадили.

– Садись за стол, я как раз заварила чай, – деловито попросила мама и, пройдя мимо меня быстрым шагом, она хотела отправиться на кухню, но что-то внезапно остановило её, и она посмотрела мне в глаза. – Ай Аллах, Малик, ты что, пил?!

Хэнк смущённо почесал затылок и постарался дышать максимально осторожно, чтобы не выдать, как много мы сегодня выпили.

– Эээ… – он затруднился ответить сразу. – Совсем немножко.

– Негодник! – мама сказала это мягко, но я почувствовал в её голосе обиду. – Весь в отца.

– Не нужно чая, ма. Как раз о нём, я и хотел поговорить, – сказал Хэнк. – Давай сядем.

Они прошли к столу. Матушка не сводила с Хэнка мрачный взгляд. Я не знал, злилась ли она из-за предстоящей темы разговора или потому, что я напился. Возможно и то, и другое.

Усевшись за стол, мама скрестила руки на груди и серьёзно спросила:

– Ты хочешь поговорить о своём отце?

– Да. Я хочу узнать, куда он делся. Найти его, поговорить с ним, спросить, почему он нас бросил, – Хэнк говорил уверенно и нацеленно, точно зная, чего хотел от результата беседы.

Всё моё детство меня интересовали ответы на эти вопросы, но мать не любила об этом говорить – это всегда огорчало её, а я не хотел делать её и без того сложную жизнь ещё более неприятной, отчего со временем и вовсе перестал спрашивать об отце. Однако сейчас это казалось мне нужным для того, чтобы мама расплакалась.

Услышав мою просьбу, она сжалась. Мама сильно сутулилась, а её взгляд бесцельно бродил по квартире, будто пытаясь найти в ней спасение от неприятной темы, которую она избегала годами. Вскоре она начала изламывать свои руки – мама всегда делала так, когда волновалась.

– Ма? – нежно спросил я.

– Да-да, сейчас, – быстро закивала мама. – Только соберусь с мыслями.

– Я никогда не спрашивал тебя, потому что знал, что тебе не нравится о нём говорить, но теперь я уже более или менее взрослый и… просто хочу знать, – я старался не спугнуть и не разозлить её, говоря как можно мягче.

– Я понимаю, Малик, просто… ты не знаешь, почему мне было неприятно говорить о нём. Мы так рано поженились, а потом родился ты и… – мама остановилась и медленно вздохнула, закрыв глаза. – Ладно, ты прав. Ты уже достаточно взрослый. Думаю, ничего не случится, если я расскажу тебе…

Хэнк оживился, придвинув стул ближе к матери и положил локти на стол. Он хотел расслышать каждое слово, потому что для меня отец был окутан завесой тайны ещё с самого моего детства. Я видел его лишь на свадебных фотографиях и знал очень мало о том, кем он был.

– Мы познакомились, когда я училась на третьем курсе. В девяностых не каждый молодой человек мог позволить себе машину, но у твоего отца уже была новенькая волга и он был тем ещё зазнайкой, – лицо матери расплылось в ностальгической улыбке. – Считал себя пупом земли, а я никогда не любила таких парней. К тому же твой дедушка был строгим мужчиной и воспитал меня серьёзной девушкой. Я даже с подругами никуда не ходила после захода солнца – настолько вот строгим, – мама снова медленно вдохнула и выдохнула. По её виду любой мог бы понять, что ей не хотелось говорить обо всём этом. – Однажды Рамиз… твой папа пришёл на лекцию, на которой сидела я. Он опоздал, но учителя всегда любили его очаровательную персону и ему даже не сделали замечания. Была осень – начало учебного года. Помню, на мне был тот красивый жёлтый сарафан… хм… Он подошёл и нагло уселся на пустое место около меня, даже не спросив разрешения. Рамиз был хорош собой… ты очень похож на него, Малик.

– Серьёзно? – не удержавшись, спросил Хэнк, ощущая смешанные чувства.

– Да. У него были такие же волосы и глаза. Кстати, за свой нос тоже можешь благодарить его, – ехидно улыбнулась мама, указав пальцем на моё лицо. – Во время лекции он постоянно отвлекал меня и я не могла сосредоточиться на том, что говорил учитель, поэтому после неё я попросила его больше не садиться рядом со мной, но его это даже не покоробило, а наоборот, позабавило. Рамиз был очень упрямым и в следующий раз снова уселся на том же месте, хотя и видел на моём лице явное недовольство. Он был мальчишкой, и для него всё это было как игра, в которой он обязательно должен был победить. И получилось ведь. Он столько бегал за мной, что я не могла не растаять перед его обаянием. Молодой, симпатичный парень из хорошей, обеспеченной семьи. Да ещё и умный, смешной – вечно рассказывал какие-то нелепые истории, в которые попадал. Мне он нравился и в итоге я даже полюбила его. На четвёртом курсе мы хотели обвенчаться, но его родители были против. Мой папа был воспитанным, образованным человеком, но наша семья была слишком бедной на вкус родителей Рамиза. Уверена, ты слышал подобные истории тысячу раз, – она махнула рукой. – Боже, как же я ненавидела его мамашу! Эта ведьма вечно обижала меня, говорила всякие гадости и постоянно, постоянно… – громко повторила последнее слово мама. – …напоминала мне, что я из гораздо менее обеспеченной семьи. Я же была слишком гордой, чтобы просто молчать и выслушивать её, из-за чего мы часто ругались как с ней, так и с твоим отцом, который хоть и не принимал сторон, но всё равно спорил со мной. По этим причинам мои родители тоже были не в восторге от ситуации и даже уговаривали меня вернуть кольцо, но я была настроена решительно, потому что, несмотря на все преграды, мы с твоим отцом любили друг друга и хотели завести семью.

– Я не понимаю, – тихо сказал Хэнк. – Как же получилось, что он ушёл?

Мама молчала, кусая губы и не зная, как продолжить свой рассказ. Выражение лица и все её движения говорили о том, что она была сильно огорчена тем, что ей снова приходилось переживать эти воспоминания. Мне казалось, что она видела перед глазами отца – молодого, красивого парня на своей блестящей волге, улыбающегося ей, видела будущую свекровь и слышала её обидные ремарки, слышала слова собственных родителей, отговаривающих от брака. От всего этого мне стало тошно, ведь я сознательно заставлял её пересказывать мне события прошлого, в которое она вовсе не хотела возвращаться.

– Мы поженились, – продолжила мама. – Это далось нам с большим трудом, учитывая обстоятельства, но мы были молоды, упрямы и глупы. Мы думали, что в жизни всё легко и что главное – это любить друг друга, а остальное не важно, – язвительно, издеваясь над собственным же наивным мышлением, говорила мама. – А затем началась настоящая жизнь и настоящие проблемы. Он не хотел, чтобы я работала, хотел зарабатывать сам, но он был довольно юн. Его отец помогал нам поначалу, но дела не шли в гору, а твой папа всё никак не мог понять, что был главой семейства. Рамиз буянил, ввязывался в драки… один раз его даже чуть не зарезали, когда он поругался с каким-то мужчиной, который врезался в его машину… хорошо, что там были люди и их разняли… – маму целиком поглотили воспоминания и я увидел, как её взгляд остекленел, и как она прокручивала в голове дни, прожитые с отцом. – Затем он начал возвращаться домой поздно ночью и постоянно куда-то пропадал. Поначалу я не понимала, что происходит, но я не глупа и быстро осознала, что к чему. Вот тогда-то и начались серьёзные проблемы, потому что мало того, что он не работал и не разрешал работать мне, так ещё и… – она притихла. – Он говорил, что это ничего не значит, что он мужчина и что для него это естественно, но я не могла это терпеть. Мало мне было его родителей, купивших нам квартиру и постоянно напоминавших нам об этом, так ещё и покупать продукты на пособие его отца и терпеть его постоянные измены… я просто не могла больше так жить. Я была слишком гордой, и мой отец воспитал меня совсем по-другому… – затем она внезапно посмотрела мне прямо в глаза, и я увидел в них многолетнюю обиду, но было в них что-то ещё. Я видел этот взгляд и раньше, но никогда не понимал, что он по-настоящему значил. – Малик, я хочу, чтобы ты знал – всё, что я сделала… я сделала для тебя, поэтому, пожалуйста, не вини меня…