Время, которое рядом

– Серый, знаешь что? Давай не будем бежать впереди паровоза. Давай присмотримся друг к другу? У меня ведь сын, да и вообще я женщина с прошлым. И что будет, если ты не согласишься с тем, какое оно, моё прошлое?

– Ир, я знаю, что ты девушка взрослая, да и сам я давно не пацан…

Сергей порывался ещё что-то сказать, но Ирка его перебила:

– Ты мою маму не знаешь. Давай так: выйду за тебя, если с ней подружишься!

– Ого. Ирк, да ты никак маменькина дочка? – Серёга смотрел насмешливо. – Тебе вроде под сорок, а всё на маму оглядываешься.

– Ну вот так, Серый. Принимаешь меня – принимай с потрохами. – Ирка наконец решилась сказать чуточку больше. – И ещё: баба я одинокая. Жизнь у меня после мужа и до тебя вовсе не монашеская была. А там смотри сам.

– Но ты же не отказываешь? Значит, пока мы с тобой побудем на положении жениха и невесты, так? – Сергей снова достал кольцо и надел его Ирке на палец. – Теперь ты окольцованная, замуж больше ни за кого и не думай выходить – я буду бдить. – Он шутливо погрозил ей пальцем.

Ирка спрятала руку с кольцом в карман. Голова кружилась, словно не бокал шампанского выпила, а выдула целую бутылку в один присест.

Глава 10

В понедельник утром Ирка очнулась со странным ощущением тяжести. Такое давящее ощущение – ни вдохнуть, ни выдохнуть, она аж испугалась. Пошевелилась, просыпаясь. Попыталась повернуться на бок – и ей тут же полегчало: толстый рыжий котяра, нагло дрыхнувший на её груди, свалился на пол, как небольшой мешок картошки. Он недовольно мяукнул, встряхнулся и стал вылизываться, причёсывая помятую шубу.

Ирка тихо засмеялась и потянулась. Солнечные лучи сквозь зелень штор пробивались в тёмную комнату, что наполняло её таинственностью. Ирка отодвинула занавески – улица была залита светом, как будто уже март, и зима на исходе, ещё немного, и пробьются остренькие зелёные иголочки молодой травы. Пусть бы это продолжалось вечно: и старая бабушкина кровать с панцирной сеткой, и пуховая перина, и чтобы толстый рыжий кот умывался бы на Иркиной подушке, и чтобы шторы зелёные, и пылинки хороводились бы в солнечном луче.

Светлое настроение испортила мысль о том, что надо вставать и ехать на вокзал за билетами. Ирка вздохнула и вылезла из-под пухового одеяла. Умылась нехотя, прислушалась: тишина в доме. Прошла по комнатам – пусто. Вышла во двор и увидела бабушку, которая сыпала корм курам и совала пучки сена в клетки крольчатника.

– Бабуль, давай помогу. – Ирке было совестно: бабушка в свои годы поднялась и работает с утра пораньше, а внучка дрыхнет и мечтает о том, чтобы всегда валяться в кровати.

– Ничего, Ириш, я почти управилась уже. Вот разве что напоить осталось кур да кроликов. В доме на плите стоит тёплая вода – принеси, да и хватит им.

Ирка принесла ведро, разлила по мискам, а потом слушала бабушкин рассказ:

– Кролик-то отогнул сетку да сбежал, представляешь? Крол здоровенный, такую дырку проделал, что за ним из этой клетки все остальные поускакали. А мне куда за ними бегать? Возраст не тот уже. Я думала – всё, не увижу больше моих кроликов. А месяца через два смотрю: под сенником нора, а они туда ныряют. Лёшку соседского попросила помочь. Раскопал он, а там – мать честная! – ещё лопоухих понаплодилось. Спасибо Лёшке – починил клетку и все остальные клетки проверил, потом кроликов поймал. Теперь хорошо, никуда не сбегут. Пойдём завтракать, Ириш, а то заболтала я тебя.

Как оказалось, бабушка успела с утра напечь целую гору оладий. Золотистые, пышные – Ирка мысленно поклялась, что научится готовить точно такие же. Она обмакивала румяную духовитую оладью в пиалу с прозрачным янтарным мёдом и откусывала, стараясь не капнуть на серую льняную скатерть.

– Как же это вкусно, бабуль! – Ирка не могла остановиться, всё ела и ела. Бабушка смотрела на жующую внучку и улыбалась:

– Ешь, девочка, ешь, кто тебя ещё так покормит, если не бабушка. Да и долго ли мне осталось землю топтать? Приедешь в следующий раз, наверное, уже на мои похороны.

У Ирки кусок оладьи встал комом в горле:

– Бабуль, не говори так. Пожалуйста, больше никогда так не говори, слышишь? – Ирка вскочила и обняла бабушку.

Старушка, отвернувшись, вытирала глаза уголком полотенца:

– Ой, простыла я, что ли, глаза слезятся. Ничего, Иринка, не буду больше. Ешь, девочка моя, ешь, не переживай. Всё у нас будет хорошо.

– Бабуль, спасибо, я наелась. Хочу такие же вкусные научиться печь, напиши мне рецепт. А я пока поеду на вокзал с Серёгой – на вечерний поезд билеты хочу купить.

– Конечно, напишу, поезжай, хорошая моя, – согласилась бабушка.

Сергея не оказалось дома. «Придётся ехать одной», – подумала Ирка и зашагала в сторону остановки, но тут из-за поворота вырулила «бэха». Машина остановилась, и из неё вышли Сергей и вечно бодрый Лёха. Ирка ничего не успела спросить, как Сергей протянул ей два билета:

– С комфортом поедем, в купе. А ты чего мрачная, как Мефистофель? Что случилось? Тебе соседка звонила? – забросал вопросами Сергей.

– Да не звонил никто, не парься. Просто бабушку жалко: одна остаётся. И неизвестно, когда ещё приеду. – Ирка вспомнила разговор за завтраком.

– Ничего, Ирк, теперь ты точно почаще будешь её проведывать, – Сергей заулыбался. – Я это дело проконтролирую. У меня теперь карт-бланш, можно сказать.

– Но-но! – возмутился молчавший Лёха. – Ты не слишком выпендривайся, жених новоявленный. А то возьму и сам Ирке предложение сделаю. Не, ну а что? Почему нет? Может, она за меня пойдёт? – Лёха воодушевлённо повысил голос и теперь почти кричал. – Ир, ведь всё возможно в подлунном мире. Я вот лично верю, что ты меня не послала бы! Наверное, не послала бы, – исправился он.

– Ага, ты сейчас договоришься, братан, – засмеялся Сергей. – Я вот твоей Татьяне стукану, что ты к моей невесте подкатываешь, – жена тебя мигом окоротит.

В его голосе прозвучало злорадство, и Ирка с удивлением подумала, что Сергей как будто ревнует. Она улыбалась: Серёге сорок, Лёхе сорок два, а болтают ерунду, как подростки. Лёха погрустнел:

– Эх, Серый, Татьяне моей что есть я, что меня нет. В последнее время не ладится у нас что-то, вот и торчу у родителей то и дело. Дочка только и держит, а то бы уже давно развелись.

Ирке стало неловко оттого, что чужая жизнь приоткрылась с неожиданной стороны. Она поспешила отшутиться:

– Нет, Лёх, я тебя, конечно, уважаю, мужик ты хороший, опять же – товарищ детства. Но я другому отдана и буду век ему верна, – с шутливым пафосом продекламировала она «Евгения Онегина». – И вообще, ты сам подумай: как я сразу за двоих могу выйти? Никак не могу, Лёх. А иначе это многомужие будет, как же это называется… полиандрия. Как минимум неприлично, да и законом не приветствуется. Так что извиняй, но не могу принять твоего предложения.