Ревность волхвов

«Значит, ты Иннокентия заложил», – чуть не выпалил я, но вовремя прикусил язычок. А мой румяный друг продолжал разглагольствовать:

– Может, Вадим для Большова какую-нибудь особенную кару готовит? Оч-чень в духе Сухарова – неожиданная расправа. Когда жертва ничего не подозревает, расслабилась и не ждет разборки. Не исключу, если Вадим нашего финдиректора на съеденье полярным волкам бросит или в вечную мерзлоту закопает.

…Через три часа пути, уже далеко за Тверью, мы устроили первый привал. Съехали на заснеженную второстепенную дорогу, на багажнике моего «аккорда» разложили провизию, осветили импровизированный стол фарами двух других машин. Зимняя ночь нехотя и не спеша сменялась рассветом. Наконец-то я увидел всех своих партнеров по поездке (за исключением, напомню, Светланы и Олеси, отправляющихся в Финляндию самолетом). Из «Лендровера», помимо уже виденного мной Вадима – директора фирмы и самопровозглашенного командира пробега, – вышел его партнер Петя. (Петр Горелов – узнал я его по фотографии в финской анкете, – тридцати семи лет, женат, образование высшее, окончил Архитектурный институт.)

Горелов являл собой полную противоположность своему другу и старшему партнеру Сухарову. Хотя был он столь же высок, зато обладал худым, даже астеническим сложением. Тонкие и довольно красивые черты лица почти все время озаряла ироническая улыбка – словно он вот-вот произнесет что-то смешное. Длинные волосы сзади были забраны в косичку. Я обратил внимание на его тонкие, нервные пальцы, красные от мороза. И по дружелюбному рукопожатию, и по улыбчивому взгляду чувствовалось, что он в отличие от Вадима не любит, да и не умеет быть руководителем и охотно пребывает в тени своего партнера. Словом, даже внешне Петр был типичным мозговым центром или, как стало модно говорить сегодня, «креативщиком», или «криэйтером».

Петю сопровождала жена – почти такая же высокая, как и он, и худая. Звали ее Женей (Евгения Горелова, вспомянул я анкету, в девичестве Подольская, тридцати шести лет, образование высшее, окончила Второй мед, временно неработающая, детей нет). Я сразу обратил внимание на ее необычную красоту. Тонкие, выразительные черты лица, огромные черные глазищи. Она походила на юную Монику Витти из старых итальянских фильмов. Или на молодого Бориса Пастернака – родись он женщиной. Однако губы ее при этом были такой пухлости и яркости, что превосходили, пожалуй, саму Анжелину Джоли. Ее красота меня оглушила, и я сразу понял, что готов на все, лишь бы… И плевать мне на то, что она почти на десять лет старше! Но увы – рядом маячил этот ее муж…

Женя оказалась – что странно для женщины – совсем не словоохотливой. За все время завтрака я услышал из ее прекрасных уст, пожалуй, не более двух фраз.

В головном «Лендровере» следовала еще одна женщина по имени Настя – супруга директора фирмы. (Я невзначай, благодаря визиту в посольство, оказался в курсе самой сокровенной тайны женщин, путешествовавших с нами: я знал их возраст!) Анастасии Сухаровой было тридцать восемь, однако выглядела она максимум на тридцатник, и я спросил себя, делала ли она уже подтяжку или ограничилась пока ботоксом, массажами и пилингом. Настя, в противоположность Жене, оказалась болтлива. И, под стать своему мужу, имела пару-тройку лишних килограммов. Впрочем, дополнительный вес даже шел ей – все равно она была живой, спортивной, румяной.

Да, двум директорам – генеральному и творческому – повезло с супругами. Хороши были обе – и пышногубая худая Женя, и плотная, розовощекая Настя. Мужья, кажется, ценили их – я понял это по тем коротким взглядам, которые они время от времени бросали на супружниц. Петя трогательно ухаживал за Женей: то кофе наливал, то бутерброд протягивал. Она царственно принимала его знаки внимания. В другой парочке ухаживающей стороной, напротив, была женская – в лице Насти, а Вадим благосклонно принимал ее заботу. Вдобавок я заметил, что не только между супругами, но и внутри данной четверки царили дружба и взаимопонимание. Видимо, наша поездка (надо спросить Саню, прав ли я) была для них, четверых, далеко не первым совместным путешествием. Временами они расточали улыбки, намеки и шутки, понятные только им.

…Мы поели, выпили кофе из термосов и пустились в дальнейший путь. Теперь за руль «Аккорда» сел мой румяный друг Саня, а я отвалился на разложенное переднее пассажирское сиденье и сладко заснул…

…Следующий привал устроили уже в преддверии Питера, когда зимний день, не успев толком развиднеться, начал гаснуть. Обед опять разложили на багажнике. Ехал бы я один, перекусил бы где-нибудь на заправке, тем паче выглядели они ухоженно, но Сухаров безапелляционно заявил, что подобное харчевание небезопасно для жизни и здоровья. У нас с Саней из продуктов остались лишь минералка, крепкий кофе и прочие энергетики – однако остальные участники автопробега, более хозяйственные, припасли столько пищи, что могли бы прокормить не только пару холостяков, но и несколько автобусов в придачу. Правда, жены руководителей, Женя и Настя, видать, не слишком уважали максиму, что «путь к сердцу мужчины лежит через желудок», потому взяли в дорогу тривиальный набор из супермаркета: мясную нарезку, сыр, корнишоны. Зато другая участница экспедиции, Стелла, приготовила провизию с душой и фантазией. Она разложила домашние пирожки с капустой и грибами, жареную курочку, котлетки. Неудивительно, что путники стали потихоньку подтягиваться к ее припасам.

Стелла не имела отношения к фирме Сухарова. (Стелла Сыромятская, вспомнил я, двадцать пять лет, образование среднее специальное, работает секретарем в компании «Даблъю – Игрек-Икс». А ее муж Сыромятский числился руководителем данной фирмы.)

Стелла – невысокого роста, не очень фигуристая, но с кокетливо сверкающими глазами – вдруг оказалась в центре внимания. Комплименты ее котлеткам и пирожкам перемежались похвалами в адрес самой поварихи. Девушке явно льстило мужское внимание. Она прямо-таки купалась в восхищении сильного пола. Ее успех тем не менее совершенно не волновал мужа – импозантного, подтянутого господина с пышной седой шевелюрой. (Родион Сыромятский, сорок три года, образование высшее, окончил МГИМО, кандидат экономических наук.) Он деликатно и индифферентно попивал чаек. Даже среди леса, в спортивной куртке, он выглядел словно на дипломатическом приеме.

Меж тем его супруга стала слишком уж явно льнуть к Вадиму. И по руке того погладила, и, выбрав момент, грудочкой к нему прижалась… Я, конечно, понимаю: он директор фирмы и вроде как руководитель нашей экспедиции, но, на мой взгляд, ничем подобных знаков внимания не заслужил. Однако интерес Стеллы к Сухарову, казалось, совершенно не взволновал ее супруга. Он деликатно отвернулся и зевнул. Кстати, и Вадимова жена Настя совершенно не среагировала на столь откровенный Стеллин кадреж. Либо она умело делала вид, что поведение мужа ей глубоко фиолетово, либо для нее стал привычным неприкрытый флирт Сухарова с молоденькими девушками.

– Благодарю тебя, Стелла, – звучным голосом проговорил в заключение ужина Вадим и облапил девушку медвежьим объятием. Та только кокетливо всхихикнула, а оба супруга, и Настя Сухарова, и Родион Сыромятский, даже бровью не повели.

– По машинам, господа! – взбодренный ужином и красивой девушкой, воскликнул Вадим. – До финской границы осталось каких-то сто километров!

28 декабря

Ни вчера, ни сегодня днем ничего особо примечательного не произошло, а вот нынче вечером…

Впрочем, обо всем по порядку. Вчера около девяти вечера мы пересекли российско-финскую границу, а еще через пару часов заночевали в СПА – отеле в городе Порву. Сегодня мы продвинулись еще на шестьсот километров – в глубь Финляндии, выдерживая курс на север…

А свою вторую ночь в стране Суоми провели в небольшом отельчике в городе Оулу. Гостиница стояла прямо на берегу замерзшего Ботнического залива. Постоялый двор изрядно обогатился на нашей импровизированной группе, потому как мы оккупировали целых пять номеров. Сегодняшний перегон по ровным и размеченным финским дорогам оказался недлинен и нетруден. Однако Сашка (с ним я делил номер) все равно улегся в постель, попросил его не кантовать и мгновенно вырубился.

Мне же спать совершенно не хотелось. Напротив, я испытывал душевный подъем и жажду деятельности, которые всегда посещали меня в первые дни за границей. Я вышел в коридор гостиницы. Он был совершенно пуст, ни единого звука не доносилось из номеров справа и слева. Такое впечатление, что в отеле, кроме нас, не оказалось ни единого постояльца – а может, комнаты снабжены совершенной звукоизоляцией.

В конце коридора лестница вела в подвал. Туда указывала стрелка с интернациональной надписью: SAUNA. Я спустился согласно указателю. Мужская раздевалка оказалась открыта. Я заглянул в нее. В бане был единственный посетитель: лежали его аккуратно сложенные вещички. Несмотря на то что джинсы, свитер и исподнее отличались западным качеством, мне показалось, что хозяин одежи – наш человек. Черт его знает, почему я так решил. Может, оттого, что вещи лежали слишком уж аккуратно. За этой опрятностью угадывалась долгая школа муштры в исполнении отечественных детсадов, пионерлагерей и армии. Я пересек раздевалку и заглянул в парилку. Там никого не было, хотя по высокому градусу чувствовалось, что парной недавно пользовались. Тогда я решил проверить, есть ли кто в джакузи – ванна здесь была общей для обоих полов.

Там, среди бурлящих пузырьков, я увидел мужчину и женщину. Оба они оказались в плавках и купальниках, сидели друг от друга на приличном расстоянии, однако лица их раскраснелись и лучились улыбочками. И тот, и другой заметили меня, и, оба, не сговариваясь, приглашающе замахали мне руками. Я был далеко не уверен, что им на деле хотелось, чтобы я нарушил их тет-а-тет. Я сделал отрицательный жест и закрыл дверь в бассейн. Интересные складываются комбинации, подумал я, и всего на второй день путешествия. Потому что мужчиной в джакузи оказался Вадим Сухаров, а делила с ним бассейн совсем не его жена, но та особа, с которой Вадим познакомился лишь позавчера, – кулинарша Стелла.

Я вышел из сауны и поднялся на первый этаж.

В лобби никого не оказалось – даже портье. За окнами медленно сыпал белый-белый снег. Подчиняясь указателю, я прошел в бар. Здесь, на удивление, все-таки присутствовали три человека. Один из них – бармен. Двое других сидели за дальним столиком в углу. Я вгляделся, и выяснилось, что одним из посетителей был супруг Стеллы, эффектный мужчина Родион Сыромятский. Интересно, догадывался ли он, с кем в данную минуту проводила время его жена?

Родион пил виски со льдом (мало ему было льда и снега за окном!). Его компаньона я раньше никогда не видел. То был мэн, одежда и манеры которого выдавали иностранца – а точнее, поскольку иностранцами в данный момент как раз являлись мы, не русского человека. Одетый в толстый свитер, он попивал водку маленькими глотками. Я поздоровался с присутствующими (они ответили мне сухими кивками) и попросил у бармена глинтвейна – в гостинице было прохладно.

Уселся я за столик неподалеку от места, что занимали Сыромятский с иностранцем. Интересно было услышать, о чем они спикают. Официант поставил передо мной стакан глинтвейна. Мужчины молчали. Я отхлебнул обжигающей жидкости, а разговор, прерванный моим появлением, наконец возобновился. Однако я не понял ни слова, потому что толковать они стали по-фински. Иностранец говорил быстро и уверенно, наш Родион – порой запинаясь и подбирая слова, однако спутник, кажется, понимал его. Я же, увы, ничего не разбирал!

Чувствуя себя одураченным, я быстро допил глинтвейн и вышел из бара.

Я вдруг почувствовал себя персонажем детективного фильма. В тот момент мне показалось, что вокруг нашей поездки происходит что-то странное. Будто бы что-то назревает и вот-вот должно случиться…

29 декабря

…Я проснулся в гостинице в пригороде Оулу с чувством чего-то безвозвратно упущенного. Потянулся к своим наручным «Тиссо». Так и есть: уже десять. Десять утра! А в номере темно, хоть глаз коли. Плотные шторы – защита от ослепительных белых ночей, но сейчас-то царит полярная ночь! И все равно мы, идиоты, закрыли портьеры, и Сашка храпит, что твоя бензопила. Я вскочил, проорал: «Рота, подъем!!!», включил ночник и бросился в сторону ванной.

– Ванька, ты чего орешь? – проговорил расслабленным со сна голосом мой компаньон.

– Как?! – воскликнул я. – Не ты ли говорил, что твоя Светлана с моей Лесей прилетают сегодня?

– И?..

– Сегодня, в три по местному, в аэропорт города Киттиля?

– А ведь и верно, – почесываясь под одеялом, отвечал Саня.

– И мы их должны встретить! А от нас до этих Кителей – четыреста верст, и все лесом!

– Да, надо вставать и ехать, – глубокомысленно произнес мой спутник, не трогаясь с места, только потягиваясь.

– Давай же, давай, подъем – сорок пять секунд! – крикнул я и вбежал в ванную. Если в туалетную комнату первым запустить Саню, он будет там плескаться и фыркать целый час.

В итоге мой спутник вовсе отказался от водных процедур, завтрак все равно уже закончился, и через пятнадцать минут мы во дворе гостиницы раскочегаривали мотор «Хонды».

– А вот и эсэмэска, – промолвил нахохленный Саня. – От Светки. «Мы в самолете, вылетаем». Придется нам и вправду нестись, – вздохнул он.

Я вырулил на дорогу.

– Задачка для пятого класса. Кто быстрее – самолет «Ту-154» пролетит две тысячи километров из Москвы – или мы проедем четыреста километров?

– Конечно, ты быстрее любого самолета, – льстиво отвечал мой компаньон.

– С чего такая уверенность? – фыркнул я.

– Потому что при другом исходе мне отпилят некие жизненно важные органы. И тебе заодно, кстати, тоже.

Пока наши спутники еще ворочались в постелях (во всяком случае, их машины, мирно припорашиваемые снегом, отдыхали на гостиничной стоянке), я уже выезжал на трассу Е-75, ведущую на север, за Полярный круг, в Лапландию, в сторону Рованиеми…

…Многие женщины (а также мужчины других возрастов) порой (и даже очень часто!) не понимают поступков молодых парней (в возрасте, скажем, от пятнадцати до тридцати лет). Им неведомы даже мотивы данных поступков. Для них скажу, как на духу: они (наши поступки и мотивы) объясняются одним: жаждой секса. Мальчикам, начиная от половой зрелости и заканчивая… ну, я не знаю, каким возрастом… я-то его пока не достиг… половое влечение полирует мозги примерно с тою же мощью, что поезд-тяжеловес – рельсы. И анекдот, который мне рассказывал еще мой отец («О чем ты думаешь, рядовой Иванов, глядя на эту груду кирпичей? – О бабе. – Почему??! – А я завсегда о бабе думаю»), очень жизненный. Иное дело, что отдельные самцы способны свою неукротимую половую энергию преобразовывать, в соответствии с учением дедушки Фрейда, в нечто позитивное: из той же груды кирпичей дом построить или хотя бы забор соорудить. Или накропать пару-другую симфоний, как Моцарт, или поэму «Гаврилиада» настрочить, как Александр наш великий Сергеевич. Можно также ни во что конструктивное свое либидо не реорганизовывать, а применять его по прямому назначению, как сопутешественник мой Сашка. Использовать в чистом виде. То есть с занудным постоянством атаковать всякую возникающую от него в радиусе пяти метров особу женского пола. Мне бог не дал такого нечеловеческого шарма (а главное, упорства), как Сашке, но и не вразумил в то же время, в какой отрасли человеческого гения я могу сублимировать свой постоянный любовный пыл. Когда я черчу схемы и рассчитываю режимы, потом отстаиваю их перед гипами[6 - Гип – главный инженер проекта.] и начальниками отделов, а потом и перед заказчиками – этот процесс, конечно, слегка утихомиривает (в основной скукой, интеллектуальным напряжением и тяжестью) мое постоянно действующее влечение, но не сводит его на нет вовсе. И только графомания – как я называю про себя свои дневники, бесконечные записи в «живом журнале», – порой заставляет забыть обо всем.

Может, я упустил свое призвание, спрашиваю я себя? Однако нет ведь такой профессии: «ведущий интернет-дневника»! Если бы я родился веков на семь-восемь ранее, я бы, пожалуй, прибился к славному и благородному племени летописцев. «Не лепо ли не боше братия какими-то там словесами песнь творити…» Но сейчас таких летописцев – тьмы, и тьмы, и тьмы. Полки, дивизии, армии ведут в Интернете блоги, и шанс, что именно твоя писанина станет интересна хоть кому-то (за исключением горстки друзей), обратно пропорциональна той армаде Несторов ХХI века, каждодневно бряцающих по клавиатуре.

…Обо всем этом я думал, пока «Хонда», со мной и Сашкой на борту, взрывая клубы снежной пыли, неслась с абсолютно недозволенной здесь скоростью сто сорок.

Езда на авто, продолжал я свои думки, на грани риска (а порой и за гранью), прыганье со скал в ледяное море, десять коктейлей за вечер (а потом отстаивание своей жизненной позиции против парней, ее почему-то не разделяющей) – тоже суть способы утихомирить бушующие гормоны.