Операция «Шасть!»

Стройных будто колонны.

Так и бегали целый год.
Или месяцев девять,
Но пришёл страшный день и вот —
Ничего не поделать:
Подоспела пора рожать,
А отец снова пьяный,
Снова жуткий схватил кинжал
И занёс над Татьяной.
(Ведь по паспорту Танечке
На позорной панели
Пристающие мальчики
Дали имя Шанели.)
Ах, не в силах она бежать,
Только стонет и плачет:
– Я должна в этот час рожать,
Не могу я иначе!

И отец дочь к груди прижал:
– Я приму твои роды!
Но пока убирал кинжал,
Отошли у ней воды…
И не выжил младенчик, нет,
Хоть сынок, хоть дочурка —
Ведь девчонка в пятнадцать лет
Заразилася чумкой.
И от горя она в тот миг
Умерла в жутких муках.
И увидел тогда старик
Мёртвых дочку и внука.

Глухо чиркнул тупой клинок
По морщинистой вые,
И кровавый бежал поток:
Шутка ль – гемофилия!

Поутру в тот подвал входил
Юный граф из палаццо.
Зарыдал он что было сил
Прямо в дырки матраца:
Это было его дитя!
Он дарил эти бусы!

Спел я песню вам не шутя,
Самоеды – тунгусы!..

Инструменты смолкли, смолкли и голоса. На стоянку упала пронзительная тишина. Казалось, что перед лицом столь страшной трагедии утих даже уличный шум. Слышались лишь женские всхлипывания из толпы зрителей, да проклятья какого-то пожилого мужчины в адрес бессовестных богатеев.

Расчувствовавшиеся друзья щедро вознаградили самодеятельных артистов, а ушлый Попа даже выпросил у девчушки слова запавшей в сердце песни. Ну а заодно уж и телефончик.

Вскоре вернулся Илья. Он нёс большущий букет роз и фирменный «Самоедский» пакет. В пакете, украшенном изображением улыбающегося старого ненца, чума и оленьей упряжки, побулькивало, позвякивало, шуршало.

– Шампузо, это, конечно, штука вкусная. Но закусь… – с сомнением сказал Лёха, успевший не только принять Илюхины покупки, но и сунуть в них нос. – Мы разве конфетками-то наедимся?

– Это не нам, – кратко ответил Муромский, садясь за руль. – Я у сестрёнки одной давненько не показывался. А повидать её надобно.

– Во исполнение плана? – сообразил Попов. – А я-то голову ломаю, зачем нам «Гусарские»?

– На сдачу дали, – смутился Илья. – Вместо спичек.

– Так оно понятно, что на сдачу, – продолжал исследование Лёха. – Ишь, холера какая, «с точечной насечкой»… Это, стало быть, с пупырышками?

– Сметливый ты парень! – похвалил друга Муромский, отбирая у него глянцевитую коробочку.

– О каком плане речь, мужики? – не на шутку заинтересовался Иван-королевич.

Друзья посуровели. Лёха, грызя с досады палец, проклинал себя за длинный язык.

– Тебе лучше пока не знать, – проговорил, в конце концов, Муромский.

– Да мужики! Ёпэрэсэтэ!.. – бухнул в гулкую грудь кулачищем русско-папуасский принц. – Да я…

– Сказано, обожди! – отрезал Никита. – У нас подразделение элитное. Каждого добровольца брать не с руки. От тебя для почина бусики с черепушкой, а далее видно будет.

– А если, например, сыном полка? – не сдавался настырный принц. – Примете? Я страсть, какой бедовый, на многое сгожусь.

– Иногда и невозможное – возможно, – приободрил его Илья. – Усвоил, земляк?

Дредд молча кивнул.

– Вот и ладно. Показывай, где ближе ехать.

* * *

«Сестрёнка» Ильи носила имя Алёны Евсеевны и чин старшего лейтенанта. В рабочее время найти её можно было не где-нибудь, а в самом Сером Замке.

Смеем допустить, в Картафанове бывал не каждый из читателей. Посему, прежде чем продолжить рассказ о похождениях друзей, авторы считают необходимым хотя бы лёгкими штрихами изобразить внешний вид этого удивительного строения, практически маленького чуда света. Благо он того заслуживает. Да и как знать? – может сам Замок ещё вклинится в наше повествование всеми своими углами, башнями, колоннами да флюгерами. С него станется, уж это точно!

Архитектура Серого Замка была круто замешана на готике – как классической, так и новейшей, рождённой русским Ренессансом 30-50-х годов XX века. Сочетания иной раз получались презабавные. Особенно когда дело касалось скульптурных групп под крышей.

Костлявые, вооружённые косами Мор, Глад и Чума соседствовали с богатырями-хлеборобами, вздымающими на мускулистых руках тяжёлые снопы ветвистой пшеницы. Оскаленные морды горгулий – с полнотелыми колхозницами, держащими подносы, нагруженные горами фруктов-овощей. Впрочем, злые языки утверждали, что сжатые колосья с древнейших времён символизируют прерванную человеческую жизнь. А яблоки да помидоры пейзанок напоминают один к одному отъятые головы безвинных младенцев.

Чаще всего злые языки принадлежали гражданам, так или иначе вкусившим сурового гостеприимства обитателей Серого Замка. Поэтому слушать их – пустое занятие и верить им не следует.

Итак, в Сером Замке во все века располагалась Картафановская жандармерия. В различные годы называлась она, конечно, по-разному, однако суть оставалась неизменной. Запрещать и не пущать. Запрещать лихим людям творение зла, а уже сотворённое зло – не пущать к распространению. Прочее, по большому счёту, наветы да враки.

Сестрица Алёнушка, к коей стремился всеми членами грубого тела и фибрами нежной души Илюха, обреталась на верхнем этаже Серого Замка, в угловой башенке. Она трудилась в третьем отделе, который специализируется на искоренении беспардонности и шалавства.

Первого встречного-поперечного в жандармское управление не пустят. Не пустят и второго. А третьего того хуже, взашей вытолкают. Поэтому пришлось Никите с Лёхой остаться снаружи. Муромский же заявил, что он рядовому счёту никак не подлежит, его номер ноль, а то и ноль-ноль-семь, забрал букет, шампанское и конфеты, пригладил пятернёй бобрик, да и скрылся в глухой утробе Серого Замка.