Операция «Шасть!»

– Фенька, душенька! – констатировал, блаженно прищурившись, Илья.

– Снова ванну набирать… – с философской невозмутимостью подвёл итог Никита.

Архаровцы притихли. Счёт живой силы теперь выходил и вовсе равный. Атаковать же укреплённые позиции противника боевой устав любой армии разрешает минимум при трёхкратном перевесе. Звериный инстинкт любой шпаны, как ни странно, уставу вторит буковка в буковку.

– Слыш, Лёх, ты не помнишь, что у нас на второе к завтраку? – справился Муромский, с заинтересованной миной возведя очи к потолку. – Чаёк, вроде, уже был.

Попов за ответом в карман не полез. Да и откуда в сатиновых трусах взяться карманам, скажите на милость?

– Как обычно, Илюха. Каша-размазня. Порридж, выражаясь грубо и по-заморски.

Мамелюкам стало ещё того пуще не по себе. Незнакомое слово, изобилующее рычащими и жужжащими согласными, сулило неведомые опасности. И уж если водопад кипятка эти чудные мужики назвали всего лишь чайком…

– А по-русски и изящно как будет? – с тревогой спросил Дредд, озвучивая немой вопрос соратников.

– Если надо изящно, лучше пусть Никита скажет. Никит, проинформируй народ.

Росомаха на полкорпуса высунулась из дупла. Остро блеснули глаза.

– Порридж – это по-нашему дерьмо, хлопцы. Горяченькое, в консистенции домашнего киселя. Прикажете подавать? – Добрынин начал медленно вздымать вооружённую ножницами руку.

Нервы у архаровцев не выдержали. Опережая собственный отчаянный визг, вприскочку, резвые, как архары, покинули они поле несостоявшегося сражения. Да, пожалуй, и страницы нашей повести.

– А вас, голубчик, я попрошу остаться, – сухо обратился Добрынин к растерянному, растерявшему войско Дредду. – Обрисуй-ка, что привело вашу кодлу в сей ранний час к нашему мирному порогу?

Куда было деваться папуасскому принцу? Рассказал, как на исповеди.

Слушали молча.

Когда Дредд закончил, Муромский, не проронив слова, запустил руку ему за пазуху. Вытащил конверт, перебросил Лёхе.

– Илья, – сдавленно, однако гордо (королевскую кровь хоть в белом теле держи, хоть в чёрном – она всё одно королевская) сказал Королевич. – Тебе не кажется, что это уже чересчур? Мародёрство какое-то.

Илья нахмурился, закусил губу. Того и гляди, передумает, вернёт денежки. Ищи их потом, свищи!

На помощь поспешила Фенюшка. Шепнула в ухо Добрынину:

– Никита, братец! Растолкуй хоть ты шпаку шоколадному, чем мародёрство отличается от контрибуции.

– Да запросто, сестричка, – сказал Добрынин и немедленно рыкнул: – Отставить упадочные рассуждения!

После чего в два широких шага очутился между Илюхой и Дреддом. Обратил посуровевший лик к папуасскому принцу.

– Разъясняю популярно, для невежд. Мародёрство, голубчик агатовый, это когда с неостывшего трупа врага стягивают сапоги, шерстяные носки, кальсоны. Штык-ножом отсекают палец, чтобы снять обручальное кольцо. Им же отпиливают ухо, чтобы снять кольцо-серьгу. Этим же штыком, а то и прикладом выбивают…

Он отработанным движением профессионального работорговца или коннозаводчика оттянул вверх губу Дредда, обнажив крупные, будто у молодого жеребца, зубы. Отпустил, вытер пальцы о балахон.

– …Прикладом выбивают золотые коронки. Ну и прочее в том же духе. Тогда – да, самое оно. Мы, русские офицеры, такое дело решительно осуждаем. С мародёрами у нас разговор короткий. Трибунал, расстрел, в безымянную яму. Зато если с того же трупа или, положим, пленного снимают оружие…

Обрез, словно по волшебству, оказался в умелых руках Добрынина. Никита осмотрел его, оценил как «горизонтальный “венус” с боковыми замками от “Голланд-Голланд”; изготовлен сразу укороченным», после чего передал Лёхе и продолжил:

– …То такое действие называется уже сбором трофеев. В военное время вполне законно. Ну, а когда на потерпевшего поражение противника накладывается контрибуция, то тут хоть ты как извернись, контрибуцией она и будет зваться. Любая Гаага победителя оправдает. Так вот, мы сейчас взяли трофеи и контрибуцию. Доходчиво изложено?

Изложено было доходчиво. Дредду оставалось только сказать контрибуции, то есть пяти Бакшишевым тысячам, прости-прощай.

Обрезу “венуса” с боковыми замками, между прочим, тоже.

* * *

Поскольку держался Дредд достойно, чести королевской не уронил, друзья зазвали его на чай, на шанежки. Пораскинув умишком, тот согласился. Ну, в самом деле, зачем сразу сбегать. Вдруг в мирной домашней атмосфере расслабится Муромский, и удастся-таки провернуть дельце с мордобоем века?

Того не ведал Дредд-королевич, что сам стал объектом «разработки». Потому что в головах у друзей родилось сразу несколько замечательных планов, главная роль в которых отводилась как раз ему.

Илья очень вовремя вспомнил, кем является достойная матушка Дредда.

Никита не мог взгляд отвести от акульих клыков и вяленой головы папуасского амулета. Добыть чудесную вещицу, во что бы то ни стало, казалось ему решительно необходимым. Рассудком не понимал Добрынин, на что может сгодиться их комплоту варварское ожерелье, но сердцем чувствовал – беспременно сгодится!

Попову не давали покоя слова Дредда о том, что, дескать, неправильно сжимает Алёша гантельный гриф. «Вдруг, – думал он, – я и бильярдный кий не совсем верно держу? Может, в том причина обидного проигрыша Герке Немчику?»

А Феня мечтала, как заглянет по привычке в девятом часу к Илье соседка-вертихвостка Инга. Заглянет – и устрашится черномазого страхолюдины! Авось, и совсем с перепуга ходить прекратит. То-то наступит благодать… Глядишь, на целую неделю, а то и дольше.

Пока суд да дело, Никита успел поплескаться в ванне, Алёша избавился от порядком надоевшей гантели, а Илья связался по телефону с Папашей Бакшишем. И обрисовал ситуацию с набегом мамелюков во всей её правдивой суровости.

Бакшиш прежде всего грязно выругался в адрес Тыры и архаровцев, после чего примолк. Лишь сопение доносилось из телефонной трубки да противное скрежетание – не то зубовное, не то обычные помехи. Выждав минуту трагического молчания, Илья предложил бывшему промоутеру сообщить о соображениях и выводах.

– Хрен с тобой, дурачина! – с явной обидой выкрикнул Бакшиш. – Живи, как знаешь! Только когда с голоду начнёшь пухнуть, ко мне близко не кажись. Велю на тебя собак спустить.

– Это Светкиного-то таксика? – уточнил с улыбкой победителя Илья. – Груню?

– Да пошёл ты! – рассвирепел окончательно директор «Свинцовой перчатки» и так ахнул трубкой об аппарат, что Муромского запросто могло оглушить. Но тот предусмотрительно положил трубку первым.

* * *

К чаю полагались нежнейшие расстегаи с корюшкой, шанежки сметанные да картофельные, пирожки с яйцом и перистым зелёным лучком. Блины кружевные, оладьи пышные. Махонькие мясные кулебяки и гигантские бублики, обсыпанные маком, как девчачий нос веснушками. Варенья, меды, пастилы, конфитюры самых разных вкусов. Молоко в кувшинчике, лимон на блюдце. И само собой, бутылочка Ревельского бальзама – а ну как молодцам сотни градусов кипятка покажется недостаточно?

Кто ночью не спал, готовил такое изобилие, героям нашим оставалось лишь догадываться.

Уже после первой чашки Дредд был принят в оборот.

Парнем он оказался компанейским. Алёша узнал, что гантели или штангу настоящий атлет берёт надёжно, однако бережно. Как пташку, представь? Сожмёшь пальцы сильней – раздавишь, а ослабишь хватку – улетит.

У забежавшей в ту пору «на минуточку» Инги-вертихвостки имелись кое-какие личные соображения по затронутому вопросу. Но она, как разумная девушка, удержала их при себе. Зато тихим голосом паиньки попросила у Дредда адресок спортзала, в котором он мышцы качает. Давно, дескать, собиралась пресс укрепить. Лёха с Никитой от такого заявления завистливо крякнули, Дредд довольно хмыкнул, а Фенька на радостях отсалютовала, троекратно брякнув форточкой.

Илья же… Да что говорить, сами, небось, понимаете…

Инга сделала вид, что целомудренно смутилась собственной дерзости. Получив вожделенный адресок, она смерила Дредда пылким взглядом и упорхнула, заявив, что провожать её не нужно.

Муромский начал шумно хлебать чай. Обстановка явно требовала разрядки.