Судьба педераста или непридуманные истории из жизни…

– Виктор, а ты, это самое, знаешь, чем, значит, французский коньяк, значит, отличается от, это самое, как его, значит, армянского? – спросил Лобов у Макеева, укладывавшего попутчиков на полки в горизонтальное положение таким образом, чтобы оставалось ещё и место для сидения у стола.

– Ну, наверное крепостью? – быстро ответил Макеев.

– Крепость одинаковая. Подумай! Ответ, это самое, значит, не тримальный, – Лобов не выглядел пьяным и язык у него не заплетался, т. к. он с Макеевым на двоих выпил максимум половину бутылки.

– Тривиальным? – переспросил Макеев. – Тарой?

– Нет. Вот ты когда, это самое, значит, выпьешь французского коньяка, то чего тебе сразу же хочется? – продолжал докапываться до кореша Лобов. Он экзаменовал своего приятеля-сослуживца так старательно, что начал входить в раж.

– Закусить. Сыра, орешков хочется, – Макеев не мог взять в толк чего от него добивается услышать его старший товарищ.

– Тебе хочется бабу, – и Лобов мимикой, игрой своими мохнатыми бровями и игривой гримасой, выдаваемой за сладострастную улыбку, показал Макееву верх мужского блаженства.

– Да мне, если честно, и без коньяка всегда хочется женщину, – Макеев весело посмотрел товарищу и кокетливо подмигнул правым глазом так, словно оба они были пионерского возраста.

– А когда ты выпьешь армянского коньяка? – не унимался Лобов, – чего тебе тогда, это самое, хочется?

– Мужика? – Макеев с надеждой на правильную версию ответа посмотрел Лобову в светящиеся молодостью глаза.

– Нет. Тебе хочется, значит, выпить французского! – закончил фразу Николай Михайлович и начал громко смеяться.

Друзья смеялись минут пять, а то и больше, пока в дверь купе не постучала возмущенная мужским гоготом женщина из соседнего купе.

Примерно в 22.00 в вагоне воцарилась тишина. А в купе, где находились четверо чекистов, жизнь не просто продолжалась, а приобретала новые формы, новые очертания. Проснулись алкоголики. И оба, одновременно стали искать минералку. Но ничего безалкогольного найти не удалось. Пришлось разбудить Макеева с Лобовым и подключить их к поиску простой воды.

Растолкав только что уснувших коллег на верхних полках, раскрыв широко окно, включив полный свет, полканы решили продолжить дискуссию о Строевом Уставе, о шаге, и о бабах, разумеется.

Макеев убежал к проводницам с просьбой принести в их купе 12 стаканов чая. Он галантно угостил женщин шоколадкой, двумя малосольными огурцами, рассказал анекдот про коньяк и минут через 15-20 вернулся в купе, где стоял дикий ржач от анекдота про коньяк, который Лобов только-только закончил рассказывать.

В стенку опять начали стучать. Попутчики того же купе, в котором ехала нервная женщина, все проснулись и пребывали в сложном положении. С одной стороны, они были солидарны с дамочкой, которая, как и они, была разбужена шумом, а с другой стороны, анекдот был веселым и классным. Ждали продолжения, ждали новых анекдотов и новых шуток, благо, что говорили все громче обычного.

– А вы знаете, мужики, о чем думают женщины, когда перебегают дорогу? – включился в тему анекдотов Макеев.

– О нас, о чем же ещё?! – не задумываясь выпалил Сан Саныч.

– Они, дурочки, думают, что машина трахает, и поэтому бросаются под колеса. А она просто давит! – Макеев первым громко засмеялся. Не прошло и доли секунды, как заливались гомерическим смехом три соседних купе. Смеялись все, кроме истеричной дамочки, которая банально хотела спать и на которую ни шутки, ни мат особенно не действовали. Она очень и очень хотела спать.

– Сволочи, кабели поганые, чтоб вы все окосели от пьянства! – надрывно заорала нервная женщина, – Дайте же поспать! Утром же надо рано вставать!

– А у нас давно уже стоит! – громко выкрикнул Александр Владимирович и все четверо опять громко заржали.

– У вас, кабелей поганых, только на уме пьянство и женщины, – снова прокричала дамочка из соседнего купе. – Дайте же поспать!

– Какой у неё слух хороший?! Наверное пианистка или…! – закончить мысль Сан Саныч не успел, смех душил бедолагу так, что он согнулся в три погибель и уже катался по полу, дико корчась от гомерического хохота.

Незаметно для четверки наступила полночь. Закончив с анекдотами и беготнёй в туалет по малой нужде, все четверо, выключив свет, лежа на своих полках, пытались уснуть. Сна не было ни в одном глазу.

Лобов тихонечко пускал шептунов. Вонища в купе была такой, что мужской армейский туалет типа «очко» просто отдыхал. Рядом не стоял и туалет-будка коллективного пользования. То ли Николай Михайлович чем-то болел, то ли съел чего-то, но его пучило и пучило. Газовая атака продолжалась непрерывно. Чтобы не издавать позорных звуков он искал и, как правило, успешно находил позы и моменты, когда можно было облегчить свой надутый желудок без привлечения постороннего внимания. Проезд по мостам, тоннелям, встречный разъезд – всё использовалось с лихвой и только ради газопускания.

В два часа ночи Сан Саныч включил свет и начал пристально обнюхивать каждого из попутчиков. Никто не спал, но только Лобов притворился сонным.

– Вот он! – Клизмин радостно ткнул пальцем в руку Лобова. – Кончай пердеть! Ты что, сволочь, хочешь нас отравить?

– Это не я, – быстро ответил Николай Михайлович и ещё плотнее завернулся в простыню.

– Не перестанешь бздеть – пойдешь спать в коридор! Понял, пердун долбаный?! – Сказал Сан Саныч и приоткрыл дверь в коридор вагона.

– Виктор! А ведь ты будешь месяц жить в одной комнате с этим пердуном?! – подхватил тему Александр Владимирович. – Будешь не просто шагать, а бегать по комнате, по санаторию в поисках забвения и покоя!

И теперь уже все четверо громко рассмеялись. Лобов тоже захихикал и не сдержался, громко пукнул и повернулся лицом к стене. Новый взрыв смеха опять разбудил весь вагон.

И снова про шагистику

Парадокс и только: после 60 лет категорически запрещено управлять поездами, самолетами, автобусами… А вот страной – без проблем!…

    Из наблюдений Арнольда Хуеплётова

Железнодорожный вокзал города Феодосии приветливо встретил четверых отпускников. Играла музыка, на перроне были встречающие, ярко светило утреннее солнце.

Нет смысла описывать выгрузку из вагона четырех утомленных чекистов, их следование с вещами организованной группой до санатория Волна и само заселение в номера.

Сокращая всё это до минимума, замечу лишь то, что запомнилось больше всего. А именно, Клизмин с Телегиным заселились в 12-метровый санаторный номер с двумя железными кроватями и видом на море, второй этаж, без балкона и без лоджии. Макеев был подселен к гр. Ковальчук, который впоследствии, уже при реальном заселении, оказался симпатичной незамужней москвичкой, 32 лет от роду, крашенной блондинкой, находящейся в поиске надежного и обеспеченного спутника жизни. Ну а Николай Михайлович – был поселен в номер полулюкс, с балконом, с видом на море, с холодильником, большим телевизором, кожаным диваном и всякой дребеденью, полагающейся в номера VIP-постояльцев. Заселен один с пометкой «без подселения».

Вечером, после купания, после ужина и вечернего кефира (в 21.00 каждому отдыхающему санатория Волна полагался стакан обезжиренного кефира), все четверо накатили, отметив первый день пребывания в санатории.

Ночь прошла у каждого из «новеньких» по-разному. Оба полковника соревновались в руладах и соловьиных трелях. Богатырский храп, икание, старческие кряхтения, чихи и, естественно, зловонный громкий пердеж прерывались забегами в туалет. Оба мочились в раковину, открывая кран с холодной водой, чтобы не оставлять никаких следов, разводов и луж на полу и в раковине. Каждый наивно полагал, что этот прием – НОУ ХАУ именно его, и что никто даже не догадывается о такой возможности, как мочиться в раковину умывальника. Бред!

Не буду оригиналом, если замечу, что почему-то в туалетах (в квартирах, номерах гостиниц и т. д.) по-прежнему в России не делают мужских писуаров?! Более того, считается, что туалет и ванная должны быть раздельными. Бред. А помыть или подмыться? А если мужчина или женщина, что гораздо реже (?) в принципе не пользуются туалетной бумагой или чем-то вроде того? А зачем? Весь цивилизованный мир подмывается и моет свои причендалы. Сразу же! Сделал и помыл! А как же иначе? Ведь только на постсоветском пространстве до сих пор есть туалеты в виде деревянных будок с очком вместо унитаза и естественно, без воды, без туалетной бумаги, без мыла, естественно. Бред!

А не бред принимать пищу грязными руками или беря еду из общей посуды? Или использовать одну ложку на всех? Или есть арбуз или дыню руками и без отделения мякоти от корки?

Я не буду умничать, но в России, да и в других бывших республиках (!) все так делают, все! И лишь единицы обезьянничают за Западом и едят красиво. Настолько красиво, что в публичных местах на себя обращают повышенное внимание и притягивают к себе не только саркастические взоры и улыбки обычных россиян, но даже враждебный, презрительный смех.

Санаторий был советских годов постройки и раковины в умывальнике, совмещенном с унитазом, были установлены правильно. Мужичку даже маленького росточка не требовалось вставать на цыпочки, всё получалось самим собой, просто и естественно. И только Лобов вставал на носочки с прямой спинкой, внимательно наблюдая за струёй.

Макеев отметил Ковальчук около 4-ех раз, с паузами, перерывами и перекурами. Однако до завтрака он кувыркался с ней так, словно это был либо первый, либо последний раз в его жизни. Его избитые шуточки и постоянные мелкие знаки внимания обычно быстро располагали женщин к сексу. И здесь было тоже самое. Более того, бедная женщина утром думала уже только о замужестве, о том, как она с Виктором будет растить и воспитывать детей, о том, как хорошо иметь такого умного, красивого и внимательного мужчину.

Кроме беготни в туалет и обратно Лобов ворочался с бока на бок и пытался наметить план действий на день, неделю, на весь период отдыха. Мысли путались. Он то впадал в дрёму, то просыпался в холодном поту. Алкоголь давал о себе знать. Ведя практически здоровый образ жизни, Николай Михайлович зачем-то выпил. Он напился с маленького количества местной водки, от чего голова его просто раскалывалась.

На небе ярко светил месяц. На спокойной морской глади отчетливо красовалась лунная дорожка. За окном нахально пели свои песни крымские цикады. То там, то сям были слышны голоса ворон, которые обычно по ночам спят, но Николай Михайлович отчетливо слышал каждый звук, каждый шорох. Он даже улавливал звуки из соседних номеров, но все вокруг спали или пытались заснуть как и он сам, и только тезки Александры залихватски храпели, сопели и пускали газики, переворачиваясь с одного на другой бок, ища более комфортную позу, каждый раз сопровождая громкими стонами и кряхтением.

Опять про пердёж? Ну сколько можно? Пунктик, что ли?

* * *

К началу завтрака Николай Михайлович вышел с гладко выбритой физиономией, в чистеньком спортивном костюме, в новеньких босоножках и белоснежных носочках, которые угадывались сквозь дырочки обуви и при ходьбе, когда брючины обнажали голеностопы.

Аппетита не было, зато вкусно пахло бочковым кофе, вареными яйцами, овсяной кашей и ещё чем-то, что внушало оптимизм, не всё так плохо!