Учебник по лексикологии

Если данное указание будет воспринято адекватно, то в указанный момент на столе появится больше тарелок, чем обычно. Но отношение данного указания к конкретному акту взаимодействия человека с окружением не носит отражательно-описательного характера и не привязано к конкретным объектам. «Завтра», могут решить использовать иной стол, чем использовали сегодня, однако просьба останется в силе. Тарелки, о которых идет речь, могут оказаться предметом выбора. Тот, кто накрывает на стол, может взять один сервиз вместо другого. Но это не меняет сути просьбы. Конкретные материальные элементы окружения человека только опосредованно включаются в «референцию» данного указания. Непосредственным же референтом данного указания является сама модель решения конкретной проблемы, возникшей перед организаторами обеда или ужина.

В этом отношении теории Соссюра и Пирса оказываются взаимно дополнительными и, в совокупности, более последовательными, чем теория денотата. Пирс говорит о знаковом событии в целом. Настаивая на «троичности» знака, он, по-видимому, имеет в виду обязательное наличие проблемы, т. е. «повода», для знакового моделирования опыта. Ни один словесный знак не может реализовать свое значение вне конкретного комплексного знакового события, связанного с моделированием проблемной ситуации.

Соссюр же, говоря о «двоичной» природе знака, имеет в виду, прежде всего, слова, которые не относятся прямо к конкретным случаям взаимодействия человека с окружением. Слова обладают только значением, т. е. системой ситуативно обусловленных связей с другими словами. Соотнести отдельное слово с предметом внешней действительности невозможно.

В этом отношении следует критически относиться к идее о том, что значение слова можно «объяснить», указав на объект во внешней действительности. Невозможно объяснить ребенку значение слова «лев», ничего не рассказывая, а отведя его в зоопарк и показав ему на зверя в клетке, как это предлагал делать знаменитый философ Б. Рассел. Если ребенок не обладает основой языковой системы, у него нет никаких средств для того, чтобы соотнести звуковой комплекс «лев» с животным, а не со своим страхом, например.

Таким образом, в целом, денотативно-референциальную теорию значения можно охарактеризовать как формалистическую в связи с тем, что наиболее актуальный аспект существования языковой системы – язык как средство удовлетворения человеческих потребностей остается вне сферы интересов данной теории.

Глава 2

Структура значения слова. Части речи и целостное значение слова

В предыдущей главе мы выяснили, что слово представляет собой знак, материальной стороной которого является комплекс фонем – множеств артикуляторно-акустических свойств, обеспечивающих человеку возможность дифференцировать речевой поток и хранить в памяти свойства собственного опыта, закрепленные за определенными артикуляторно-акустическими последовательностями. Содержательной стороной слова, его значением и являются конкретные свойства человеческого опыта, закрепленные за данной материальной единицей, хранимой в памяти как набор артикуляторных движений и акустических ощущений. Мы вполне сознательно не рассматриваем вопрос о графических способах изображения слов, поскольку система письменных знаков является вторичной по отношению к артикулированной, произнесенной речи и как таковая не вносит ничего нового в основные принципы сосуществования двух аспектов словесного знака – его материальной формы как фонетического комплекса и его значения как комплекса категорий.

2.1 Определение категории. Родовая и интегральная категории в значении слова

Выделение слова как знака, обеспечивающего человеку возможность моделировать свой опыт, позволило нам охарактеризовать язык как аналитическую моделирующую знаковую систему. В основе аналитической природы моделирования в языковой знаковой системе лежит специфическая только для человека способность представлять свой опыт в виде словесных цепочек. В предыдущей главе мы указали на то, что появление словесности как особого способа существования знаковой системы связано с общим для всех живых организмов свойством стадийного характера взаимодействия со своим окружением в интересах собственного выживания. Периоды покоя (статические периоды) сменяются периодами действия (динамики). Действие связано с удовлетворением потребности, а покой характеризует состояние удовлетворенности. При этом знаки, которыми пользуются даже высшие животные обладают нечленимой образной природой, то есть представляют целую ситуацию, соответствующую определенной потребности. Ни знаковые сигналы животных, ни структура их памяти не содержат отдельных единиц опыта, которые бы соотвествовали словам человеческого языка. Условно говоря, для животного «солнце/sun» и «светить/shine» не существуют относительно автономно друг от друга.

Появление языкового аналитизма связано с возможностью человеческого сознания вносить дополнительную внутреннюю дифференциацию в знаковые коды собственных потребностей, разделяя опыт на сферу имени (объектов) и сферу глагола (изменений). В результате аналитического моделирования на основе систематизации свойств, полученных при взаимодействии с окружением и закрепленных в сознании в качестве словесных значений, формируются ситуативные модели, в которых объекты совершают изменения или подвергаются изменениям в процессе взаимодействия. Сама возможность создавать знаковые модели, состоящие из объектов и происходящих с ними изменений, обусловлена способностью человека к реконструкции в памяти свойств, характеризующих контакты человека со своим окружением, четко разделенных на знаки-объекты, представляющие стабильное пространство, и знаки-изменения, представляющие возможные преобразования в заданном пространстве для получения какого-либо результата. Данную способность мы будем называть категоризацией опыта, а категориями, соответственно, свойства человеческого опыта, закрепленные в словесных знаках.

Подчеркнем сразу же основную природу категорий – они существуют только в языковой знаковой системе и обеспечивают языковым знакам такую природу значения, которая способна представить любую человеческую потребность как аналитическую (грамматически структурированную) модель, состоящую из слов. Это положение являестя принципиальным в связи с тем, что существуют различные определения категорий и сущности категоризации. Так, например, Джордж Лакофф и Марк Джонсон – ученые, имена которых связываются с когнитивным направлением в современной лингвистике, утверждают в начале обширной монографии, посвященной критике денотативно-референицального подхода к значению под названием «Philosophy In the Flesh. The Embodied Mind and Its Challenge to Western Thought»: «Every living being categorizes. Even the amoeba categorizes the things it encounters into food and nonfood, what it moves toward or moves away from.» (Lakoff, Johnson, 1999). В этом утверждении есть целый ряд неточностей, которые, к сожалению, характерны для современного нам состояния теории значения и подробный анализ которых поможет нам уточнить сущность категоризации и определить категории исключительно как характеристики языкового человеческого сознания.

Во-первых, мы видим, что для Дж. Лакоффа и М. Джонсона любое избирательное поведение живого организма по отношению к своему окружению следует называть категоризацией (every living being categorizes). Можно было бы принять эту точку зрения, если бы ее противоречивость не проявилась бы в следующих предложениях. Авторы с легкостью характеризуют отношение амебы к своему окружению как процесс категоризации предметов, которые встречает амеба (the amoeba categorizes the things it encounters). Это серьезная неточность, поскольку допускается способность для амебы сначала встречать вполне конкретные предметы (the things it encounters), которые уже присутствуют в самом контакте амебы с окружением как воспринимаетмые предметы. А затем амеба классифицирует эти предметы (the things it encounters) как пищу и не-пищу (into food and non food). Подобное рассуждение затрудняет возможность установить сущность и природу категорий. Авторы представляют процесс безусловной знаковой реакции простейшего организма на химические свойства материального окружения не как процесс наложения определенных свойств окружения, преобразованных в знак – сигнал, необходимый для выживания, на соответствующее состояние организма (потребность в пище), а как классификацию предметов на определенные разряды (food and non-food). Как мы уже показали в предыдущей главе, для амебы не может быть знакового содержания, которое бы соответствовало модели the things it encounters – просто потому, что для амебы не может быть реальности, в которой присутствуют предметы (the things) и отдельно возможность их встретить (encounter). Более того, содержание знакового воздействия определенных элементов материальной среды на амебу, стимулирующих ее активное продвижение к потенциальной пище и ее поглощению, нельзя приравнивать к слову food. Авторы понимают это и поэтому добавляют к своему рассуждению поясняющее предложение «what it moves toward or moves away from». Здесь возникает парадокс: либо на языке амебы (очень похожем на английский) значением слова food будет комплекс what it moves toward, то-есть, food is destination (something one moves toward), либо структура значения данного знака для амебы должна быть описана как-то по-другому.

Парадоксальность данного рассуждения обусловлена тем, что авторы предлагают распространять явление категоризации на все знаковые системы в живой природе. Но именно из-за этого шага и возникает серьезная неточность, которая сразу же проявляется в рассуждении ученых: они сами моделируют процесс взаимодействия амебы со своим окружением так, как будто бы амеба обладала грамматическим аналитическим словесным сознанием и могла отделять свои изменения в пространстве (encounter) от различных и значимых с точки зрения этого различия для ее природы характеристик окружения (the things), далее объединяя их в классы food и nonfood. Мы также видим, что применение слова food невозможно для характеристики восприятия амебой потенциальной пищи. Ведь содержанием знака является и химическое воздействие на мембрану, и раздражение, и вызванное им движение к той части окружения, которая может быть поглощена, а также и само поглощение и переработка. Мы видим, что содержанием знака является здесь вся безусловная реакция организма в целях удовлетворения потребности. Она не членится на отдельные элементы (движение к чему-то; что-то, что можно поглотить; желание поглотить что-то). Использование слова категоризация применительно к амебе искажает сущность знакового процесса и препятствует более точному определению специфики языка как особой знаковой системы, характерной только для человека.

Итак, основным различием в знаковом поведении человека и амебы в ситуации, когда потребность в пище делает необходимым переход организма в стадию активности, следует считать то, что для амебы в структуре ситуации, открывающей возможность для удовлетворения необходимости в пище, не будет границ между компонентами eat и food, а для человека эти границы естественны. Вот дефиниции слова eat из The Concise Oxford Dictionary: 1.take into the mouth, chew, and swallow (food); consume food; take a meal (COD, 1990, 370). Структура данной дефиниции, с одной стороны четко указывает на связь между словесными знаками eat и food в английском языке, а с другой стороны, она проводит и границу между областью значения каждого из этих знаков в одной и той же ситуации: eat это динамическое свойство, изменение (take, swallow, consume); а food это набор статических свойств, вовлеченных в изменение, но отдельных от него (food is what people and animals eat – определение из Collins Cobuild (CCAED, 2006, 561) или food – a nutritious substance, esp. solid in form, that can be taken into an animal or a plant to maintain life and growth (COD, 1990, 457)). Отметим, что именно разделение знаковой модели удовлетворения голода на знаки-объекты (прежде всего, food) и знаки изменения (прежде всего, eat) и позволяет человеку проецировать свои потребности в прошлое и будущее – то, что невозможно для любого другого животного. На основании этого деления и возникает грамматика – то есть, гипотетический способ моделирования потребности как отношения знаков-объектов и знаков-изменений, образующих основу для любой ситуации, характеризующей специфически человеческий способ удовлетворения потребностей. Именно благодаря данной специфической форме кодирования опыта в языковых знаках человек может сказать I will eat the rest of this food tomorrow, а животное – нет. Мы будем называть категоризацией, таким образом, способность человеческого сознания закреплять свойства опыта в виде грамматических структур, основанных на разделении статических свойств опыта, формирующих в языке сферу объектов или сферу пространства (представленную знаками-именами), и динамических свойств, формирующих сферу изменений, представленных знаками-глаголами. Маркированную в структуре значения слова принадлежность к сфере объектов (сфере пространства) или сфере изменений (сфере времени) мы будем называть родовой категорией слова. Специфика и количество родовых категорий в конкретном языке и дает нам представление о грамматическом строе данного языка. Родовая категория, как мы это увидели в случае со словами eat и food является каркасом целостного значения слова, определяя его место в гипотетической словесной ситуативной модели.

Помимо элементов значения в рассматриваемых нами словах eat и food, которые обеспечивают им определенную роль в словесных последовательностях, представляя одно слово как глагол (изменение, реализующее меру времени в ситуативной модели), либо как существительное (объект, формирующий элемент ситуативного пространства), мы также можем выявить в них еще один содержательный компонент. Этот компонент фиксирует в каждом из этих слов определенный аспект человеческой потребности. Так за словами take into the mouth, chew, and swallow в дефиниции eat мы распознаем характерную способность человека, которая обеспечивает ему возможность утоления голода. Также и в дефиниции food такие компоненты как nutritious; maintain life and growth сигнализируют о связанном с этим словом комплексом свойств, представляющих потребность в восполнении жизненных сил. Такие свойства опыта, закрепленные за отдельным словесным знаком и объединенные единой знаковой формой, мы будем называть интегральной категорией. Интегральная категория – это воплощение в словесном знаке каких-то аспектов природы человека.

Следовательно, целостное значение любого слова в языке мы будем рассматривать как взаимосвязь двух категорий – родовой и интегральной. Родовая категория представляет собой синтаксический аспект значения слова, определяя его место по отношению к другим словам в словесной последовательности. Анализ родовых категорий в языке даст нам представление о грамматическом строе данного языка и дает нам возможность классифицировать слова как части речи (элементы, из которых языковое сознание формирует ситуации). Интегральная категория – это объединенное в отдельном слове комплексное человеческое переживание, представляющее какой-либо аспект потребностей, заставляющих человека взаимодействовать с себе подобными и со всем своим окружением. Анализ интегральных категорий покажет нам, каким образом изучаемый язык систематизирует человеческую природу и позволяет человеку управлять своими потребностями, одновременно обеспечивая их удовлетворение.

2.1.1 Категориальная природа слов-объектов и слов-изменений. Существительное и глагол

Значение любого словесного знака, относящегося к категориальной сфере объектов, определяется в языковой системе двумя факторами:

родовая категория такого слова представляет какой-либо аспект человеческого опыта как стабильный пространственный элемент и, одновременно, содержательность данного пространственного элемента устанавливается через его связь с определенным ограниченным количеством знаков-изменений, прежде всего, глаголов. Интегральная категория закрепляет за отдельным словом комплексное переживание, обусловленное конкретной потребностью человека.

Мы уже отмечали, что для понимания природы языковой знаковости исключительно важно учитывать деление свойств опыта в человеческом сознании на две категориальные сферы – сферу объектов и сферу изменений. Суть этого деления состоит в том, что категориальная природа любого объекта определяется системным, заданным характером его связи с определенными изменениями, и, наоборот, любое изменение является таковым постольку, поскольку оно осуществляется определенными объектами или происходит с ними. Не существует языка, состоящего только из знаков, характеризующих стабильные комплексы свойств опыта, только из существительных. Точно так же невозможно представить себе язык, в котором существовали бы только знаки, отражающие динамический аспект человеческого опыта – изменения во времени (глаголы). Взаимообусловленность двух знаковых сфер лежит в основе как содержательной стороны любой языковой системы в целом, так и в основе значения каждого отдельного языкового знака. Данная особенность характеризует то, каким образом человек создает для себя аналитические знаковые модели той реальности, в которой он живет. В отличие от образных систем, составляющих реальность для высших животных, человек живет в мире, в котором существуют объекты, подвергающиеся постоянным изменениям. Соответственно любая категория, рассматриваемая нами отдельно, существует как содержательная связь нескольких знаков, объединяющих их в определенную модель человеческого опыта.

Отмеченная нами выше в словарных дефинициях соотнесенность слов eat и food свидетельствует о взаимообусловленности категорий в языковой системе. Словарь указывает на ситуативный характер значения обоих знаков, а вводя прямые или косвенные отсылки в структуре дефиниции глагола на соответствующее существительное и, наоборот, помещая в дефиницию существительного соответствующий глагол, словарь показывает, что содержание глагола eat возможно только при включении его в определенную знаковую структуру, важнейшим элементом которой будет объект, так или иначе представляющий связь с обозначаемым изменением (food или любое другое имя, которое можно определить с помощью этого слова = any type of food) и, наоборот, food обладает значимостью только в связи с ситуативной обусловленностью его существования глаголом eat. Такие связи, выявляемые при наблюдении над словарными дефинициями следует считать ассоциативной основой словесных ситуативных моделей, в целом представляющих языковую модель реальности. При рассмотрении любой дефиниции существительного мы сможем выявить присутствие в дефиниции связи с какими-либо глаголами и, наоборот, дефиниции глаголов всегда будут содержать отсылку к определенным существительным как компонентам значения. Подчеркнем, что подобные структуры дефиниций не следует трактовать как эквивалентность значения одного слова группе других слов. Мы уже определили структуру значения слова как комплекс двух категорий: родовой, обеспечивающей синтаксическую оформленность слова, и интегральной, объединяющей в слове комплексное внутреннее переживание, порождаемое потребностью. Словарные дефиниции – это попытка представить категориальную сущность слова как знака в форме, которая отлична от той формы, которую данные категории получают в языковой системе. Это следует всегда учитывать при работе с лексикографическим материалом. Родовая категория проявляется в характере синтаксических связей слова – то есть, в типах связей в конкретных высказываниях. Словарная дефиниция не может воспроизвести все многообразие синтаксических возможностей слова (eat или food, например), поэтому в дефиницию могут включаться иллюстративные примеры, а в структуре дефиниции более или менее успешно будет представлена общая характеристика словесных ситуаций, для которых актуально использование определяемого глагола или существительного. Именно поэтому прямая или косвенная отсылка в дефинициях глагола к дефинициям существительного и наоборот является неотъемлемой чертой словарных дефиниций этих классов слов. Граница между объектом и изменением внутрисистемна. Это значит, что eat обладает значимостью потому, что есть объект food, и наоборот; что sun обладает значимостью потому, что есть изменение shine, и наоборот. Родовые категории существительного и глагола являются взаимообусловленными внутри системы и формируют базу словесного ситуативного мышления.

Интегральные категории также могут быть лишь с определенной степенью успешности описаны косвенно с помощью других слов – ведь они закрепляют за конкретным словом то, что принадлежит человеческим переживаниям, сложному комплексу ощущений, обусловленных потребностью. Так, вряд ли можно считать, что ряд глаголов take, chew and swallow из дефиниции eat воспроизводят с точностью характер ощущений, закрепленный за этим знаком. Если мы попробуем заменить eat в конкретных реальных высказываниях типа we took out time and ate slowly на we took out time and took, chewed and swallowed slowly, то мы почувствуем, что характер ситуации существенно изменился. Скорее всего, такой контекст будет обусловлен ситуацией, в которой возникают трудности с процессом, который можно было бы обозначить словом eat. Не случайно наиболее характерным контекстом для комбинации chewing and swallowing будет ситуация, связанная с проблемами при приеме пищи (chewing and swallowing problems/difficulties; trouble chewing and swallowing). Вряд ли и замена eat в словах Христа из Евангелия от Матфея, когда он обращается к апостолам, говоря “Take and eat; this is my body”, на “take, chew and swallow”, может быть воспринята как естественное и близкое по значению выражение. Дело в том, что интегральная категория гораздо конкретнее и богаче по содержанию, чем любая словесная формула. По отношению к интегральной категории слово является образной единицей, закрепляющей в памяти комплекс психо-физиологических переживаний, порождаемых конкретной потребностью. Устойчивые ассоциативные связи между глаголами и существительными, которые мы будем находить в словарных дефинициях, будут обусловлены как внутрисистемной языковой природой границы между именем и глаголом, так и взамиообусловленностью комплексов ощущений, представленных различными словами, но составляющих аспекты единой потребности (eat и food как знаки, представляющие потребность в пище).

Выделенная нами вазимообусловленность объектов и изменений с точки зрения их значения может быть представлена в словарных дефинициях лишь косвенно, поскольку словесное описание значения, как мы уже показали выше всегда условно и степень его точности может существенно колебаться. При этом мы всегда можем установить данную взаимообусловленность.

Рассмотрим существительное mountain. The Concise Oxford предлагает следующую словарную дефиницию: «a large natural elevation of the earth’s surface rising abruptly from the surrounding level; a large or high and steep hill». Как комплекс свойств, которые не изменяются во времени в структуре данного знака, mountain представляет собой знак-объект. Значение данного знака формируется целым рядом свойств человеческого опыта, которые выступают в качестве интегральной категории за счет того, что определяют соотнесенность данного знака с определенным опытом человека, обусловленным потребностью в удобном передвижении в материальной среде. Так, свойство «крутое возвышение на земной поверхности», представленное элементами дефиниции a natural elevation of the earth’s surface, a steep hill, существует в сознании как элемент языковой системы постольку, поскольку данное свойство предполагает определенную модель опыта, в которой человек-деятель – man – осуществляет определенный тип изменений, а именно перемещения по местности. Данные перемещения представлены множеством глаголов движения. Основной тип движения, осуществляемого человеком, представлен в сознании как горизонтально направленное изменение положения движущегося объекта по поверхности, которая представляется плоской. Ground присутствует как элемент дефиниций такого знака как walk, причем важнейшим составляющим элементом значения ground является протяженно-горизонтальное качество поверхности. Оно так или иначе представлено во многих дефинициях ground во всей его семантической структуре: bottom, base, an area, и т. д. Вряд ли вызовет сомнение и то, что горизонтальная направленность движения по земной поверхности существует как мотивирующий принцип, закрепленной в знаках go и move. Start moving or be moving from one place to another (элемент дефиниции go в The Concise Oxford) или go or pass from place to place (элемент дефиниции move в том же словаре) четко отражают горизонтальную направленность движения человека как важнейшую его характеристику. Passing from place to place, going from Petersburg to Paris представляются нам как изменения в горизонтальном, а не вертикальном направлении.

В данных знаковых моделях перемещения человека по земной поверхности знак mountain представляет комплекс свойств, препятствующих нормальному осуществлению горизонтально направленного перемещения. Целый ряд элементов дефиниции mountain позволяет нам выделить свойства, передающие переживание, которое можно было бы обозначить как «препятствие для горизонтально-направленного перемещения»: rising abruptly from the surrounding level; a large elevation; a large and steep hill. Достаточно посмотреть какие качества опыта характеризуют включенные в структуру дефиниции знаки abruptly и steep, чтобы убедиться в этом. Abrupt – sudden or unexpected; uneven; steep, precipitous. Steep – sloping sharply; almost perpendicular. Таким образом, мы видим, что существование знака mountain в языке обусловлено его конкретной ролью в репрезентации человеческого опыта, связанного с перемещением по земной поверхности. Сознание выделило ряд свойств местности, которые препятствуют успешному движению человека. Данные свойства интегрированы в сложно-организованное значение, в первую очередь представляющие устойчивый комплекс переживаний, по отношению к которому mountain выступает в качестве образной единицы. (seeing, coming to something abrupt, large, steep, etc.). Эта единица становится существительным, благодаря родовой категории, которая в словарной дефиниции задана ее синтаксической структурой (an elevation rising…, a hill). При этом структура словарной дефиниции с легкостью разворачивается в ситуативную модель на основании связи mountain – climb, которая явно не представлена в словарной статье. Условно данную минимальную модель можно выразить последовательностью man climbs mountains.

Таким образом, слово mountain обладает значением постольку, поскольку в сознании носителей языка присутствует модель определенного типа опыта, связанного с преодолением препятствий для перемещения человека по земной поверхности. Значение данного слова не является результатом воздействия на сознание какого-то объекта, находящегося во внешней действительности. Оно представляет собой целостный комплекс свойств человеческого взаимодействия с внешней действительностью, представленный как вневременная единица, соотносимая в сознании с определенными действиями, представленными, в частности знаком climb, и предпринимаемыми человеком по поводу определенной потребности – целенаправленного движения (climb – ascend, mount, go or come up, esp. by using one’s hands.). Словарь в дефиниции climb пытается воспроизвести переживание, связанное с необходимостью преодоления препятствия для движения (ascend, mount by using one's hands). В том же словаре: ascend – move upwards, rise – возвращение к элементам дефиниции mountain; mount – ascend or climb (a hill) – то же самое. Здесь мы не будем останавливаться на отдельной проблеме – перекрестном определении одних и тех же слов. Главное для нас на данном этапе – удостовериться в том, что в основе существительного mountain и глагола climb лежат интегрированные переживания, связанные с одной и той же потребностью, что делает эти слова ассоциативно близкими, а граница между их значениями обусловлена различием родовых категорий, представляющих один комплекс переживаний как объект (интегральная категория – контакт с серьезным препятствием в естественном для человека движении), а другой как глагол (интегральная категория – способность преодоления особыми усилиями серьезного препятствия в естественном для человека движении). Взаимообусловленность пары mountain – climb, таким образом, имеет такую же природу, как и взаимообусловленность пары food – eat.

Мы видим, что «объект» и «изменение» не присутствуют в словесных знаках как отдельные компоненты опыта, которые легко описать другими словами и выделить в словарной дефиниции. Принадлежность слова к сфере объектов или сфере изменений, составляющих основу для любой дальнейшей семантической дифференциации словесных знаков, обусловлена скорее организующим принципом комбинирования свойств опыта на основе представления их в сознании либо как комплексов, не подверженных изменчивости, либо как комплексов характеризующих изменчивость того, что выражено знаком из противоположной семантической сферы.

Рассмотрение словарных дефиниций показывает, что определить «объект» или «изменение» как единицы, независимые друг от друга невозможно. Данный факт свидетельствует о том, что категориальное противопоставление семантических сфер «объекты» и «изменения» не является отдельным свойством опыта, характерным для какой-то сферы человеческой деятельности и каких-то особых потребностей, а представляет собой универсальный способ кодирования опыта в словесных знаках. В этом отношении категориальное деление знаков на объекты и изменения является базовым принципом существования языковой знаковости вообще, по отношению к которому любые конкретные категориальные образования являются реализацией одного из способов представления свойств опыта – либо в виде знаков, представляющих его статический аспект (объекты), либо в виде знаков, выражающих динамизм человеческого взаимодействия со своим окружением (изменения).

Здесь необходимо рассмотреть то, каким образом деление слов на части речи отражает специфику данного базового категориального противопоставления, лежащего в основе языковой значимости. Центральными единицами в выделенных двух семантических сферах будут, соответственно, существительные и глаголы. В основе значения любого существительного лежит обязательная категориальная связь с определенным множеством глаголов. Сочетания climb a mountain; go to the mountains; see a mountain воспринимаются как естественные, поскольку отражают рассмотренную выше категориальную структуру слова mountain и позволяют нам четко идентифицировать данные сочетания как элементы словесной модели определенной области человеческого опыта. Такие же сочетания как tune a mountain; drink a mountain; endorse a mountain вызовут сложности в установлении их содержательности. Они нарушают рассмотренную нами категориальную структуру значения слова mountain, потому что глаголы drink, tune, endorse не содержат в своих значениях элементы переживания, относящиеся к сфере опыта «характер движения по земной поверхности».

Следует отметить, что категориальная природа словесных значений изучена недостаточно глубоко. Если бы мы обладали полным пониманием того, каким образом свойства опыта формируют целостность значения каждого языкового знака и, одновременно, определяют связь данного слова с другими словами языка, мы сами могли бы создавать искусственные языки, которые были бы столь же эффективными средствами общения как языки естественные. Однако ни в сфере искусственного интеллекта, ни в области создания искусственных языков человек пока не смог создать знаковую систему, обладающую такими же возможностями моделирования, какие присущи естественным языкам.

Основная трудность состоит в четких критериях выделения и описания категорий. Для разработки детального описания языковых категорий необходим подробнейший анализ словесных моделей, которыми человек пользуется для решения проблем своего бытия. Лингвистика пока только выходит на уровень осознания модельной и словесной природы человеческого сознания, так что четкая теория, описывающая систему категорий как компонентов словесных значений – дело будущего.

Вместе с тем, наблюдая структуры словесных дефиниций, мы можем сделать некоторые выводы. Так, в случае с рассматриваемым нами словом mountain, мы можем констатировать, что семантическая природа объекта, обозначаемого этим словом, определяется комплексом свойств, характеризующих определенное человеческое переживание по поводу конкретного контакта с материальной средой. Помимо выделенного нами комплекса «препятствие для горизонтального перемещения по земной поверхности», мы можем выделить компонент значения, обозначающий высокую степень, серьезность данного препятствия: a large elevation; a large or high and steep hill. Данный компонент значим для слова mountain постольку, поскольку в языке существует слово, также обозначающее переживание, обусловленное контактом с препятствием для горизонтального перемещения по земной поверхности, но при этом в нем нет признака высокой степени данного свойства. Это слово hill. В The Concise Oxford ему дается следующая дефиниция: a naturally raised area of land, not as high as a mountain. В структуре дефиниции hill отсутствуют такие элементы как abrupt, large, steep, при этом отмечается семантическая близость данного знака к слову mountain. Таким образом, дифференциация значений двух данных слов определяется значимостью для данной сферы человеческого опыта степени сложности препятствия. Данное наблюдение показывает нам, что хотя оба слова – mountain и hill – обладают целостностью значения, значение слова mountain можно соотнести со значением слова hill по степени интенсивности качества: «сложность препятствия». Данная категориальная структура выявлена нами в результате наблюдений над ролью слова mountain в определенной модели человеческого опыта, обобщенно обозначенной нами как схема категориальной соотнесенности man climbs mountains и противопоставленностью слов hill и mountain.

Проведенный анализ показывает, каким сложным процессом является выделение и описание категориальной структуры словесного значения. Однако очевидным является важнейшее качество природы языковой категориальности: категории как компоненты значения слова существуют как системные элементы внутри языка. Их структура определяется спецификой моделирования человеческого опыта и отражает определенные функциональные свойства контактов человека со своим окружением. Так, англоговорящий субъект будет способен отличить hill от mountain не потому, что во внешней действительности вне человеческого сознания существуют эти два качественно отличных друг от друга объекта, обладающие объективно присущими им характеристиками, не зависящими от человеческих потребностей (т. е. внеязыковыми). Человек, глядя на определенные черты пейзажа распознает в них a hill or a mountain потому, что в его сознании существует два слова, закрепляющих определенный опыт контактов человека со свойствами земной поверхности как два объекта, отличные между собой степенью интенсивности свойства «препятствие», а также являющиеся элементами словесных моделей, определяющих типы действий человека по отношению к этим двум, синтезированным сознанием объектам.

В то время как глаголы и существительные можно охарактеризовать как слова, составляющие основу языкового кодирования свойств опыта, в любом языке существуют слова, относимые к другим частям речи. Здесь представляется уместным рассмотреть в самых общих чертах их категориальную структуру и место в словесных моделях, представляющих человеческий опыт как комбинации объектов и изменений.

2.1.2 Категориальная природа слов, относящихся к семантическим сферам объектов и изменений

Основным семантическим отличием всех остальных слов от существительных и глаголов является то, что их значимость определяется как отношение либо к существительному, либо к глаголу, которое состоит в указании на определенное свойство либо объекта, либо изменения. Данные свойства представляются как элементы моделируемых ситуаций, а не как компоненты целостных значений знаков-объектов и знаков-изменений. Эта способность человеческого сознания к усложнению моделей опыта, основанных на противопоставлении объекта и изменения, является еще одним фактором удивительного творческого потенциала человеческого сознания по сравнению с сознанием животного.

Таким образом, если основу плана содержания языковой системы составляет взаимообусловленность существительного и глагола в распределении свойств опыта по ситуативным моделям, то вокруг данной основы – семантического каркаса языка – существует целый ряд категориальных отношений, формирующих семантические сферы как объекта, так и изменения. Наиболее показательным типом словесного знака, определяющего структуру сферы существительного, будет прилагательное. Наиболее характерным словом сферы глагола будет наречие. Родовыми категориями в структуре значений данных слов будут свойства, обеспечивающие четкий характер их смысловой отнесенности к определенным множествам существительных или глаголов соответственно.

Рассмотрим словарные дефиниции нескольких прилагательных. В данных случаях мы также искусственно упрощаем структуру значения, рассматривая его как единичный, целостный категориальный комплекс. Проблема сосуществования в структуре одного словесного знака нескольких вариантов целостного значения будет рассмотрена в следующей главе.

Beautiful – delighting the aesthetic senses (a beautiful voice);

Suspicious – prone to or feeling suspicion;

Wavy – (of a line or surface) having waves or alternate contrary curves (wavy hair);

Sour – having an acid taste like lemon or vinegar, esp. because of unripeness (sour apples).

Все дефиниции имеют общую структуру. Основным элементом каждой дефиниции является причастие, функция которого состоит прежде всего в том, чтобы указать на связь каждого из этих знаков с определенными объектами. Причастие или другое прилагательное в начале каждой дефиниции маркирует особую синтаксическую функцию определяемого слова, указывая на его подчиненный характер. Мы видим, что данные дефиниции принципиально отличны от структуры рассмотренных нами выше словарных дефиниций существительных и глаголов. Причастие в начале дефиниции, собственно, и маркирует родовую категорию слова – свойства, прежде всего, прилагательного. Прилагательные обеспечивают выделение определенных качественных характеристик объектов за пределы целостных, неделимых комплексов свойств, составляющих сами объекты. Данный аспект языковой системы вовсе не является чисто формальным элементом грамматики. Это важнейший инструмент сознания, обеспечивающий человеку способность аналитического моделирования природы объектов, что, в свою очередь, обеспечивает ему возможность изменять свойства предметов в своем окружении в соответствии со словесными моделями, в которых объекты обладают определенными свойствами, представленными в сознании как отдельные знаковые единицы.

Мы также видим, что в структуре значения каждого из рассматриваемых слов помимо родовой категории, определяющей роль слова в синтаксической последовательности, присутствуют и элементы, в которых мы можем установить попытку словаря передать специфическое человеческое переживание – то, что мы называем интегральной категорией и что мы уже наблюдали в дефинициях существительного и глагола: an acid taste because of unripeness; waves or contrary curves; feel suspicion; delight, aesthetic senses. Если мы отделим этот компонент от рамочной структуры дефиниции, в которой мы видим организующую роль родовой категории, мы вряд ли сможем с легкостью распознать частеречную принадлежность определяемого слова.

В основе значения любого прилагательного лежит родовая категория, обеспечивающая слову возможность обозначать свойство какого-либо объекта в структуре словесной ситуации. Условно мы можем обозначить данную категорию как следующую формулу: «способность объекта обладать определенным свойством». В словарных дефинициях она выражается причастными фразами типа having…, feeling…, expressing…, causing…, shaped … и т. д. Помимо родовой категории в структуру значения каждого из рассмотренных нами слов входит интегральная категория, оформляющая в качестве свойства какое-либо психо-физиологическое переживание, связанное с человеческими потребностями

Таким образом, значение любого прилагательного состоит из родовой категории, обозначающей специфический тип свойства объекта, значимый для человеческого опыта, и интегральной категории, конкретизирующей качественное содержание данного свойства.

Такая семантическая структура характерна для всех слов, входящих в сферу объектов. Различия в их частеречной принадлежности обусловлены принципиальными отличиями в функциональной природе родовой категории, обеспечивающей связь данных слов с существительными.

Так, если основной функциональной характеристикой любого прилагательного будет обозначение какого-либо свойства, являющегося значимой в данной ситуации характеристикой объекта с точки зрения его внутренней природы, то для артикля the (самого частотного слова в английском языке) основа значения заключается в определении роли объекта по отношению к предыдущему опыту говорящего.

The – denoting one or more persons or things already mentioned, under discussion, implied, or familiar.