Ворон – хранитель

Другие страницы дневника были вырваны.

– Что это значит? – запаниковала Анюта.

– Ну, – протянула Настя, – предположим… Она преподавала и раньше же. Она давно здесь. Эта девочка, которой принадлежит дневник, следила за ней и фиксировала всё это, записывая сюда. Она была старой, но изменилась.

– Кошмар! – воскликнула Наташа.

Они вышли из темной заброшенной комнаты.

После окончания службы в Храме отец Андроник внимательный взглянул на зал и обнаружил, что учениц со школы уже не было. Он тяжело вздохнул, и пошел, прихрамывая, домой. Мы с ним внезапно столкнулись и пошли вместе.

– Лиза, ты давно здесь живешь? – спросил он.

– Да, – ответила я.

– Слушай, – батюшка глубоко взглянул на меня, – а что случилось тогда на кладбище?

– Я не знаю, – говорила я, – но я возвращалась домой, и увидела, что за мной шла та преподавательница. Она, по-моему, в школе ведет уроки по биологии и химии. Я слышала про нее разное. Она за мной увязалась тогда, но возможно ей просто по пути было. Мне показалось, что у нее был зловещий вид. Я очень испугалась и оступилась…

– Ясно, – многозначительно сказал он, погрузившись в свои мысли или молитвы, сжимая в руках длинные четки с крестом.

– Держись от нее подальше! – сказал он, и протянул мне записку с его номером телефона, – если что, ты всегда можешь мне позвонить.

– Спаси, Господи! – я низко поклонилась ему, он перекрестил меня и ушел.

Я вернулась домой, и мне стало очень любопытно, почему мне так сказал отец Андроник. Неужели, что-то не так с Морганой Сергеевной?

Я поужинала дома, помолилась перед сном и быстро уснула. Я закрыла очи и увидела перед собой: огромную розовую Церковь. Звонко звенели колокола. Была белая снежная зима. Но я была очень легко одета, и мне ни капельки не было холодно. Вокруг меня парили птички, которые тоже пели, славили Господа и радовались вместе с нами. Вдали виднелось замезшее озеро, которое было сковано глыбами льда. Оно было так таинственно и молчаливо. Я смотрела на Небо и видела Ангелов святых, и мое сердце радовалось. Я тоже пела.

Вдруг ко мне подошел отец Андроник. Он был веселым, счастливым и ласковым, рассказывал мне обо всем. О Рождестве Христове, о Вифлеемской звезде, о Деве Марии. Мне показалось , что мы находимся в горнем Иерусалиме. В эти минуты мое тело стало вибрировать, я ощутила незабываемое тепло, которое исходило от батюшки. Он весь светился, как солнце, наполняя меня верою и любовью. Но спустя пару минут я проснулась и поняла, что это было лишь сон. Как же мне хотелось бы, чтобы он был рядом, подумала я…

***

Рассветное солнце медленно сползало за горизонт, окрашивая небо в нежно-сиреневые и золотистые тона. На кладбище, среди покосившихся крестов и замшелых надгробий, отец Андроник, сгорбившись под монашеской скуфьей, нашел уютную, но уже замерзшую лавочку. Она стояла у старой берёзки, почти поглощенная снегом, и с нее открывался вид на всю тихую долину мертвых. Он не спешил. Не было суеты в его движениях. Батюшка акуратно вынул из кармана подрясника потрёпанный, с обтрепавшимися краями, Псалтирь. Лишь одними устами, беззвучно и устало, он шептал слова молитвы, которые знал наизусть, казалось, с самого рождения. Это были молитвы за упокой душ усопших, за всех, кто нашел здесь последний приют – и за тех, чьи имена еще помнили, и за тех, чьи таблички давно стерлись временем. Утреняя прохлада опускалась на кладбище, неся с собой запахи зимы, влажной земли и далёкого дыма из чьей-то печи. Отец Андроник ощущал этот покой всем своим существом. Для него кладбище было не местом скорби, но местом сосредоточения, где земная суета отступала, открывая дверь в нечто большее. Здесь, среди мёртвых, он чувствовал жизнь острее, понимая её хрупкость и бесценность. Шорох воронов над головой, готовящихся ко дню, первые проблески солнца, пробивающиеся сквозь мерцающий свет начавшегося дня – всё это было частью его безмолвного бдения. Молитва его была мостом, перекинутым между видимым и невидимым. Между временем и вечностью. Это были не просто слова, но живое дыхание души, в котором печаль смешивалась со светлой надеждой на милость Божию. Отец Андроник молился за них, за себя, за весь мир, который так часто забывал о своей хрупкости и о том, что за земной жизнью всегда следует нечто большее. Его тонкие руки крепко сжимали Псалтирь, а туманный взгляд, устремлённый вдаль, казалось, видел не только холмы и угасающее небо, но и те незримые миры, что открываются лишь сердцу, наполненному верою. Когда последняя звезда погасла, и наступило утро, отец Андроник закрыл книгу. В его глазах, глубоких и мудрых, отражалось спокойствие, присущее тем, кто познал истинную ценность смирения. Он медленно поднялся, поклонился невидимым обитателям кладбища и так же тихо, как пришёл, удалился, оставив после себя лишь эхо беззвучной молитвы и обещание света в наступающей тьме. Он направился в Храм на Божественную Литургию. Батюшка мог ночами сидеть на кладбище и молиться. Так было всегда, сколько он помнил себя.

Его отец был священником, а матушка швеёй. Он был единственным ребёнком в семье. Папа его научил всем молитвам, вере и служению. Он с детства стал пономарем, помогал в алтаре в Храме. Но потом мама заболела неизлечимым недугом и умерла. Он остался один с отцом, вскоре потом и папа принял монашество. Мальчик зачастую чувствовал себя одиноким и брошенным. Но потом ему Господь даровал – могучее утешение, это непрестанная беседа с Ним, Его любовь и тепло. Так, он и стал обретать истинную веру и смирение…

Глава 3. Сталкер.

– Я позвонила и все рассказала родителям, – говорит Аня, – они решили, что я якобы учиться не хочу, и поэтому все выдумала. Так и знала, что так и будет…

– Да уж, – проворчала Настя, – а мне, и звонить некому. У меня только бабушка, и то, она перенесла инсульт, плохо разговаривает и понимает. За ней ухаживает моя тетя, но у меня с ней не самые лучшие отношения…

– Да, мы влипли, – грустно произнесла Наташа.

– Совсем недавно ведь пропала Маша, – вспомнила Анюта, – а потом, ее как вроде нашли мертвой в лесу. Если честно, я не особо во все это верю, но думаю, нам стоит попробовать.

– Ты о чем? – спросила Настя, вопросительно посмотрев на подругу.

– Неужели? – засмеялась Наташа.

– Да! – воскликнула Аня и достала доску Уиджи, – это единственный вариант, чтобы выведать и узнать, что случилось. Мы должны. Пошлите на кладбище, и там сделаем это!

– Но Церковь запрещает это делать, – строгим голосом сказала Настя, – нельзя.

– Да ладно, – отмахнулась Наташа.

– Заодно узнаем, – ответила Анюта и рассмеялась, – действительно ли все это правда. Я всегда хотела попробовать воспользоваться доской Уиджи, но мне одной было страшновато, а вы мне составите компанию. Будет весело.

– Нет! – испуганно протянула Настя, – вы что не смотрели ужастики? Там всегда с этого начинается…

– Да ладно, – вновь повторила Наташа, – пошлите.

– Но не на кладбище же! – закричала Настя, – это опасно.

– Я самая младшая из вас, и то не боюсь, – заявила Анюта.

– Хорошо, – с трудом согласилась Настя.

Девочки поспешили на кладбище. Солнце уже неспешно садилось, на небе появился золотой и острый полумесяц. Было очень снежно, повсюду были огромные сугробы, наледь и снеговики, которые слепили дети. Наташа шла и радостно распевала песенки, она любила все, что связанно с потусторонним и мрачным. Еще пару шагов, и они были на месте. Вечернее кладбище было особенным в такие мгновения. Аня и Наташа, две неразлучные подружки с трудом протискивались через покосившиеся сломанные деревья и ветки, а их сердца стучали в предвкушении и страхе. Лишь Настя чувствовала, что что-то случится, непременно. Такое никогда не заканчивается добром, тем более, спиритический сеанс.

– Кому и зачем являться? – недовольно проговорила она, – эта девочка умерла, допустим, она в раю. Зачем ей приходить к нам и разговаривать?

Подмышкой у Ани была доска Уиджи, украденная из подвала их частной школы.

Их целью была могила маленькой Маши, умершей, которую нашли в лесу. Они подозревали, что это Моргана Сергеевна с ней что-то сделала. За последние дни перед пропажей, Маша очень странно себя вела, постоянно молчала, билась в припадках, будто, у нее эпилепсия. Она не спала ночами и была одержима учительницей. Маша разговаривала лишь с ней, а потом она пропала на три месяца. И спустя это время ее нашли в лесу, но не разъеденное тело. Кто-то ее убил, а потом выкинул лес…

Девочки нашли мраморную плиту с фотографией Маши – круглолицей девочки с большими, немного грустными глазами. Тишина была почти оглушительной, прерываемая лишь возгласами воронов. Разложив доску на сером надгробии, Аня и Наташа сели на корточки, прижимаясь друг к другу.

– Ну, давай, – прошептала Настя, сузив глазки от мороза, чувствуя, как по спине пробегают мурашки от страха…

Дрожащими пальцами они положили кончики на плашетку.

– Маша, ты здесь? – голос Ани был тонким и дрожащим. Ей стало жутко.

И тут пуще прежнего, накаркал черный одноглазый ворон. Настя вздрогнула и подпрыгнула от ужаса.

– Успокойся, и не шевелись, – сказала Наташа, – мы уже начали обряд. Во время этого нельзя отпускать руки!

Доска молчала. Ветер завывал в кронах старых деревьев, создавая зловещие шорохи.

– Может, пойдем? – пробормотала Настя со слезами на глазах, уже жалея о своей смелости.

– Подожди! Еще раз…– Аня, отчаянно пыталась, стиснув "до нельзя" зубы.

– Маша, мы хотим с тобой поговорить! Дай нам знак, если ты здесь!

И тут плашетка едва заметно дрогнула. Девочки замерли, боясь пошевелиться. Затем, медленно, с легким скрипом, она поползла.

К «Д». Потом к «А». И наконец, остановилась прямо на знаке вопроса: «ДА?»

Сердца девочек замерли. Это было слишком реально.

– Маша… что ты хочешь? – прошептала Аня, почти не веря своим ушам.

В этот самый момент откуда-то из-за кустов, прямо за могилой, раздался тихий, почти детский смешок. Он был легкий, воздушный, но наполненный такой звенящей пустотой, что волосы встали дыбом. Он не был злым, скорее… наивным, но от этого становилось только страшнее. Настя оглянулась и увидела покойную Машу… У нее были выколоты глаза и стекала кровь. Усопшая приближалась к ним. Настя сморщила лоб, и сказала:

– Там…– она взглянула на Наташу, но та и не пошевелилась.

– Маша! – закричала Аня, увидев ее…

Девочки, не сговариваясь, отдернули руки. Схватив доску, они вскочили и бросились бежать, не разбирая дороги. Ветки хлестали их по лицу, комья земли и снега летели из-под ног, но они не останавливались. Каждый шорох снега за спиной казался шагами невидимой усопшей. Настя свалилась и упала, поскользнувшись на наледи.

– Настя! – крикнула Аня, но Наташа тянула ее за собой.

– Бежим! – воскликнула подруга.

– Мы не можем ее бросить, – заплакала Аня и остановилась.

– Нам самим надо спасаться, – убеждала ее Наташа.

Они побежали дальше, только стоило им оглянуться, как увидели они, что к Насте подошла та покойница.

Только оказавшись за воротами кладбища, под тусклым светом уличного фонаря, они остановились, тяжело дыша. Лица их были бледны, глаза расширены от пережитого. Доску Уиджи Аня бросила в мусорный бак, чувствуя, что прикосновение к ней жжет ладони. Этот тихий, детский смешок, прозвучавший из ниоткуда прозвучал вновь.

Настя кричала, а к ней подошла та усопшая. Кто это? Призрак ли или бес?

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – услышала она голос священника.

Настя крепко зажмурилась, сморщив лобик. Но вдруг она ощутила тёплое прикосновение человека. Девочка увидела перед собой отца Андроника. Он помог ей подняться.

– Что случилось? – спросил он и взглянул на нее.

– Мы с подругами провели спиритический сеанс, – выпалила она, – я этого не хотела! Нам ведь никто не верит, но эта учительница – монстр! Мы хотели разобраться, ведь пропала Маша, а потом ее нашли мёртвой. Мы заподозрили в этом Моргану Сергеевну, и решили сделать обряд, чтобы узнать правду! Но тут такое случилось…

– Ох, – священник глубоко вздохнул и взял за руку ее.

Они вместе пошли.

– Но ведь нельзя этим заниматься, – говорил он, – заигрывание с ремнями силами, может, очень плохо кончиться. Я вам верю, и я разберусь с этой женщиной обязательно.

– Правда? – ее глаза заблестели.

Батюшка привел ее к своему дому.

– Заходи, – сказал он, – здесь я живу.

– А вы разве не отведете меня в школу?– удивилась Настя.

– Сейчас очень поздно, – произнес он, – я слепой на один глаз, и к тому же, очень плохо вижу. Могу сам заблудиться, тем более, в темноте. А мой дом ведь ближе. Завтра отведу тебя в школу.

– Хорошо, – говорит ученица.

Его дом выглядел очень старым, мрачным и темным. Туалет находился на улице, почти, как в деревенских домах, что весьма неудобно. У него было всего три комнаты и кухня. Повсюду были иконы Богородицы Пресвятой, Господа и Святых. Ярко горели разноцветные лампадки. Батюшка накормил девочку кашей и напоил ее ароматным чаем. Она пригляделась к нему, и увидела, что у него в ухе была многоножка. Она вздрогнула…

– У вас в ухе, – она показала указательным пальцем и съёжилась, ожидая, чего-то ужасного.

– Да, – но батюшка расхохотался, и вынул из уха многоножку, и показал ей, – но ведь говорят: "у всех свои тараканы в голове". Но у кого тараканы, у кого многоножки!

– Гадость! – она с перепуга закашлялась.

Иеромонах постучал ей по спинке.

– Все хорошо, Настя, – спокойным и ровным голосом сказал он, – ты в безопасности. Ложись спать, а я еще помолюсь.

Она посидела и пошла в комнату, легла на печь, крепко зажмурилась и пыталась успокоиться, но слышала, как молился отец Андроник. Но после того, что она видела, он вызывал у нее лишь страх и ужас. Из одной западни, она угодила в другую, подумала она. Может, и здесь, опасно…

Она долго не могла уснуть и решила встать подсмотреть за отцом. Его странная фигура, казалась вырезанной из тени. У него были длинные кудрявые волосы и стелились по спине. Лик был строгим и почти бесстрастным, но в глубине глаз таился тот самый странный, пронзительный блеск. От него исходил запах леса, земли и чего-то неуловимо дикого. Он напоминал запах гнили и смерти…

На столе перед ним лежал потрёпанный молитвослов. Но отец Андроник не читал. Он сидел, низко склонив голову, и монотонно, глухо шептал слова молитвы. Это была не обычная молитва, а скорее наговор, обращенный к самому нутру бытия, к чему-то очень древнему и первобытному.

Его руки, худые и жилистые, были покрыты старыми, едва зажившими шрамами. А на правой руке, там, где когда-то была глубокая рана – он получил её давно, защищая от волка потерявшегося ягненка, – теперь копошились опарыши. Медленно, едва заметно, они двигались, маленькие белые червячки, выполняющие свою, непонятную человеческому глазу работу. Для любого другого это было бы отвратительно, невыносимо. Но отец Андроник не обращал на них никакого внимания. Он давно привык к ним, принимая их как часть своего тела, как часть леса, как часть своего странного, одинокого существования. Он верил, что это не наказание, а особое, Божье очищение.

Его молитва сливалась с шумом ветра за окном, со снегопадом, с едва уловимым писком лесных мышей. Он молился не только устами, но всем своим существом, каждым нервом, каждой клеточкой. В его молитве было смирение перед природой, перед её суровостью и её милостью, перед жизнью и смертью.

Он молился за этот лес, за его обитателей, за души, которые когда-то жили здесь и теперь стали частью этой земли. Он молился и за себя, за свою странную долю, за свою боль и за своё тихое, почти звериное принятие всего, что ниспосылает ему Господь.

Время шло. Лампадка догорала, её свет становился всё слабее, отбрасывая на стены причудливые тени, которые двигались и танцевали, будто вторя его незримой молитве. Опарыши продолжали свою работу, очищая рану. И отец Андроник продолжал шептать свои древние слова, растворяясь в тишине ночного леса, становясь его частью, его голосом, его молящим сердцем. Он всегда был один, но в этой тишине и одиночестве он находил своё утешение, свою связь с тем, что было больше, чем просто мир людей.

Еще пару слов молитв, и лампадка потухла. Он устало зевнул, выпил святой воды с просфорой и лег на скрипучую кровать. Настя пошла в комнату и тоже легла на печь.

Наутро, она проснулась оттого, что у нее в ногах лежал черный кот. Он мурчал и внимательно смотрел на нее своими глубокими зелено-желтыми глазами. Еще было темно за окном, но уже было семь часов утра. Девочка уже слышала, как молился батюшка.

***

За последнее время, я себе места не находила. Все эти дни были пропитаны грустью и тревогой, хотелось чего-то нового и настоящего. Я совершенно свободна, у меня не было ни друзей, не родных, ни близких. Я жила лишь с болящей бабушкой. Мой родной брат погиб на войне, честно сражаясь за нашу родину и отечество. Мы с ним были очень близки, мы были с ним двойняшками, а когда мы были маленькими все нас вечно путали, но это уже так давно было. Мой друг, которого я любила, уехал в другой город. Мы с ним только начинали встречаться, более того, у меня к нему были романтические чувства. В моей жизни не осталось больше никого… Серое небо вновь наполнено свинцовыми тучами, оно несло в себе печаль, тревогу и тошноту, все то, что есть и внутри меня. Болью в сердце стало абсолютно всё. Мне всегда казалось, что я тоже птица. Птица Алконост. Только теперь я поняла, как надежда и вера угасает у людей. Нас окружает жестокая реальность, всем друг на друга все равно. Сказки, казалось бы, и нет. Но она есть и чудеса. Когда я смотрю на звезды и думаю про космос, то встречаюсь с чем-то необыкновенным. Это больше, чем просто любовь. В разгар моих страхов, приступов боли, я созерцала в небе воздушный поезд в Рай.

Стоял самый разгар декабря. Проходили неспешно дни мои, приближался большой праздник Новый Год. Я по переписке познакомилась с одной девушкой, она была моей ровесницей, ей было двадцать два года. Ее звали Анжела. У нее были темные волосы каре, светло-синие очи, обрамленные черными ресницами, ровный нос, тонкие и узкие губы, и шелковистый голос, как у птички. Она жила в деревне недалеко от нашего района. На днях, она обещала приехать и мы с ней хотели встретиться. Она была такой же одинокой, как я. Говорила, что у нее из близких – только родители и одна подруга Лариса. Анжела увлекалась музыкой, как я. Она играла на музыкальных инструментах, на скрипке, фортепиано и на гитаре. Мы с ней стали, чуть ли, не каждый день созваниваться. Я с нетерпением ждала того дня, как мы встретимся. И вот этот час настал…

Мы договорились увидеться у большого магазина "Мечта". Я надела свое любимое голубое платье аниме стиля с матросской, аккуратно накрасила и подвела глаза карандашом. Я пришла к магазину и стала оглядываться по сторонам в поиске ее, но ее не было. У меня всё внутри задрожало. Но никто не пришёл. На мои звонки Анжела не отвечала… Но вдруг я неожиданно столкнулась с мужчиной, он любопытно и неотрывно глядел на меня. У него были темные глаза, длинные волосы, хмурый и сосредоточенный взор. Он выглядел весьма озадаченным и смотрел на меня так, будто, знает меня, что насторожило меня. Я отвернулась мгновенно и взяла в руки телефон, он тоже перестал так настойчиво пялиться.

– Здравствуй, – произнес он, приблизившись ко мне.

– Здравствуйте, – я поздоровалась.

Но после этих двух слов вдруг повисла злая пауза. Я вскинула брови – я ждала, что он что-то скажет, но он молчал. Затем, я раздраженно вздохнула и зашла в магазин, но этот мужчина последовал за мной.

– Как у тебя дела? – спросил он с каким-то наигранным весельем.

Я удивилась и помчалась куда подальше от него, а мое сердце стало бешено колотиться. Я оглянулась и увидела, как лик того мужчины исказился, он был в ярости, но быстро смог вернуть свой прежний вид, справившись с нахлынувшими эмоциями.

Этот день прошел ужасно. Мне Анжела ответила, что она не смогла ко мне приехать, что лишь огорчило меня. Пообщаться мне не с кем, как только с бабулями в нашей Церкви. Но отец Андроник говорил мне, что одиночества не существует, потому что, человек всегда рядом с Богом. Но вполне возможно сами одинокие люди это себе и выдумали, чтобы не грустить. Сказала я сама себе и усмехнулась.

– Лиза, – говорил отец Андроник, его голос был тихим, но удивительно твёрдым, – ты ищешь утешения в том, что конечно: в друзьях, в суете, в стенах. Но это не может заполнить ту пустоту, которую ты чувствуешь. Потому что, эта пустота – не отсутствие людей, а отсутствие Света.

Он взял в руки старую, зачитанную книгу Псалтири.

– Послушай меня внимательно, и запомни, – сказал отец Андроник, склоняя голову, – истинного одиночества не существует.

Я подняла глаза, полные недоверия.

– Его не существует, – повторил иеромонах, – потому что, человек всегда с Богом. Ты можешь быть одна в лесу, на вершине горы, в самой глубокой темнице – но ты никогда не будешь одна. Разве ты не помнишь, как жили великие подвижники? Они уходили в пустыню, чтобы быть в физическом одиночестве, но они никогда не были одиноки духовно. Святые всегда были с Ним.