Фиолетовые кружева

Арина засмеялась.

– Ну что ты! Просто у меня все посчитано!

– Ладно! Чёрт с ними! Нам пора спускаться!

– Позовешь Владимира, чтобы он помог вынести багаж?

– Конечно!

Леся, весело подпрыгивая, вышла из комнаты.

Я вертела в руках баночку с таблетками. Нужно отдать бабе Зите должное – она меня почти изобличила. Я вспомнила странный сон про блины и чувство вины при их поедании. Казалось, старуха сразу все поняла! Хотя это было во сне!

«Она навсегда порабощает. Она – цунами, которое смоет тебя и твою волю».

Но я научилась плавать и дождалась штиля, а очень скоро и «витаминки» мне не понадобятся. Шах и мат, уважаемая баба Зита!

Тут я задумалась: а в чем, собственно, меня изобличила старуха? В том, что я тоже жертва сестер Сии и Мии или в том, что я…

«А, может, ты в Полину превращаешься?!»

Разве это не одно и то же?

Эпилог

Я открыла глаза.

Ничего фиолетового. Лишь белый холодный потолок давил, словно движущаяся стена. Я села в кровати. Моя соседка Леся Вивьянова уже проснулась. Подмигнув мне, она продолжила грызть большое зелёное яблоко, да с таким усердием, что капельки сока летели мне в лицо.

Я встала и умылась. Усевшись за стол, открыла дневник, куда записываю, что съела, когда и в каком количестве.

Сегодня десятое марта.

Последнее, что я написала в дневнике: Лепестки. Стебель. Маковая улица, Лепестки для знати, Стебель для челяди…

Что это?

Я огляделась вокруг. Взгляд упал на тумбочку. На ней стоял красивый яркий цветок-папавер, сделанный из бисера.

Папавер – густомахровый мак.

Я громко охнула и схватилась за голову.

Вчера вечером у меня чуть не случился приступ. Насмотревшись на подаренный сувенир, я взяла ручку и начала писать о некоей Маковой улице, огромной как город, со странным распределением жителей: Лепестки для знати, Стебель для челяди. Дальше рассказ обрывался.

Притупив приступ бредовой писаниной, я ушла спать, и мне все приснилось. Я видела себя со стороны, и я была гораздо старше. Мне было девятнадцать лет. Я училась в психолого-педагогическом университете. У меня была сестра. Я посмотрела на кровать, стоящую напротив.

Леся Вивьянова – моя соседка по палате. Леся. То есть Олеся. При чем тут Александра?!

«Чем дальше в сны, тем чудесатее снаружи!» – пронеслась в голове мысль моей названной сестрицы из сновидения.

Меня начало трясти. Нужно срочно поговорить с Зинаидой Никаноровной.

Она мой лечащий врач. Куда же еще чудесатее!?

Я пролистала дневник и вырвала лист, где была нарисована Ненасытная Мия. Взяв рисунок с собой, я отправилась к врачу.

*  *  *

– Во сне я была такой сильной, такой умной, такой независимой! Я почти поверила в нее. В ту девушку Ариадну. Я была ею, а маленькая Полина моим бледным отражением. Как хочется, чтобы то была явь! И я не больная Полина, а здоровая Ариадна.

– Полина, так кем ты была во сне? – спросила врач.

– Девушкой, которая сумела избавиться от Ненасытной Мии. Она убила ее в себе навсегда. Ее звали Ариадна.

– Избавиться от кого?

– Ненасыт… – я поперхнулась на полуслове. – Ненасытная Мия – олицетворенное чудовище – нервная булимия. Голодная Сия – ее сестра – нервная анорексия.

– Как интересно! Так, значит, во сне ты была Ариадной. А кто же Полина?

– Кузина Ариадны.

– То есть ты в теле некоей Ариадны, которая победила булимию, наблюдаешь за собой со стороны, но, конечно, во сне ты этого не понимаешь. В этом мы разобрались с тобой сейчас. Во сне ты, естественно, только Ариадна.

– Да.

– Как я поняла, что-то в твоём сне было из реальности? Что именно? И да, пока опустим некую Ариадну. Сейчас мы говорим о тебе, как о Полине. Расскажи о Полине из твоего сна.

– Моя болезнь. Мое молчание с двенадцати лет. Все про анорексию и булимию, правда. То есть, конечно, не сами действия, которые происходили во сне. Естественно, этого наяву не было. Но все те чувства, что я ощущала, были моими. Их поместили в красивую, но очень странную сказку с совершенно незнакомым сюжетом, за исключением анорексии, повлекшей смерть сестрёнки… И действительно, что Сия и Мия представлялись мне в образе чудовищ, но вряд ли в виде горгулий… Наверное, на сон сказалось, что нам с девочками недавно показывали Нотр-Дам де Пари… Про булимию правда лишь то, какие эмоции я ощущала во время приступов и какая я была чисто внешне. Полина из сна – это я настоящая до лечения. И облик Ненасытной Мии, как на моем рисунке. – Я положила на стол вырванный лист бумаги. – Остальное, конечно, плоть воображения.

– То есть, во сне ты не разговаривала?

– Нет… Но до одного момента. Во время очередного приступа булимии, я так сильно рыдала и ненавидела себя. Но вдруг сзади, со спины, подошла Ариадна. Она обняла меня, а я от неожиданности и испуга молила о помощи. Ненасытная Мия стояла рядом и глумилась надо мной. Я твердила, не переставая: помоги мне, помоги мне, мне страшно…

– Хорошо, Полина. А что ещё было общим между сном и реальностью?

– Мои родители те же, что и наяву. Отец известный художник. Только мы не живём в готическом особняке… И еще… – я виновато посмотрела на Зинаиду Никаноровну.

Взгляд задержался на ее подбородке – на нем была большая красивая родинка. Я почувствовала, как щеки заливает густой румянец.

– Странная старуха, очень похожая на вас… только вы значительно моложе.

Врач по-доброму улыбнулась.

– И ещё. Соседка по палате Леся Вивьянова была моей сестрой. Это и понятно, ведь мы так сдружились, пока лежим здесь, а во сне мы постоянно ссорились… И большинство людей из персонала, санитарки и санитары тоже присутствовали. Они были слугами моих родителей.

– Хорошо. Что-то еще?