Маскарад миров

– Столько всего нуждается в том, чтобы быть хранимым, сохраненным, – отвечала с доброй улыбкой Лора, – а тебе приходится выстраивать иерархию, определять, что должно быть сохранено в первую очередь…

– Правда ли, миссис Хьюман, что вы не так давно обрели телепатические способности?

– К сожалению, да.

– Чем вы можете это доказать?

– Пожалуйста. Вы думаете на своем родном итальянском, вот она долгожданная возможность доказать старой мымре – это, очевидно, ваш шеф-редактор, нет, извините, только зам – а вы не успели задать вопрос этому чертову Коульзу, опять упустили шанс. Так, тут уже про меня, нецензурно, пропускаю, а еще у вас в голове о том, что ваш друг в последнее время ведет себя совсем по-свински и вам надо, наконец, набраться мужества и указать ему место, главное, не поддаваться на шантаж уходом.

Вскочивший журналист принялся опровергать по пунктам, забыв, однако, опровергнуть «старую мымру».

– Ну, это уже цирковые номера, – заступились за него из зала.

– Кто сказал? Вы? Вы вчера потеряли кредитку и еще что-то, не разберу.

– Чувство меры вам изменяет, прошу прощения, конечно.

– Могу назвать ваш пинкод.

– Не надо!

– А вот у вас? Операция? Сын? Редкая патология поджелудочной. Вы дали согласие, а теперь себе не находите места. Мне так хочется вам сказать, что все у него обойдется, но это за рамками того, что дано мне космосом. И дано насильно.

– Что же, все члены команды рассказали о своих планах, – перешел к заключительной части Коульз. – но для всех них есть еще одна задача, которая даже вполне вероятно окажется главной. Но они узнают о ней лишь по прилету. – Участники экспедиции недоуменно переглядывались.

– Поймите, так надо – Коульз обращался не к астронавтам, а к залу. – Они не готовы пока. Пусть пройдут эти десять лет полета. На «Летающей тарелке» есть специальная комната. Она заблокирована. Замки раскроются сами, но не раньше, чем корабль достигнет конечной Цели. – Стив Хьюман слушал, как писали когда-то в романах, багровея на глазах. – И там будет все для того, чтобы вы поняли, приняли, – Коульз теперь уже обращался к команде – чтобы хватило мудрости, мужества, еще чего-то, я не знаю… А сейчас, поймите, это не недоверие к вам, просто прежде вы должны стать другими. В комнате так же вы найдете все необходимые инструкции.

– А нельзя ли хотя бы в общих чертах, о чем собственно? – зашумели в зале.

– Вправе ли руководство НАСА изъясняться загадками, когда речь идет о будущем человечества?!

– Почему, когда нужно посадить какого-нибудь кретина в Белый дом, мы идем и голосуем, а тут речь идет о смене планеты и переезде в антимир и выясняется, что за нас все решил какой-то Коульз! – вскочил пожилой журналист с седыми патлами.

– Вы что, действительно верите во все это? – сказала его соседка справа.

Билл Коульз, казалось, такой журналистской реакции и ожидал:

– Разумеется, вы все узнаете как только мы переведем корабль в режим «контролируемой связи» (то есть, когда на «Летающей тарелке» не смогут узнать, что происходит на Земле), – посмотрев на лица астронавтов, Коульз добавил, – это не та черная-черная комната из наших детских страшилок. К тому же это всего лишь одна комната, и только. А если отвлечься от мелочей, – он опять обращался к залу, – если поверх деталей, то с завтрашним стартом наступит какая-то совершенно новая эпоха и начнется новый отсчет не истории даже – времени человечества…

Мы очевидцы. Полный смысл не откроется ни нам, ни нашим детям. Независимо от результата этой экспедиции, все, что было до становится для человечества старым миром, миром прежним. На уровне сегодняшнего своего понимания я скажу так: начинается эра постземного человечества.

– Почему я, командир корабля, слышу о каком-то, чуть ли не главном задании за день до отлета и на пресс-конференции?! Почему я, командир корабля, в самый последний момент узнаю, что оказывается на моем борту есть какая-то странная комната, содержимое которой не моего ума дело, и я десять лет не вправе даже сунуть туда свой нос?!

– Так, чтобы за день до старта и при журналистах, это уже перебор, добавила Лора Хьюман.

– Понимаете, сэр Коульз, – Лина вложила максимум сарказма в это «сэркоульз» – до вашей замечательной комнаты мы все: и команда, и вы, и те, кто за вами были партнерами, соавторами, друзьями, а теперь оказалось, что мы вроде бы марионетки, висим на ниточках, а высший смысл дергания за ниточки известен только всесильному вам.

– Однако же, фантазия, – не без удовольствия отметил Коульз. – Насчет комнаты мы сами не знали до последнего. Идея была, но вот сумеем ли реализовать? Можете мне, конечно, не верить, но все определилось только-только. Что касается кукловодства, вы перерастете меня в этом перелете. Вы уже больше меня на этот перелет. К тому же, я, скорее всего, и не узнаю, что произойдет, когда откроется комната. Так сказать, по геронтологическим обстоятельствам. Следовательно, интриговать мне как бы и незачем (я же материалист). А ниточки, те, что соединяют вас с Землей, они будут лопаться, у каждого в свой срок. Откроется комната и увидите сами, не в ниточках дело (это я уже о тех, за которые вас якобы дергают). Да, вы узнаете только на пресс-конференции, за это прошу прощения. В самом деле, извините.

– Это тоже имиджмейкер подсказал? – съязвил Коэн.

– Я не знаю, успеет ли человечество. Но если перелет не выпадет из фокуса, – Коульз говорил сейчас совсем с другой интонацией, – если напряжение, романтика, тайна сохранятся – вероятность возрастет.

Надо использовать все, что можно. Так что получается, – он вернулся к прежней своей плутоватой интонации, – мы с вами дергаем за ниточки их.

– Поживем, увидим, – хмыкнул Лёня Гурвич.

– Надеюсь больше уже никаких сюрпризов?

– Абсолютно, Стив. Говорю же, с этой несчастной комнатой и то едва успели.

– А я воспользуюсь своим правом, – Лёня подумал, что с точно таким же выражением лица девочка Лина боролась против какой-нибудь школьной несправедливости, – и подам заявление о своем несогласии. А там пусть они разбираются как хотят.

– А мне эта шутка насчет комнаты уже начинает нравиться, – сказал Джек.

Восторги. Фотовспышки. Раздача автографов. Колоритные как у голливудских звезд охранники, едва сдерживающие натиск.

– Так вот она какая, слава, – шепнул Лёня Гурвич Жанне.

– Да. – Жанна, кажется, не поняла иронии.

В это время девочка-припевочка лет шестидесяти пяти, успевшая уже поцеловать Джека и пощупать бицепс Стива, пыталась оторвать хоть что-нибудь на сувенир, не понимая в суматохе, давке, что вцепилась в мякоть лениного живота.

Глава 6. Письмо Каролины Смит

Я предала вас всех. До самого последнего не знала, что предам. С детства мечтала о космосе. Десять лет отпахала. Сначала дублером, потом в десятке. Эта будущая наша Земля постоянно снилась. Я придумывала названия для материалов, которые сумею создать там.

Почему я не смогла? Что меня держит здесь? Мои родители умерли. Детей у меня нет. И я, кажется, не была никогда особенно счастлива.

С чем я не смогла расстаться? С человечеством? Со штатом Юта?

Сверхзадач каких-то у меня нет. Точнее, они все на «Летающей тарелке».

Но я не смогла!

Тяжесть не сделанного. Она будет давить. Как хорошо, если банальность насчет времени, которое лучший лекарь, вдруг окажется правдой. Но я уже знаю, что именно мой отказ, вообще это мое не случившееся, не бывшее определит мою судьбу в большей мере, нежели всё, что я сделаю после и буду делать.

P.S. Милый Коульз спустил на меня свору психотерапевтов. Посмотрим, что окажется эффективнее – гештальт-терапия или психоанализ.

Дублер Каролины Смит тоже отказался.

Глава 7. Старт

Корабль гениев набирал обороты на страницах утренних газет. Там было про «космического волка Стива Хьюмана» и про «одержимость не от мира сего Тома Сайдерса».

– Жаль, что мы не увидим уже вечерних газет, – сказал Лёня Гурвич.

Про самого Гурвича едва ли не во всех СМИ прошло, что он «бывший бомж». – Ну, конечно, «и последние станут первыми», и все такое. – Раздражается Гурвич.