Занимайтесь своими делами

Леони Франсуа была соседкой пра-бабули, её подругой и даже тёзкой, поскольку её полное имя было Доминик Леони Жозефина Франсуа.

– Здравствуйте, мадам Франсуа, проходите. Кофе?

– Спасибо, милая, но я ненадолго, в отеле никого нет. Я по делу.

– Слушаю, мадам.

– Доминик говорила, что ты мастерица шить. Это верно?

– Да, мадам, я портниха. У меня и машинка здесь есть. Вам что-то нужно?

– Скатерти, Ханна. Они совсем истрепались и я, хоть брат и называет меня старой скрягой, решила их частично заменить. Частично, то есть заменить верхние скатерти, они ведь у меня двухслойные. Но готовые стоят столько, словно их нарезали из листового золота, поэтому я купила ткань. Ты не могла бы…

– О, конечно! – Ханна сообразила, что от неё требуется, и даже обрадовалась.

– Э, вот ткань, а вот старая скатерть, снимешь размер. Только нитки я не купила, не сообразила.

– Не страшно, у меня большой запас, подберу в тон. Я буду рада оказать вам услугу, ведь бабушка так вас ценила!

– И именно поэтому никаких услуг, девочка. Это работа, и я за неё заплачу. Но только по факту, когда получу раскроенные и подшитые скатерти. Дюжину.

– Конечно, – Ханна смущённо кивнула.

– Тогда я пойду в отель, а завтра посидим с кофе. Ты закончила с уборкой?

– Да, мадам.

– Доминик, упокой Господи её душу, была та ещё барахольщица. Уверена, твоим помощникам пришлось нелегко, да и за вывоз мусора с тебя содрали. Ну, ничего-ничего, всё образуется. Зато дом теперь задышит заново. Ну, пока.

– Пока!

Ханна вернулась на второй этаж и положила ткань на кресло. Вот и работа. Можно будет найти ещё заказы, ведь кафе и отелей в туристическом Кольмаре было великое множество. Шторы, тенты, скатерти, чехлы на мебель – это всё она может шить и ремонтировать. И Ханна решила дать объявление в местную газету, а заодно заказать вывеску на дверь…

***

Арно огляделся и вошёл в отель.

Пожилая мадам, чуть прищурившись, оглядела юного высокого блондина с роскошной гривой в чёрной майке и джинсах с большим баулом. Ну, прям принц!

– Добро пожаловать, месье. Люкс?

– Да, – с намёком на кривую улыбку сказал парень.

Полная золотоволосая мадам с аккуратным узлом волос и приятной улыбкой протянула ему ключи, но руки не убрала. Он передал ей паспорт.

– Шарль! Отнеси вещи месье де Сандра в мужской люкс! – окликнула дама юношу-гарсона.

– Леруа де Сандра, – поправил Арно.

– Про прощения, месье. Леруа де Сандра. Шарль отнесёт ваши вещи. Не желаете отобедать?

– Нет, я поел в кафе на набережной Лоша. А что это за мужской люкс?

– В моём отеле два номера люкс, месье. Один оформлен в черно-розовой гамме, второй – в серо-голубой. Соответственно, мы зовём их женский и мужской.

– Ясно. Я поднимусь и отдохну. А женский люкс занят?

– Да, месье.

– Дамой?

– Разумеется.

Он кивнул и пошёл на второй этаж. Лестница даже не скрипнула, храня то же невозмутимое спокойное достоинство, как и хозяйка заведения. Арно выдал мальчику положенную бумажку чаевых и, закрыв за ним дверь, оглянулся.

Кровать, комод, тумбочка, стол и пара стульев. Всё в сине-голубую полоску на бело-сером фоне, как и говорила мадам. Он задрал перед зеркалом майку. На груди алело пятно от ожога, но волдыря не было.

Ничего бы не было, если бы не глупость сестры. Бестолковая девчонка! Приспичило ей узнать семейные тайны. Да нет никаких тайн – просто глупые старые сказки выживших из ума стариков, пытавшихся из последних сил привлечь внимание к угасающему и разоряющемуся роду. А у сестрёнки просто всплеск гормонов. Обычно девчонки сбегают из дома за прыщавыми юнцами, а эта сделала ноги за мифическими сокровищами, дурочка. Хоть бы у него толком расспросила, он бы ей рассказал, как сам в семнадцать чуть не купился на эти россказни. Как жаль, что он не стал её слушать, когда она сунулась к нему с этим. Простой разговор по душам мог раз и навсегда пресечь это безумие, а теперь сестра подвергает опасности свою жизнь и ставит под угрозу семейную репутацию в погоне за призраками несуществующих историй. Арно вздохнул.

Где его семнадцать лет? В коридорах Сорбонны, в переулках старого Парижа, между пожелтевшими страничками дневника юной Мари Перье, отдавшей ему свою невинность…

Глупое бегство Стефани вызвано именно тем, что ей вовремя не дали сбежать, как дали ему когда-то. Впрочем, родители правы – девочки не чета мальчикам, и их место в гостиных, а не в гостиницах. Его послали за беглянкой, потому что он знал и понимал её как никто, и он вернёт её во что бы то ни стало. Скинув одежду, он пошёл в душ смыть дорожную пыль и тяжёлые мысли…

***

Старый Клод Леон прикрутил верёвку к старинному железному кольцу, вбитому в кусок гранита на набережной центрального канала недалеко от его дома, и распрямился. Вода в канале потемнела и перестала отражать небо, сумерки легли на неё серой тенью, безошибочно указав лодочнику, что рабочий день окончен.

Девчонка с пчелой на шляпе напомнила ему о том, что июль на исходе, и до первого августа осталось меньше недели.

– Значит, они снова здесь. Но Ханна почти местная, правнучка этой старой барахольщицы Доминик, а кто же ещё приволочётся в город и окрестности?

Подумав о ежегодном безумии, охватывающем местных и туристов в конце лета и начале осени, он пожал могучими плечами. Сборище дураков! Хоть бы кто из них покалечился в Вогезах, и им всем запретили туда лазить. С другой стороны, они приносили в окрестные городишки немало денег, да ещё готовы были сорить ими, щедро платя за заведомо придуманные байки, так что можно и потерпеть немного ради лёгкого дополнительного дохода.

Закинув шест в лодку, а вёсла на плечо, невысокий бородатый старик с растрёпанными рыжими лохмами, тронутыми сединой, с загорелой грубой физиономией, изрезанной морщинами, как фьордами, сильно хромая, начал подниматься вверх по улочке, зажатой старинными фахверковыми домами, увитыми зеленью. Не дома – мармеладки в витрине кондитерской.

Опять эти придурки слетятся, как пчёлы на мёд, нарушая покой и мешая глупыми затеями местным старожилам. И его делу будут мешать. Или стоит использовать их в своих целях? Может, это и хорошо, что с ними будет Ханна. Кажется, Леони поладила с девчонкой, и можно будет держать их на контроле. А если она станет действовать одна? А если она уже что-то нашла в доме старой Доминик? А может ему самому ей кое-что туда подбросить? Стоит ему лично пообщаться с этой малышкой, тем более, что она вроде как всерьёз решила осесть в Кольмаре и войти в круг местной элиты – владельцев недвижимости в историческом центре. Осознаёт ли она, какой чести удостоилась, не имея на то никаких причин кроме сомнительного родства?

Оставив вёсла в специально отведённом углу в коридоре, он прошёл к креслу посреди полупустой комнаты и тяжело в него опустился, откинув голову на высокую спинку. Медная борода задралась вверх, веки с короткими белёсыми ресницами опустились на вечно прищуренные серо-зелёные глаза, мускулистые руки с кулаками-кувалдами опустились и безвольно повисли, ноги вытянулись. С виду ноги были одинаковыми, но широкие штанины из плотной застиранной парусины скрывали врождённый дефект – сухость левой ноги и её немощь, из-за которой он был обречён на хромоту и вечное сожаление в глазах родителей.

Это была традиция – хоть пять минут посидеть в кресле, не переодеваясь и не умываясь, давая себе краткий отдых после работы.

Вскоре он встанет и поставит на плиту сковороду с маслом и джезву, чтобы аромат кофе изгнал запах рыбы, сменит робу на белую рубашку и джинсы и, нажарив рыбы и сварив кофе, сядет ужинать за стол перед телевизором, чтобы посмотреть спортивные новости. Огромное преимущество его крошечного дома в том, что он одноэтажный, и ему нет нужды таскаться по лестнице на верхние этажи. Просторная гостиная и крошечные кухня и спальня – вот и всё, что у него есть, и всё, что ему, собственно, и нужно. Свежая газета и рубашка, телевизионный матч по футболу, кофе и рыба, минимум мебели и утвари, никаких баб и безделушек, и никаких соседей сверху, блаженная тишина и одиночество, устроенное по его вкусу, – о чём ещё мечтать?

Клод Леон чуть вздохнул. Он и слово бы это забыл – «мечтать», да дураков развелось, строящих из себя мечтателей и романтиков, а на деле неудачников, не сумевших определиться с собственной жизнью. Вот он однажды определился и теперь живёт, чувствуя себя ценной частью и общины, и важного большого дела.

В дверь постучали.

– Входи, Леони!