Багдадский вор

– Живой… А ты не верил! Ну, так что, где моя таньга…

– Ты с ума сошёл, клянусь аллахом!

– Да никто не узнает…

– Три таньга?! Мы спорили на четыре!

– Господин Шехмет нас убьёт…

– Ва-а-й, ну ты сам посуди, куда ему со двора деваться?! Хорошо, ещё две таньга…

– А я думал, муфтий не может быть вором…

– Ни за что у нас не сажают! Сам решётку поднимай…

– Где лестница?

– На твои таньга, подавись!

– Вах, зачем так ругаешься? Ты мне их честно проспорил… Эй, уважаемый! Эй!

«Уважаемый» – это, видимо, относилось к Оболенскому. Когда он допетрил, то сразу откликнулся, не дожидаясь третьего камушка. Мелочь, а неприятно…

– Что надо, кровососы?

– Ай-яй, почтенный человек, духовное лицо, а говоришь такие невежливые вещи… – Решётка над отверстием наверху исчезла, на фоне фиолетового неба чётко вырисовывалась голова в необычном, конусообразном тюрбане. – Скажи нам правду, о сидящий в зиндане, ты ли на самом деле настоящий Багдадский вор?

– Ну, допустим…

– Что он сказал? Кого допустим? Куда?! – встревоженно вмешались ещё два голоса, но тот, что расспрашивал заключённого, поспешил успокоить неизвестных товарищей:

– Он сказал «да»! Не позволяйте пустым сомнениям отвлечь вас от истинной причины нашего спора. Вспомните, сколько денег поставлено на кон! Эй, достойнейший Багдадский вор, а это правда, что ты можешь украсть всё на свете?

– Ну, в принципе…

– Где?! – теперь впал в лёгкое замешательство даже говоривший, и Лев вынужденно уточнил:

– Я могу украсть всё, что угодно, но для этого мне необходима некоторая свобода действий.

– А-а… – облегчённо выдохнули все три голоса сразу. Потом голова пропала, решётка опустилась на место, а спорщики, видимо, удалились на совещание. Спустя пару минут всё вернулось на круги своя, а человек в чалме торжественно спросил у Оболенского:

– О великий вор, отмеченный хитростью самого шайтана, можешь ли ты поклясться именем Аллаха, что не причинишь нам вреда, если мы тебя ненадолго выпустим?

– А зачем?! – на всякий случай крикнул Лев.

– Мы с друзьями поспорили и хотим воочию убедиться в твоём непревзойдённом искусстве…

* * *

Мал золотарь, да ароматен!

    Рекламная распродажа

В ту судьбоносную минуту наш герой не думал ни о чём, кроме как о возможности покинуть это тёмное, сырое и смрадное место. Он охотно поклялся светлым именем Аллаха, всемилостивейшего и всемогущего (а если бы попросили, то и любым дополнительным божеством в придачу, ибо ничего святее свободы для него в тот момент не было). Впрочем, врождённая московская смекалка и опыт юридических увёрток позволили ему исключить из клятвы слово «вред», а сконцентрировать обещание на стандартных: «не убью, не покалечу, не ударю в спину…» и так далее. Ведь под понятием «вред» можно было бы предположить и логичный побег с шехметовского подворья, а Лев скрытно намеревался воспользоваться для этого любым шансом. Итак, в изукрашенном звёздами круге над головой узника показалось бревно. Или, правильнее сказать, толстая жердь с набитыми поперечными брусьями. На Востоке это сооружение смело именовалось лестницей. По ней Оболенский с замиранием сердца и выкарабкался наверх, к долгожданной свободе. Почему долгожданной? А вот вас бы засунуть в такую яму хотя бы на пару часов, и я охотно послушал бы, какие ласковые и красочные эпитеты вы придумали бы этому месту. Лев ощущал себя узником Бастилии, томившимся в застенках как минимум сорок лет! Лестницу тут же вытянули обратно, зиндан прикрыли деревянной решёткой, а Оболенскому связали ноги. Он не протестовал, просто стоял не шевелясь, жадно, полной грудью вдыхая прохладный воздух ночи. Кто-то тронул его за плечо, и блаженно жмурящийся Лев ощутил легкий запашок… вокзального туалета! Диссонанс с благоуханиями восточной ночи был так велик, что бедного вора аж передёрнуло от омерзения. Он наконец-то спустился с благословенных небес на грешную землю и соизволил оглянуться… Его окружали три человека. Двое в стандартных одеждах городской стражи, без копий и щитов, но с ятаганами за поясом, а третий… странный какой-то. Вроде бы упитанный, хотя одет в рванину, на голове чалма уложена конусом сантиметров на шестьдесят в высоту, левая щека перевязана платком, наверное, флюс, и запах… Запах шёл именно от этого третьего!

– Поклянись именем Аллаха, что ты не приблизишься к нам и не нанесёшь нам обиду! – потребовал вонючий тип.

– С превеликим удовольствием, – честно ответил Лев, отступая в сторону. – Да я к тебе под угрозой расстрела не прикоснусь… Мужики, из какого унитаза вы его выловили?

– Это новый золотарь, – хихикнув, просветили стражники. – Он чистит отхожие места и увозит на своем осле мусор.

– Ясненько… Ну, и чего от меня надо друзьям ассенизатора?

– Видишь ли, уважаемый, – опять вмешался в разговор чистильщик сортиров. – Я имел дерзость поспорить с этими высокородными господами, что истинный Багдадский вор способен за одну ночь обчистить всё подворье великого Шехмета.

– А мы клянёмся, что это не под силу никому!

– Как скажете, благородные воины… но я поставил на этого человека все двенадцать таньга и своего осла в придачу.

– Угу… ты ещё штанишки свои положи сверху, и парни сами откажутся от выигрыша… – душевно посоветовал Лев, но общую суть проблемы уловил. – Итак, если я награблю тут у вас целую гору добра и никто даже не почешется, ты, санперсонал, получаешь?..

– Двадцать четыре таньга, – хором подсказали стражники.

– А если хоть кто-то проснулся или кучка награбленного слишком маленькая, то весь барыш (монетки плюс осёл) идёт доблестным слугам закона?

– Истинно так, – кивнул золотарь.

– Ну а что, собственно, с этого поимею я? – резонно вопросил практичный россиянин. Вопрос поставил спорщиков в тупик, но не надолго.

– Независимо ни от чего ты будешь гулять под луной, счастливо наслаждаясь чистым воздухом этой последней ночи. Но до утренней смены тебе придётся вернуть всё украденное на свои места! Утром ты примешь смерть с лёгким сердцем…

– М-да… должен признать, предложение заманчивое, – поразмыслив, согласился наш герой. – Но при одном условии: этот яйцеголовый тип с больным зубом держится от меня подальше. Иначе чистым воздухом подышать мне никак не удастся!

Активных протестов не было, таким образом, всё четверо пришли к взаимоприемлемому соглашению. Оставалось обсудить рабочие детали типа: у кого что и, главное, в какой очерёдности красть? Золотарь помалкивал, видимо все-таки обиженный на Лёвину брезгливость, а вот стражники расстарались вовсю. Не будучи знакомы даже с первоосновами воровского ремесла, они поназаказывали такого, что у Оболенского попервоначалу едва не отпала челюсть. Во-первых, следовало выкрасть всех лошадей, во-вторых – ограбить кухню, в-третьих – извлечь войсковую казну, а в-четвертых – утащить парадную чалму самого Шехмета! Честно говоря, последнее предложение внесли не стражи, – противный ассенизатор почему-то настоял на непременной краже у высшего начальства, хотя вроде бы это было и не в его интересах. Территориально всё подворье представляло собой правильный квадрат, обнесённый высоким забором из камня и глины. Большие деревянные ворота запирались на засов, справа от ворот находился двухэтажный особняк Шехмета, рядом плац для занятий с оружием, слева – казармы, конюшня и кузница. В принципе, всё рядом, и, прикинув общий план действий, Лев решил, что, пожалуй, всё-таки справится. Если, конечно, немного поменяет порядок действий…

– Итак, парни, прошу внимания – я начинаю!

– Давай-давай! Да сохранит тебя Аллах, сын шайтана! – воодушевлённо напутствовали спорщики. Оболенский резво шагнул вперёд и… рухнул носом в пыль – верёвки на ногах позволяли лишь семенить мелкими шажками.

– Не, братва… так дело не пойдет. Я вам не ёжик какой-нибудь и не расписная китайская невеста! Вор должен двигаться быстро, а с такими условиями я отсюда до казармы только к утру доберусь… Развязывайте на фиг!

– Ай, а вдруг ты захочешь нарушить клятву и убежать?!

– Тогда меня покарает безжалостная десница небес. Они о-о-ох как суровы с клятвопреступниками!

– Вай мэ, какой умный нашёлся… – быстренько скумекали стражи. – А господин Шехмет утром накажет нас, не дожидаясь божественного правосудия! Нет уж… Мы, пожалуй, развяжем тебе ноги, но накинем аркан на шею, чтоб… ты не поддался искушению.

Оболенский едва не искусился другим грехом – сквернословием, но как-то сдержался. Ему почему-то показалось, что местные жители не поймут тех грязных и сочных обозначений, вроде бы естественных вещей и деяний, коими так богат русский мат. Получилось почти в рифму, и Лев обрадовался, решив как-нибудь на досуге попробовать себя в сочинительстве классических рубаи. Ведь его дедушка Хайям ибн Омар слыл здесь признанным поэтом…