Вилла розовых ангелов

– А студенты, которые получили «неудовлетворительно», у вас имеются?

– Насколько мне известно, уже нет, – ответила Ольга.

Лев Миронович сверкнул стеклами очков-хамелеонов и хмыкнул. Поочередно взгляды всех членов кафедры обращались к круглым часам, висевшим на стене. Всем в тот жаркий, тягучий день хотелось одного – как можно быстрее покончить с рутиной и с чистой совестью отправиться в отпуск до конца августа.

Наталья Богумиловна в течение получаса с ненужными подробностями, заикаясь и смолкая, путаясь в словах и углубляясь в никому не интересные детали, рассказывала о том, как она преподает фонетику французского языка на первом курсе. Коллеги в душе проклинали нудную Егозину, желая одного – чтобы она побыстрее смолкла.

Заведующую кафедрой прервал Щубач. Наталья Богумиловна так и осталась сидеть на стуле с раскрытым ртом, когда Лев Миронович заявил:

– С фонетикой все ясно, Наталья Богумиловна. Благодарю за чрезвычайно информативный доклад, однако перейдем к следующему пункту повестки дня – к аттестации аспирантов.

Оля обвела взглядом присутствующих. Ей показалось, что они посвящены в некую тайну, которая неизвестна ей одной.

– Как известно, аспиранты уже делали доклад о своей работе в мае, – заявил Щубач, – и все они были по результатам данных сообщений и с учетом мнения их научных руководителей аттестованы. Все – кроме одного человека. Кроме вас, Данилина!

Ольга вздрогнула – о чем ведет речь Щубач? Он же месяц с лишним назад поставил подпись под ее годовой аттестацией, и она сама отдала эту бумажку в отдел аспирантуры. И тут Оле вспомнилось, с какой легкостью Лев Миронович перечеркнул оценку, исправив ее на положительную, в экзаменационной ведомости, уже сданной ею в канцелярию. Значит ли это, что и ее аттестация приказала долго жить?

Ей ничего не оставалось, как еще раз зачитать перед всей кафедрой сообщение о проделанной работе. В прошлый раз Щубач был полностью удовлетворен ее сообщением, а члены кафедры проголосовали все, как один, за ее аттестацию. Когда Оля смолкла, Щубач протянул:

– Ну что, у кого-нибудь имеются вопросы?

Вопросов ни у кого не было: все мечтали о том миге, когда заседание завершится и наступит долгожданная свобода.

– Тогда я скажу пару слов! – зловещим тоном произнес декан. Он сцепил на животе руки в замок и заявил: – То, о чем поведала нам Данилина, полнейшая чушь. В течение двух лет обучения в аспирантуре, в особенности в течение последнего года, она совершенно ничего не делала. Фактический материал, собранный ею, не вызывает ничего, кроме слез, теоретическая глава, которую я прочитал, написана на чрезвычайно слабом уровне.

Оля обомлела – еще несколько дней назад Щубач был совершенно иного мнения о ее работе, даже поставил в пример остальным аспирантам и заявил, что в следующем году она обязательно выйдет на защиту.

– Лев Миронович, как же так? – перебила она научного руководителя. – В мае вы говорили совершенно иное! Ведь так? Мы можем поднять протокол заседания кафедры, там черным по белому написано, что вы довольны моими успехами, да и аттестация тогда уже прошла...

– Аттестация тогда, Данилина, была неофициальная, – ответил с наглой усмешкой декан.

– Как это – неофициальная? – изумилась Оля. – А ваша подпись под бумагой, которую я сдала в отдел аспирантуры, тоже неофициальная?

Лев Миронович раскрыл кожаную папку с золотым двуглавым орлом, которую принес с собой, и извлек из нее лист.

– Вот ваша новая аттестация, Данилина, – сказал он. – Зачитываю для всех: «Аспирантка второго курса Данилина О.А. пренебрегает ведением научной работы, чрезвычайно халатно относится к написанию диссертационной работы, ею за прошедшие два года не было представлено ни единой страницы текста. Данилина О.А. утратила связь с научным руководителем, в связи с чем она не может быть аттестована за второй год обучения в аспирантуре».

Оля не верила своим ушам. Ей на мгновение показалось, что происходящее – дурной сон.

– Лев Миронович! – простонала Оля. – Все же, и вы в том числе, знаете, что это – ложь! У меня имеются тексты с вашими замечаниями на полях. Если я ничего вам не представляла, то каким образом на этих двухстах с лишним страницах оказались пометки, сделанные вашим почерком? Как я могла утратить связь с научным руководителем, если мы видимся едва ли не каждый день, и я регулярно предоставляю вам новые куски диссертации?

Работники кафедры, как отметила Оля, с затаенным удовольствием наблюдали за ее неравным поединком с Щубачом. Ольга обратилась к Егозиной:

– Наталья Богумиловна, прошу вас, подтвердите, что это так! Вы ведь сами читали мою работу, вас Лев Миронович просил! Вы знаете, что я не лентяйка!

Заведующая кафедрой, испуганно заморгав, промемекала:

– Ольга, не знаю, о чем вы говорите. Лев Миронович – ваш научный руководитель, ему виднее. А вашей работы я в глаза не видывала! И вообще, не впутывайте меня во все это!

Словно оглушенная, Ольга застыла на стуле. Никто из членов кафедры не произнес ни единого слова в ее защиту. Все знали, что Щубач нагло врет, но никто не рискнул возразить ему.

– С учетом вышесказанного ставлю вопрос об аттестации аспирантки Данилиной, – усмехнулся Щубач. – Итак, кто «за»? Ага, вижу, никто «за» не голосует. А сие означает, что вы, Данилина, не аттестованы, в связи с чем я имею полное право поднять вопрос о вашем отчислении из очной аспирантуры. Что я сегодня же и сделаю. Вопросов больше нет?

– Лев Миронович! – воскликнула Ольга. – Я хочу знать, по какому праву...

– Вопросов больше нет! – прервал ее декан. – Наталья Богумиловна, повестка дня исчерпана, заседание кафедры объявляется закрытым. Желаю всем хорошего отпуска!

Загремели отодвигаемые стулья, преподаватели начали собираться домой. Оля бросилась вслед за Щубачом в коридор. Напрасно она пыталась с ним заговорить, декан, делая вид, что не замечает ее рядом с собой, несся к себе в кабинет.

– Лев Миронович, это невозможно! – взывала к нему Оля. – Вы точно знаете, что все сказанное вами не соответствует действительности! Ведь в отделе аспирантуры сохранилась моя аттестация за первый год, в которой вы исторгали похвалы, да и вторая, поданная в мае...

Щубач, на секунду остановившись, смерил ее холодным взглядом и ответил:

– Данилина, ты уверена, что эти бумаги сохранились?

– Неужели... – прошептала Оля. – Вы хотите сказать, что...

– Еще Булгаков говорил: нет бумажки – нет и человечка, – со злорадной ухмылкой ответил Щубач. – Завтра или, самое позднее, в грядущий понедельник будет издан приказ о твоем отчислении из аспирантуры за неуспеваемость и потерю связи с научным руководителем. А с такой «милой» формулировкой тебя не возьмут ни в один из вузов нашей страны. Ты что, не поняла, что я в университете бизнес делаю? А ты мне помешать пыталась! Придется идти в школу. Хотя я постараюсь, чтобы и там узнали о том, что ты, Данилина, нерадивая и тупая. Так что дорога у тебя одна – детский сад! Или... да, думаю, место уборщицы в ватерклозете на железнодорожном вокзале тебе как раз по плечу.

Декан вновь наподдал газу, а Оля все бежала за ним по коридору, безуспешно пытаясь доказать свою правоту. Когда они оказались около двери деканата, Лев Миронович, обернувшись, сказал:

– А тебе здесь делать нечего. Надо было пропустить Садовникова.

И с треском захлопнул за собой дверь. Ольга потянула на себя ручку, но дверь не поддавалась. Девушка прислонилось к стене, чувствуя, как слезы буквально душат ее. Щубач вознамерился стереть ее в порошок только за то, что она не поставила трояк ленивому и наглому студенту, чей папа ходит в сауну вместе с губернатором? Неужели в жизни все так примитивно?

Минут через десять дверь деканата открылась, из нее выкатился Щубач с шикарным кожаным портфелем в руке. Лев Миронович явно направлялся домой.

– Прошу вас, мне надо поговорить с вами! – обратилась к нему Оля.

Щубач молча закрыл деканат, поколдовал над сигнализацией и отправился к лестнице. Ольга следовала за ним. Лев Миронович игнорировал свою аспирантку. Около здания университета его ждал новехонький белый «Лексус», которым Щубач безмерно гордился. Он рассказывал всем, что купил его с деканской зарплаты, потому что «умеет экономить». Все делали вид, что верили декану. Лев Миронович прыгнул в салон, автомобиль рванул с места, и Оле даже пришлось отскочить, чтобы не попасть под колеса.

Вернувшись домой, она рассказала обо всем маме. Нина Сергеевна не на шутку встревожилась, но попыталась уверить дочку, что Щубач решил ее просто напугать, он наверняка передумает.

– Какой ему смысл терять такую прилежную аспирантку, как ты? – говорила она.

Оля и сама знала, что смысла в этом поступке нет, но она также знала: Лев Миронович Щубач никогда не прощает оскорблений, нанесенных ему подчиненными, а ее непослушание в ситуации с Садовниковым он воспринял именно как оскорбление.

Вечером она пыталась дозвониться Щубачу домой, но у него было постоянно занято – Оля знала, что у декана стоит навороченный телефонный аппарат, наверняка он занес ее номер в «черный список». Поэтому она отправилась к соседям, и на этот раз в трубке раздались долгие гудки.

– Алло, – услышала она приятный женский голос, принадлежавший, видимо, супруге декана.

– Добрый вечер, я хотела бы поговорить с Львом Мироновичем, – сказала Оля.

Дама поинтересовалась:

– А кто его спрашивает?

Оля подумала, если она назовет свое подлинное имя, то супруга декана, наверняка получившая наставления мужа, положит трубку. И девушка пустилась на хитрость: