Проходящий сквозь стены

Мама обругала меня соглядатаем и наушником, помянула недобрым словом папочкину дурную наследственность, сняла для меня отдельную квартиру и предложила не показываться ей на глаза. Вот и вся предыстория.

* * *

Софья Романовна, наигравшись собачонкой, соизволила вспомнить и обо мне:

– Заскучали? Или ревнуете?

– Да ни боже мой, – сказал я.

– А вы знаете, что похожи на юного Пола Маккартни?

Я скромно потупился.

– У нас даже имена почти одинаковые.

– Занятно… И как же в таком случае вас зовут, прекрасное дитя?

– Полем, мадемуазель.

– Полем? Вы случайно не француз, Поль? – Моё «мадемуазель» ей определённо понравилось.

– Oui. Mais entre nous soit dit – tr?s peu[1 - Да. Но между нами говоря – очень мало (фр.).], – отшутился я.

– Tr?s peu? Как мило, – рассмеялась Софья, пытаясь скрыть озадаченность.

Похоже, с французским у неё были нелады. Как впрочем, и у меня. Десяток заученных броских фраз – вот всё, чем я могу щегольнуть при случае.

– Хорошо, Поль, – сказала она, – я беру вас. Вместе с пёсиком, разумеется. Скажем, на недельку. Если вы мне подойдете, оставлю. Завтра, в девять часов, прибудете по адресу… – она назвала адрес. – Не опаздывайте, Поль! До встречи, Жерар!

* * *

Отрапортовав Сулейману, что внедрение прошло успешно и получив в виде поощрения сакраментальное: «Ай, маладэц, Павлинчик! Люблю тебя, как сына! На, скушай халву», я отправился домой. Вздремнуть после невольного ночного бдения. Если, конечно, удастся. Молодожены вполне могли проснуться и сызнова заняться друг другом. Со свежими силами.

Бес заявил, что ему по пути и, как я ни ворчал, побежал следом.

Халва оказалась бесподобной. Ни в самом дорогом магазине, ни даже на базаре такой не купишь. Впрочем, у шефа имеются собственные, свято сберегаемые каналы во все части света. Рассказывают о неких настырных личностях, которые пронюхали об этих каналах и попытались впрячь нашего ифрита в контрабанду наркоты. Сперва сулили златые горы, затем угрожали, а затем исчезли. Если не ошибаюсь, они попали именно туда, куда так упорно рвались. В «Золотой треугольник». Пополнили ряды рабов на опийных плантациях. Кстати, та история имела продолжение. Чуть позже нехорошо заболел один из наших сотрудников. У него загнил язык и стали быстро зарастать толстой подошвенной кожей ушные отверстия. Сейчас он глухонемой инвалид…

В общем, чувства юмора Сулейману не занимать. Правда, чувству этому очень уж много лет. Отчего оно изрядно почернело.

Раньше оно было кроваво-красным.

Жерарчику, видимо, не терпелось поболтать, но на людной улице показывать знание человеческой речи он не решался. Он забегал вперед, трогательно поскуливал и заглядывал мне в глаза. Фантастически подобревший от халвы, я смилостивился и взял его на руки. Бес тут же приник к моему уху, изображая, будто ласкается к горячо любимому хозяину, и залопотал:

– Соблазни её, Павлуша! Соблазни Софью и дело с концом. Она вполне готова разделить с тобой ложе любви, я это унюхал. Ты ей жутко интересен как мужчина. Шкурой клянусь.

– Отвяжись, – сказал я.

– Ну чего ты ломаешься, – не унимался паршивец. – Она вовсе даже ничего. Скажешь, старовата? Так ведь не в первый же раз.

На что это он намекает, скотина?

– А вот сейчас как швырну тебя под грузовик! – гневно пообещал я.

Жерар поджал хвостик. Под грузовик ему не хотелось.

Проходящие мимо девчонки-сестрёнки, очень юные и миловидные, хором прыснули и уравняли шаги с моими.

– Молодой человек, вы почто животинку тираните?

– Ха! – воскликнул я, останавливаясь. – Это ещё большой вопрос, кто кого тиранит. А густая кровь жертвенного козлища, – я обжёг беса яростным взглядом, – весьма любезна богам.

Из груди терьера исторгся душераздирающий вопль. Глаза наполнились слезами.

Девчонки, уже попавшие в силки его обаяния, посмотрели на меня с укором.

– К чему подобное зверство? Вы его лучше нам подарите, такого мяконького. Такого сладенького. Заодно и познакомимся поближе. Мы и вас в гости пригласим. У нас уютная квартирка. Мы там вдвоём обитаем, и симпатичным гостям всегда рады. Меня зовут Лада. – А я Леля, – представились они, блестя шальными глазами.

Имена их показались мне смутно знакомыми. Откуда бы?

– Между прочим, – они переглянулись, и озорства в их голосах добавилось, – мы такие неразлучные, что всё делаем на пару. Всё-всё…

Всё-всё? И как это прикажете понимать? Я пристальней всмотрелся в девчонок. Они не были, конечно, ослепительными красавицами, но молодость, здоровье и отличное настроение делали своё дело. Смотреть на них было приятно. Действительно, хороши. У обеих на шее золотенькие кулончики в виде рога изобилия. Обе хохочут-заливаются, но, кажется, предлагают себя вполне всерьёз. Какой, однако, сегодня насыщенный день!

– Хочешь, пойдём к девушкам, пёсик? – промурлыкал я. – Они угостят нас вкусненьким. Правда, Лада? Верно, Леля?

– Ой, непременно угостим! – с жаром подтвердили сестрички и выразительно облизнулись, разом вытягиваясь в струнку и похлопывая себя по плоским животам. Почему-то несколько ниже, чем расположен желудок. Под тонкими маечками с изображением дородной большеголовой женщины, простершей длинные руки к небу, обрисовались аппетитные грудки. – Мы ведь и сами уже проголодались.

Я уж совсем было собрался ответить им согласием, но бесёнок мой вдруг чего-то струхнул. Обнял меня лапами за шею и явственно задрожал. Не желаю, дескать, с хозяином расставаться – ни за какие вкусности. Соблазн отдать его шаловливым проказницам был силён, однако уступать соблазну права я не имел. Всё-таки Жерар какой ни есть, а напарник. В разведку вместе ходим. И вообще, предательство, даже по отношению к нечистому духу, безобразно.

– Да вы с ним замучаетесь, – сказал я, морща нос. – Он, подлец, мебель грызет и электрошнуры. И в тапки писает. А сейчас вдобавок ещё глистов где-то подхватил. Опять, наверное, на улице чужой помёт жрал. Ух ты, грязнулька моя! Поросёночек ты мой! – просюсюкал я и, сжав зубы, быстро поцеловал его в морду. – Вот, несу к ветеринару. Составите компанию?

Девчонки посмотрели на меня с хорошо видимой брезгливостью, отрицательно замотали головами и резко сорвались с места. Я проводил их грустным взглядом и столь же безрадостным вздохом. Ответом мне был перепляс тугих ягодиц сестричек под шёлковыми бриджиками – и ответом, выражающим полное, безоговорочное презрение.

А кобелёк на мои слова о пожирании им помёта вдруг обиделся. Заворчал недовольно. Зубки-иголочки показал.

– Вздумаешь укусить, – предупредил я, кривовато улыбаясь и сплевывая попавшую в рот шерстинку, – пожалеешь!

– Глупо было бы… – высокомерно молвил он. – Нужно мне кусаться. Что я, собака?

– Нет, – сказал я. – Ты, Жерарчик, определённо не собака. Ты собачонка. Моська.

– С какими колоссальными грубиянами приходится работать, – пожаловался бес сам себе. – Добра не помнят, советов не слушают. А между тем я старше этого мальчика раз в тридцать и во столько же раз мудрей. Кабы не я, его бы сегодня высосали досуха во славу матери-сырой земли, а шкурку подкинули в какую-нибудь заштатную больничку. Однако благодарности от него нипочём не дождёшься. Ведь ему и в голову не пришло, что эти милые грации ни кто иные, как вышедшие промышлять мужского семени Макошевы отроковицы. И это притом, что они честно назвались по именам!

Так вот оно что, сообразил я. Лада и Леля – это же мифические спутницы богини матери-сырой земли Макоши. Она и на майках девчонок была намалёвана. И рог изобилия тоже её атрибут. Выходит, прав мой бес, нужно быть с незнакомыми девицами осмотрительней. Поскольку сейчас самый разгар весенних полевых и садово-огородных работ, нет для последовательниц культа Макоши большей ценности, чем свеженькая семенная жидкость. Земельку ею удобрять.

Кстати, беса моего, попади мы к ним в руки, они выдоили бы тоже. Только если людей от дистрофии кое-как ещё лечат и даже, случаются, вылечивают, то собак… Так что зря Жерарчик брюзжит. Он в первую очередь свои гонады от фатального истощения спасал, а не мои.

Между тем бес закончил свой обвинительный монолог прочувствованным восклицанием: «О, времена, о, нравы!» и попросил уже обычным тоном: