Ваганьковский приют

Ваганьковский приют
Михаил Николаевич Кубеев

Остросюжет
У каждого московского кладбища есть свои загадочные истории. Лет тридцать назад на Ваганьковском кладбище, на южной его окраине лежал огромный древний валун. Говорили, что лежал он в память о жертвах московской чумы XVIII века. Возле валуна часто собирались кладбищенские выпивохи. Среди них выделялся один, называвший себя профессором. Он часто лепил из кладбищенской глины фигурки людей с завязанными глазами и с заведенными назад руками. Называл их вольтами и уверял, что если вольта освободить, он может показать, где лежат сокровища. Потом профессор умер, и его похоронили под валуном. Но история человечков-вольтов на этом не закончилась!..

Михаил Кубеев

Ваганьковский приют

«Боже мой, я попал на кладбище! – подумал я, закрывая руками лицо и опускаясь на плиту. Вместо того чтобы идти на Пресню, я побрел на Ваганьково!» Не боюсь я ни кладбищ, ни мертвецов… Свободен я от предрассудков и давно уже отделался от нянюшкиных сказок, но, очутившись среди безмолвных могил темной ночью, когда стонал ветер и в голове бродили мысли одна мрачнее другой, я почувствовал, как волосы мои стали дыбом и по спине разлился внутренний холод…

    А.П.Чехов «Ночь на кладбище»

© Кубеев М.Н., 2012

© ООО «Издательство «Вече», 2012

© ООО «Издательский дом «Вече», 2012

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

* * *

Пролог[1 - Содержание книги с имевшими место известными событиями в Москве в конце двадцатого века не имеет ничего общего. Совпадения с реально существовавшими или существующими людьми чисто случайные.]

У каждого московского кладбища есть свои жуткие истории. Стоит попросить кого из могильщиков-старожилов дать пояснения тому или иному странному памятнику, и понеслось-поехало, такое наговорит… Оторопь возьмет. День ночью покажется. Наслушаешься, и ноги сами собой быстренько-быстренько поведут к выходу. Чур меня, чур меня. Подальше от вечного безмолвия, поближе к живым людям.

Совсем недавно на Ваганьковском кладбище, самом большом и старом в Москве, на южной его стороне у бетонной ограды, за которой пробегает шумное Звенигородское шоссе, появились три захоронения. Три свежие могилы. У одного холмика в изголовье высится граненый столб. Он из белого мрамора. Над ним сверху прикованная цепями красуется высокая ажурная корона. Она из нержавейки. Острые точеные зубчики холодно поблескивают в лучах изредка пробивающегося сюда сквозь зелень солнца. Кто покоится под белым мраморным столбом с короной? Судя по имени и фамилии, это женщина, а вот подробности ее скоропостижной смерти знают очень немногие люди.

Почти у самого забора расположился второй насыпной холмик. Сверху на него положена серая гранитная плита, на ней фигурка из тонированной обожженной глины – странный черный человечек в движении, на глазах повязка, а руки заведены за спину. Чудик какой-то. Блуждает в темноте. За венками и цветами скрывается портрет молодой черноволосой женщины.

Рядом разместилась третья могилка. Совсем незаметная, один холмик. Похоронен мужчина. Говорили, будто в припадке буйной ревности он напал на свою невесту, потом выбросился из окна. Какая-то кровавая драма вышла. Со временем в изголовье воткнули простой железный крест, повесили венок из искусственных тюльпанов и табличку из фанеры с размазанными на ней кривыми буквами, которые и прочесть-то невозможно. Говорили, что все трое каким-то образом были связаны между собой. Любовный треугольник?

Старожилы считают, что это место нехорошее. Под землей накопилось много черной энергии. Откуда? Еще с тех времен, когда в Москве чума бродила и в восемнадцатом веке в эти окраинные места сбрасывали всех подобранных на улицах скончавшихся бездомных. Позднее и дворян уложили. Всех закопали в одной яме. Не меньше полмиллиона. Это факт. Там, под землей, такое бродит…

В память о жертвах черной повальной болезни лежал в этих местах огромный камень, древний валун. Лет тридцать назад по выходным возле него собирались кладбищенские выпивохи. Среди них выделялся один, называл себя профессором, философом, просил величать господином Роговым, их светлость из дворян. Вот врать мастер! Алкаши-ветераны не без содрогания вспоминали этого странного человека с бледным испитым лицом. Хотя облик у него в самом деле был интеллигентный – высокий лоб, красные губы и зеленые глаза. По его рассказам выходило, что он медик из Ленинграда, то бишь из Петербурга. Учился там на фармацевта. Потом перебрался в Москву, написал философскую книгу, вызвавшую вначале фурор, а потом разгромную критику, с горя запил, ушел из дома и подвязался в какой-то мастерской модельщиком, изготавливал гипсовые бюстики Ленина, Горького, Маяковского. В выходные дни непременно с бутылкой «Московской» появлялся у валуна.

Могильщики выбрасывали наверх комья рыжей глины, он садился на груду вывороченной земли с белевшими костями, дрожащими руками брал череп и бормотал типа «быть или не быть». Потом говорил о бренности всего сущего, о смертельном воздействии мистики на человека. Его слушали, соглашались, но ждали другого – когда же, черт его побери, расстелет на валун газетку, порежет соленый огурец и нальет. После первого стакана он показывал древний фокус оракулов-мистиков – найденный череп обмазывал сырой глиной. Восстанавливал лицо. И появлялись высокий лоб, хитроватая улыбка, узкие глаза. Вначале думали, что это молодой Ленин. Но без усов и без бороды. Потом считали, что он становится похож на Горького, – волосы были длинные. Рогов замазывал изъяны, поправлял губы, вытягивал нос, а потом свое изделие припудривал зубным порошком – ну вылитый Маяковский в мраморе!

А к следующему выходному, когда глина высыхала, алкаши ахали от удивления – на них смотрела их светлость Рогов. Как отлитый! Он ставил свою ужасную белесую голову на валун. В ее глазах ядовито светились зеленые огоньки – круглые стекляшки от узких горлышек двух бутылок. Все высказывали единое мнение: свой человек, вылитый алкаш. И смеялись. Рогов, довольный произведенным впечатлением, тоже смеялся. И продолжал свой фокус – доставал из кармана маленькое зеркальце, приближал его к губам головы. И оно запотевало!

– А мужик-то из нашей компании, был пьющий, – с ухмылкой пояснял он. – Молчит. Дневной свет ему мешает, и народу много. Такие головы делали еще задолго до рождения Христа, – рассказывал он дальше. – Ждали откровений, не припрятал ли где под землей покойный свои сокровища. В девятнадцатом веке знаменитый френолог Франц Галль… Не слышали о таком? Эх вы, пропойцы… Это австрийский ученый. Он считал, что по черепу можно узнать натуру человека. Поняли? Так вот, он выкрал из могилы голову композитора Гайдна. Ничего не слышали? – Рогов сочувствующе вздыхал. – Похожими идеями увлекался магнетизер Месмер, чародей граф Калиостро, который очаровал нашу матушку-императрицу Екатерину II. Вот, говорят, именно Калиостро и привез из Петербурга в Москву этот самый валун, под ним закопал свои сокровища.

– Здесь уже давно все перекопали, – перебивали его возбужденные выпивохи. – И ничего не нашли. Ни золота, ни драгоценных камней.

– Слышал, слышал, – отвечал Рогов. – И не найдут ничего. Секрет надо знать. – Он осматривал глиняную голову со всех сторон. – Все тайны в черепе. – Он стучал костяшками пальцев по глиняной голове. – Вот когда я умру, то вы закопайте меня под этим валуном. Я там поброжу, порасспрашиваю… Через пару лет достаньте мой череп. Обмажьте глиной… В ночь с 24 на 25 июня поднесите к губам зеркало и слушайте мой голос… с того света. Я расскажу вам, где хранятся сокровища Калиостро. Под землей много чего скрыто, – он замолкал.

Кто-то из могильщиков не выдерживал и выдыхал:

– И голова нам все расскажет?!

Рогов медлил, а через несколько секунд каким-то неестественным голосом, от которого мурашки бегали по телу, отвечал:

– Сначала поднесите зеркало к губам, как только появятся капельки испарений, я подам голос. Скажу, где копать, – и угрюмо добавлял. – Впрочем, едва ли вы что поймете. Боюсь, что заговорю на арамейском наречии. Да, кстати, одну такую голову я спрятал в квартире своей бывшей жены. Там же и мой тестамент. Хотя вам знать это все неинтересно, – он вздыхал. – Вам достаточно знать, что все человеческое заканчивается на кладбище.

Таков был этот Рогов. Мистик. Фантазер. Оракул. Но могильщики после его рассказов млели, испытывали жалость к себе и ко всему человеческому. У них горло сжимали спазмы, на глаза навертывались слезы. Раскупоривали еще одну бутылку. Потом Рогов, который совершенно не хмелел, рассказывал им что-то о французском философе Декарте, череп которого покоится в парижском музее человека, ему сделали такую же голову. Оказывается, и в известном романе французского писателя Александра Дюма «Королева Марго» королева-мать Екатерина Медичи спрятала отрубленную голову графа де Ла Моля. Она собиралась проводить с ней магические эксперименты, хотела услышать голос с того света. И «Голова профессора Доуэля» Беляева – это, по сути, завуалированная попытка проникнуть в потусторонний мир, завязать с ним контакты, и в сказках Пушкина говорящая голова могла поведать о подземных кладах…

Вот такие кладбищенские небылицы. Потом гробокопатели вспоминали, как Рогов лепил из глины каких-то странных человечков. Надевал каждому повязку на глаза, заводил руки за спину, завязывал их и ставил на валун – греться на солнышке. Называл их вольтами-колдунами, способными выполнять желания человека. Кто хоть одного найдет, освободит от повязки, поколдует, тому человечек покажет путь к богатству. Надо только уметь с ними обращаться, чтобы не навредить самому себе. И бросал в раскопанную яму.

Могильщики ежились. Откашливались, сплевывали. Ну профессор, ну дает, ну и чертовщина. Сколько же на свете всяких неведомых страшилок, пугалок. Через пару минут они забывали о Галле, Месмере, Калиостро, Декарте и Дюма, не интересовали их вольты-колдуны. Рогова не слушали, на голову не смотрели. Гробокопатели пили за свое здоровье и обсуждали, как лучше и побыстрее похоронить им своего собрата интеллигента-алкаша под валуном. Они обещали Рогову сделать все честь по чести. И могилку поглубже и валуном его придавить покрепче. И прощальную надпись сделать: «Все человеческое заканчивается на кладбище». Но вот от магических экспериментов – выкопать череп, обмазать его глиной и в ночь с 24 на 25 июня поднести к губам зеркало – напрочь отказались. Никакие драгоценности им не нужны. Им бы пару бутылок «Московской». На поминки.

Рогова после его смерти, как он и просил, закопали под тем самым валуном. Но, когда заканчивался двадцатый век, валун с кладбища увезли, глиняная голова потерялась еще раньше, и лишь знаменитая фраза: «Все человеческое заканчивается на кладбище» долгое время оставалась в обиходе могильщиков с Ваганьковского.

1. Кольцо с рубином

Эта неожиданная встреча, которая дала толчок всем последующим событиям, произошла прошлой весной, в начале мая. В Москве стояла невыносимая жара, асфальт плавился, глаза резало от солнца, и на Набережной возле Крымского моста – место, которое давно облюбовали художники, – все загорали. Сбросили с себя рубашки, расслабились и травили байки. Публики почти никакой, стесняться некого. По рядам бродили несколько вспотевших безденежных зевак.

И вдруг гул прошел по рядам – на Набережную подъехал длинный белый «шевроле» с темными стеклами. Из него вышла, нет, не вышла, а выплыла «прекрасная леди», известный в столице экстрасенс высшей категории Маргарита Коновалова. Следом за ней появилась ее подруга, рыжеволосая модистка Светлана Жирова с сестрой манекенщицей Вероникой. Продавцы, художники, просто прохожие замерли, заохали и зашептали: «Смотрите, смотрите, это же она – Белый маг».

На Маргарите было длинное белое платье, в руках она крутила белый зонтик от солнца. «Прекрасная леди», или, как называли ее близкие люди, «Королева Марго», откинула назад свои светлые волосы и направилась к выставленным картинам. Возле нее сразу образовалась толпа. Откуда только люди взялись. Кто-то нажимал спуск фотокамеры, кто-то снимал на видео.

Ближе всех к «прекрасной леди» протиснулась черноволосая художница Екатерина Ледич. Особа тридцати трех лет, экзальтированная, вся в себе. Она буквально сверлила глазами эту видную породистую женщину. Боже, как хороша! Вот объект, достойный творения художника. Ее бы изобразить на холсте. Или слепить. Из глины, из пластилина, из суралина – из чего угодно! Всю с головы до ног. В белом платье, но еще лучше без него.

Екатерина представила себе, как великолепно смотрелось бы обнаженное белое тело Маргариты на фоне густого черного бархата. У нее пальцы непроизвольно задвигались. Не предложить ли ей попозировать? Ха, смешно. Откажется, конечно. А тут еще от жары у Екатерины во рту пересохло, язык отнялся. ее как будто парализовало. Не могла она двинуть ни ногой, ни рукой. Шок. И только пальцы безостановочно шевелились, их не удержать, они как бы лепили фигурку обнаженной женщины.

Екатерину вытеснили, и толпа шарахнулась дальше. К набережной подъехали еще несколько иномарок. Один богатей из синего джипа, весь из себя упакованный, в черном шелковом костюме, рванулся к стендам, купил полотна, на которые зонтиком указала Маргарита. Кто-то шепнул Екатерине на ухо, что это известный ювелир Антон Палин, из новой московской элиты, коллекционер драгоценностей. Екатерина подняла голову, хотела посмотреть, кто сказал, но говоривший умчался с толпой, вокруг шум, гам. Ей оставалось только наблюдать, как женщины двинулись в сторону высоченного памятника Петру Первому. Неужели к тому столику, на котором были разложены ее глиняные статуэтки, где висели ее полотна?

У Катерины затрепетало сердце. А вдруг Маргарита увидит ее работы? Она попыталась побежать, но еле шла. Жара ли на нее так подействовала, что она, как во сне, едва перебирала ногами. И опоздала. «Прекрасная леди»» и ее подруги садились в «шевроле». Машина резво взяла с места, за ней газанул джип, пара «лендроверов», и в один момент кавалькада ревущих внедорожников укатила в другую, недоступную простым мирянам жизнь. Набережная опустела. Серая пыль и едкая гарь висели в горячем воздухе, толпа распалась, продавцы и художники сбивались в кучки, обсуждали Белого мага.

Удрученная Катерина отошла к каменному парапету. Смотрела в темные волны Москва-реки, крутила свое золотое колечко с ярким рубином, дышала как рыба, выброшенная на берег. Вот глупая! Упустила такой шанс! Не смогла подойти. Чего ждала? Но не все потеряно. Ее неожиданно осенила мысль, от которой она вся затрепетала. А если в самом деле слепить Маргариту? По памяти, по фотографиям. Изобразить ее в полный рост. И предложить «прекрасной леди» выкупить скульптуру? А если она не согласится? А чтобы согласилась, следует поколдовать над ее скульптурным обликом. Заложить в него свои желания. Будет ворожить всю ночь, вспомнит все заклинания. И что тогда? Тогда произойдет перевоплощение. Да! «Королева Марго» спустится со своего пьедестала. Она начнет походить на Екатерину. Нет, не внешне, нет. Внешне они обе останутся прежними. Они поменяются внутренним миром. Королева станет рабыней, а рабыня – королевой. Черное сделается светлым. Белое превратится в черное.

Размышления Катерины прервал художник и продавец Василий Котов, вечный студент Суриковского института, который подрабатывал тем, что лепил прямо на воздухе, мог сделать скульптурный портрет в присутствии заказчика. Он держал на Набережной свой складной столик, часами сидел на стульчике и помогал отрешенной от мира сего Катерине продавать ее изделия, над которыми, откровенно говоря, потешался.

Он подбежал к ней. Рот у него растягивался в улыбке, светлые волосы свешивались на лоб, глаза светились. Правой рукой он размахивал стодолларовой купюрой.

– Сегодня твой день! – весело кричал он. – Тебе повезло. С тебя бутылка.

– Чего? – Погруженная в свои мысли, возбужденная от встречи с «прекрасной леди», охваченная первыми заклинаниями, она его не видела и не слышала. И только теперь почувствовала, как взмокла, горячий асфальт жег подошвы. В воздухе пахло бензином. Голова кружилась. Она только что видела Белого мага и не смогла прикоснуться к ней.

– Купили, представляешь, эта Рита, твой кумир, и ее подруги…

– Что купили? – еще тише машинально спросила она, и внутри у нее все сжалось. Она взирала на зеленую бумажку, которую он вертел у нее перед носом, и ничего не понимала. – Это откуда? – она посмотрела на него.

– Очнись, ворожея, – Василий положил ей на плечо руку. – Вот что Рита дала за твою статуэтку.

– Моего вольта?! – вскрикнула она.

И на сердце у нее сделалось тревожно.