Труды по истории Москвы

Подмосковные крестьяне одевались в шерстяную одежду, обувались в лапти и кожаные башмаки. «Это башмаки 15 сантиметров высотой на тонкой подошве без каблуков с разрезом спереди, доходящим до подъема». Они, по—видимому, являлись изделием деревенского сапожника.

Украшения довольно обильно сопровождают подмосковные погребения. Соседство города дает уже себя чувствовать в появлении ряда ремесленных изделий, сделанных городскими ремесленниками. Таковы, например, два серебряных литых крестика, браслеты, височные кольца, перстни, пряжки и т. д. Изучение подмосковной деревни в ее далеком прошлом только что начато и может пролить новый свет на историю Москвы и ее окрестностей в далеком прошлом.[152 - Латышева Г. П. Раскопки курганов у ст. Матвеевская в 1953 году // Археологические памятники Москвы и Подмосковья: Сб. статей. М., 1954. С. 41–56.]

Раскопки, сделанные под Москвой, показали, как устойчивы были еще в XIV столетии обычаи вятичей, в земле которых возникла Москва.

Конечно, город шел впереди деревни, но не следует и чрезмерно преуменьшать значение деревни, а ведь вятический «мешок» плотно облегал Москву. Вот почему, отнюдь не отрицая связи московской культуры с культурой Владимиро—Суздальской земли, мы все—таки можем говорить о преобладании вятического элемента в первоначальной истории Москвы. Недаром же причудливые сказания о начале Москвы находят себе аналогии в позднейших рязанских сказаниях о Петре Муромском и деве Февронии, а Задонщина – в рязанских сказаниях о Евпатии Коловрате. Сама московская летопись XIV–XV веков с ее некоторой многословностью стоит ближе к черниговским и рязанским памятникам, чем к новгородским летописям с их выразительным, но сухим и лаконичным языком.

БЕЛОКАМЕННЫЙ КРЕМЛЬ

Более или менее ясное представление о топографии Москвы мы в состоянии сделать только со второй половины XIV века. Это время ознаменовано для Москвы быстрым расширением посада, по сравнению с территорией которого площадь Кремля делается все более незначительной. Рост позднейшей территории Китай—города и даже Белого города (территории, входящей теперь в бульварное кольцо) в основном происходил в это время.

При Дмитрии Донском произошло новое расширение Кремля, связанное с сооружением каменных стен. Создание каменного Кремля в Москве было крупным событием для всей северо—восточной Руси. До этого только Новгородская и Псковская земли имели каменные крепости в Новгороде, Пскове, Изборске и других городах.

Почти одновременно с Москвой сделали попытку воздвигнуть каменный кремль нижегородские князья. Однако летописная заметка, сообщающая о нижегородском Кремле, оставляет впечатление, что в Нижнем Новгороде кремль был только заложен, но не окончен.[153 - В Симеоновской летописи читаем: «Того же лета князь Дмитрей Костянтиновичь заложи Новогород камен» (ПСРЛ. Т. XVIII. С. 112, под 1372 годом).] Во всяком случае, в известном списке русских городов, помещаемом во многих летописях, из числа залесских городов лишь Москва обозначена пометой: «Москва город камен». В богатой Твери так и не удосужились создать каменные укрепления и довольствовались деревянным городом, обмазанным глиной. Тут необыкновенно ярко сказалось различие между политикой Москвы и Твери. Тверские князья рано воздвигли каменный собор, украсили его мраморным полом, заказали и сделали дорогие медные двери для того же собора, но довольствовались деревянными стенами и не раз за это жестоко платились. В Москве поступали по—иному. Московские соборы XIV–XV столетий не привлекали к себе внимания современников своими редкостями, недаром же создания Калиты так быстро обветшали, зато в Москве всегда пеклись о прочности городских укреплений и опередили многие другие города в постройке каменных стен.

Летописная заметка о построении каменного Кремля не оставляет сомнения, что этому делу придавали в Москве особое значение. Вот что читаем в Рогожском летописце, сохранившем лучше других древние и исправные чтения: «Тое же зимы (1367 года) князь великый Дмитрей Иванович, погадав с братом своим с князем с Володимером Андреевичем и с всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умыслиша, то и сотвориша. Тое же зимы повезоша камение к городу».[154 - ПСРЛ. Т. XV. 2–е изд. (Рогожский летописец). С. 83.] Сооружение каменного Кремля требовало крупных затрат. Поэтому понадобилось предварительное согласие князя—совладельца Владимира Андреевича и старейших бояр, одним словом, того боярского совета, который впоследствии стал известен под названием боярской думы. Обращает на себя внимание и своеобразная, можно сказать, задорная конструкция фразы: «Да еже умыслиша, то и сотвориша», то есть что задумали, то и сделали. Летописец точно хотел подчеркнуть, что у московских князей намерение не расходится с делом.

Первый московский каменный Кремль, как показывают его немногие остатки, был сложен из белого камня, а не из кирпича, который почти не употреблялся в это время в северо—восточной Руси. И. Е. Забелин предполагает, что материалом для него служил камень из каменоломен села Мячкова при впадении Пахры в Москву—реку. Действительно, до последнего времени в Мячкове стояла церковь, сложенная из белого камня. Постройку ее историки искусства относят к XVIII веку, что едва ли правильно, так как при входах в нее сохранились древние порталы несравненно более раннего периода. Позже из мячковского белого камня при царе Федоре Ивановиче был сделан «царев новый каменный город» в Москве.[155 - О мячковских каменщиках подробнее см.: Сперанский А. Н. Очерки по истории приказа каменных дел Московского государства. М., 1930. С. 35–36.]

Тщательное сравнение структуры камня московского Кремля, построенного при Дмитрии Донском, с мячковским белым камнем бесповоротно решило бы вопрос, откуда поступал в Москву строительный материал. Пока же отметим только, что подвоз мячковского камня в столицу обеспечивался Москвой—рекой. Летом камень везли на судах, зимой его легко было доставлять на санях по замерзшему руслу реки. Каменные стены, конечно, строились длительное время и не были еще закончены даже через 15 лет. В дни страшного Тохтамышева нашествия 1382 года стены Кремля оказались низкими. По—видимому, каменные стены так и остались во многих местах до конца не доделанными.[156 - В 1382 г. (татары) «с стен збиша гражан, еще бо граду тогда ниску сущу» (ПСРЛ. Т. XXIII. С. 128); Библиотека иностранных писателей о России. СПб., 1836. Т. 1.] Контарини даже уверяет, что и сама крепость была деревянной. Ошибка этого путешественника понятна, так как ему в глаза бросалось прежде всего обилие деревянных деталей и пристроек к каменным стенам. Во время пожаров такие стены выгорали, как это случилось и в большой московский пожар 1445 года, когда «ни единому древеси на граде остатися».[157 - ПСРЛ. Т. XII. С. 65] Стены завершались «заборолами». И. Е. Забелин понимает под ними каменные зубцы, промежутки между которыми заставлялись (забирались) толстыми досками в виде забора для безопасности от стрел осаждающих. Возможно, это был обычный деревянный забор древнерусских городов с бойницами.

Однако и такие несовершенные каменные стены были явлением выдающимся и хорошей защитой против нападений татар и литовцев. Москвичи считали себя в безопасности, такой твердый град имея, у которого стены каменные и врата железные.[158 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 207.] Укрепления дополнялись рвом, прокопанным от Неглинной до Москвы—реки. Упоминается также о вале – «сопе» перед городскими стенами. Возможно, такой вал существовал в виде дополнительного укрепления. Может быть, следует понимать, что самые каменные стены стояли на валу.[159 - Об Остее, убитом перед городом татарами, сказано: «уби его пред спы града» (ПСРЛ. Т. XVIII. С. 132).]

ТОПОГРАФИЯ КРЕМЛЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIV И В XV ВЕКЕ

Блестящее княжение Дмитрия Донского нашло свое внешнее отражение не только в постройке Кремля, но и в значительном усилении каменного строительства в городе. При нем в Кремле был основан Чудов монастырь, сделавшийся особым внутренним митрополичьим монастырем. Старинные предания рассказывали, что на месте Чудова монастыря ранее находился царев двор, то есть двор ординских послов, который царица Тайдула отдала во владение митрополиту Алексею в награду за свое излечение от глазной болезни. По мнению И. Е. Забелина, это должно было произойти примерно в 1358 году, который следует считать годом основания Чудова монастыря. Во всяком случае основание Чудова монастыря случилось не позже 1365 года, когда упоминается о построении в нем первой каменной церкви, во имя чуда Михаила Архангела в Хонех. Из слов летописи, что эта церковь «единого лета и почата и кончена и священа бысть», можно заключить, что храм был небольших размеров.[160 - Забелин И. Е. История Москвы. С. 283–289.]

В конце XIV века возник другой кремлевский монастырь – Вознесенский, основанный Евдокией Дмитриевной, женой Дмитрия Донского. Первым упоминанием об этом монастыре считают известие 1386 года: «Преставися раб божий Семен Яма и положен на Москве в монастыри святого Вознесения». Это известие, впрочем, подвергается некоторому сомнению, так как в других списках вместо св. Вознесения читается: «святаго Афонасия». Последнее известие представляется более достоверным, так как Вознесенский монастырь был с самого начала девичьим. В нем хоронились великие княгини и боярыни, то есть особы женского пола. Вознесенский монастырь сделался усыпальницей великих княгинь. Значение его подчеркивалось сооружением в нем каменной церкви, заложенной в 1407 году. Эта каменная церковь была поставлена «внутри города», то есть в Кремле.[161 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 136 и 154.] Есть, впрочем, указание, что собор Вознесенского монастыря так и остался недостроенным в течение полувека, о чем нам придется говорить дальше. Имеются указания и на существование в Кремле конца XIV – первой половины XV века некоторых других каменных храмов. Из них выделялись церкви Введения Богородицы на подворье Симоновского монастыря у Никольских ворот и Богоявления на Троицком дворе.[162 - Там же. С. 212 и 214. Введение на Симоновом подворье было поставлено в 1458 году, и Богоявление на Троицком подворье – в 1460 году.]

В целом надо признать, что московский Кремль заметно выделялся по своим каменным стенам и церквам среди других русских городов, уступая по своей обстройке только Пскову и Новгороду и далеко обогнав соперничавшие с Москвой города во главе с Тверью и Рязанью. Впрочем, Москва этого времени по своей обстройке явно уступала многим западноевропейским городам, что вполне объясняется тем катастрофическим обеднением, которое испытывала Россия в страшные годы татарского ига.

В XV веке новые каменные церкви в Кремле строились сравнительно редко, а самые постройки были малозначительны. Это связано с тяжелыми внутренними распрями середины XV века, а также с опустошительными татарскими набегами. После Едигеева нашествия (1409 года) каменное строительство стало в Москве относительной редкостью. И. Е. Забелин, отмечая небольшое развитие каменного строительства и каменных построек в Москве до Ивана III, замечает: «Может быть, встретятся и еще свидетельства о таких постройках, но и они не послужат опровержением той истины, что город целые столетия не обладал достаточным богатством для своего устройства». Об общем количестве каменных и деревянных церквей в Москве дает понятие известие о пожаре 1476 года. В Кремле «обгорело» 10 каменных и сгорело 12 деревянных церквей.[163 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 250.]

Общий облик Кремля до его переустройства в конце XV века при Иване III мало изменился и украсился по сравнению с временем Дмитрия Донского. Каменные кремлевские стены так и остались недостроенными. Поэтому во время набегов на Москву татары приступали к Кремлю там, где не было каменных стен. В самом Кремле произошло сравнительно мало изменений. Великокняжеский дворец, видимо, остался по—прежнему деревянным, возможно, за исключением 2–3 каменных палат.

Впрочем, несомненным новым веянием было стремление создавать каменные постройки – «палаты» – гражданского назначения. Инициатива в этой области принадлежала духовенству. В 1450 году митрополит Иона заложил на своем дворе каменную палату, а при ней домовую церковь Положения Ризы Богородицы. Этому примеру последовали монахи Симонова монастыря, воздвигнувшие на своем подворье в Кремле церковь Введения с палатою (1458 г.).[164 - Там же. С. 205 и 212.] Назначение палат, видимо, заключалось в том, что они служили трапезами для торжественных поминальных обедов («кормов») и местом хранения книг и казны, надежным от пожаров.

Жилые каменные строения, как видим, возникают задолго до появления итальянских мастеров. Кроме великокняжеского дворца и митрополичьего двора, в Кремле стояли дворы удельных князей и бояр, а также подворья епископов и монастырей.

Значительную часть Кремля занимал великокняжеский двор, около которого стояла церковь Спаса Преображения, за ней прочно удержалось прозвище «на бору». Поблизости от дворца помещались великокняжеские хозяйственные постройки – житный двор и конюшни, существовавшие, по—видимому, на этих местах и в XVII веке, так как житницы с хлебными запасами, заготовленными на случай осады, имелись в каждом укрепленном замке древней России.

Великокняжеский дворец был деревянным, как и все гражданские постройки древней Москвы. Поэтому он горел наравне с другими постройками, как свеча, во время страшных московских пожаров. Внешний вид дворца и его внутреннее расположение не подвергается какому—либо восстановлению, так скудны наши сведения о великокняжеских палатах XIV–XV веков. Можно восстановить лишь несколько небольших черточек. Во дворце у княгини был «златоверхий» терем, обращенный лицом к берегу и поэтому называемый «набережным». Под его южным окном сидела великая княгиня Евдокия и провожала взором русское войско и своего мужа Дмитрия Донского, уходившего в поход против Мамая. Из окон терема можно было видеть Замоскворечье и дорогу на село Котлы, от которого начиналась дорога в Орду. Златоверхий набережный терем привлекал к себе взоры москвичей своей необычной красотой и убранством. Поэтому в сказаниях о Мамаевом побоище отыщем об этом тереме новые подробности. Княгиня сидела на «урундуце под стекольчатыми окнами».[165 - Шамбинаго С. К. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906. Приложение. С. 15 и 50.] Рундуком в Московской Руси называлось крыльцо, обычно украшенное вычурными колонками—балясинами. Такое крыльцо иногда было двухэтажным. Нет никакой нужды отбрасывать, как ненужную деталь, это упоминание о великокняжеском дворце. Княгиня сидела у стеклянного окна во втором этаже дворца в выступе здания, образованного подобным рундуком, обозначавшим парадный ход во дворец.

Набережная палата и набережные сени в XV веке играли немалое значение как место для дворцовых приемов и встреч. Терем был расписан фресками рукою знаменитого Феофана Гречина («терем у князя великого незнаемою подписью и страннолепно подписавый»).[166 - ПСРЛ. Т. XII. С. 19; Православный палестинский сборник. СПб., 1887. Т. V. Вып. 3. С. 4. Набережные сени стояли поблизости от Благовещенского собора (ПСРЛ. Т. XVIII. С. 252, примеч. 3).]

Выдающимся строением был митрополичий двор. Кроме палаты митрополита Ионы, на нем находим другую палату, выстроенную митрополитом Геронтием. Во двор вели каменные ворота («кирпичем кладены ожиганым»), воздвигнутые тем же митрополитом одновременно с палатой в 1478 году.

Кремлевский холм окружала стена, которая опускалась вниз к Москве—реке и шла вдоль берегов реки у подошвы холма. Таким образом, в кольце кремлевских укреплений существовали, собственно, две части – нагорная и низменная. Низменная называлась по—прежнему Подолом и была относительно густо заселена. Своеобразная система укреплений, при которой крепостная стена охватывала не только нагорную, но и низменную часть города, преследовала своей целью дать возможность невозбранно пользоваться речной водой во время осады. В особенности это было важно для городов с постоянным посадским поселением. Такая же система крепостных стен, кроме Москвы, существовала в Нижнем Новгороде.

И. Е. Забелин предполагает, что скат кремлевской горы был первоначально значительно более пологим, чем теперь, что позволяло располагаться по нему деревянным постройкам старой Москвы. Окраина горы называлась Зарубом, потому что «была утверждена частию на сваях, частию на избицах, небольших деревянных срубах, укреплявших скат горы». Поэтому дворы у самого обрыва стояли на насыпной земле из жилого мусора. Забелин думает, что это делалось из—за тесноты кремлевской площади и желания ее расширить. «Заруб и взруб, – пишет он, – означали собой устройство береговой крутизны посредством насыпной земли, огражденной бревенчатою постройкою для увеличения пространства существовавшей нагорной площади».[167 - Забелин И. Е. История Москвы. С. 248.] Однако в древней письменности слово «зарубати» обозначало устройство преграды для неприятеля, а «заруб» – тюрьму.[168 - Срезневский И. И. Материалы для Словаря древнерусского языка (далее – Срезневский И. И. Материалы.). СПб., 1893. Т. I. Стб. 944; Кочин Г. Е. Материалы для терминологического словаря древней России. М.; Л., 1937. С. 123.]

Пространство нагорной части Кремля и Подола было неодинаковым. Подол занимал гораздо меньшую площадь, чем холм, на котором располагались наиболее важные кремлевские постройки.

Кроме великокняжеского дворца, митрополичьего двора, соборов, церквей и монастырей, на холме располагались дворы удельных князей и бояр. В непосредственной близости к великокняжескому дворцу стоял дворец («двор») князя Андрея Ивановича, младшего сына Калиты, перешедший потом во владение к его сыну серпуховскому князю Владимиру Андреевичу Храброму. В духовной Владимира

Андреевича этот двор носит характерное название «двора московского большого»,[169 - ДДГ. С. 50.] в отличие от других, меньших дворов, принадлежавших ему же и названных в той же духовной. Видимо, часть дворца Владимира Андреевича была каменной и расписана фресками. Знаменитый Феофан Гречин нарисовал «у князя Владимира Андреевича в камене стене саму Москву».[170 - Православный палестинский сборник. Т. V, вып. 3. С. 3.] Из большой семьи Владимира остался в живых только Ярослав, передавший большой двор своему сыну Василию, который умер в заточении в Угличе. По отчеству этого последнего владельца место, где находился двор Ярослава, было еще долго известно под именем Ярославичева места. В летописях и документах упоминаются и другие дворы удельных князей, расположенные на холме и занимавшие иногда значительную площадь. Кроме них, нам известны боярские дворы, почему—либо отмеченные в наших источниках.

Скромное название «двор» не должно приводить к мысли о небольших размерах московских княжеских и боярских построек. Чаще всего подобный двор состоял из ряда жилых построек, к которым примыкали служебные строения и сад. Некоторые дворы служили в случае надобности местом для заточения опальных князей и бояр. Это указывает на особое устройство, создававшее из подобного двора своего рода укрепленный замок. Посреди княжеских, боярских и монастырских дворов («подворий») дворы остальных горожан казались, конечно, более бедными. В XV веке городские дворы стояли в Кремле еще в значительном количестве, но число их явно имело тенденцию к уменьшению, так как их постепенно вытесняли дворы московской знати. Ценность земельных участков в Кремле постепенно повышалась, о чем можно судить по настойчивым перечислениям дворовых кремлевских мест в духовных великих и удельных князей.

По сравнению с нагорной частью Кремля, Подол был гораздо беднее выдающимися постройками. Здесь помещались служебные строения, принадлежавшие князьям и боярам, дворы которых находились на холме. Подольные «дворцы» принадлежали, например, великой княгине Софье Витовтовне, жене великого князя Василия Дмитриевича. Они находились под горою («что стоят под моим двором»), в непосредственной близости к ее нагорному дворцу.[171 - ДДГ. С. 177.] Здесь же, на Подоле, располагался «подольный садец», особо отмеченный митрополитом Алексеем в его духовной. На Подоле стояли и некоторые боярские дворы. В конце XV века наиболее выдающимся двором на Подоле был двор князя Федора Давыдовича Пестрого Стародубского.[172 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 250 и 266.] Здесь же находился двор коломенского епископа, а также подворье Угрешского монастыря. В XV веке, по мере того как расширялся посад, а Кремль все более получал значение аристократического квартала, Подол постепенно беднел.

Некоторые бояре обладали в самом Кремле значительной земельной площадью и еще больше ее расширяли, покупая соседние дворы. Так, князья Патрикеевы владели внутри Кремля многими дворовыми «местами», им принадлежали прежние «места» Петровых, Палицких, Ждановых, Сидоровых.[173 - ДДГ. С. 345–349.] Обычно такая боярская или княжеская усадьба обрастала деловыми строениями вроде «житничного двора», построенного на Подоле великой княгиней Софьей Витовтовной. В документах часто упоминаются «хоромы», построенные тем или иным владельцем, встречаются указания на относительное богатство домовых построек, в отличие от изб простых людей.

Основной внутренней артерией Кремля была Большая улица. Древнее ее направление вело от Боровицких ворот к Фроловским.[174 - На Большой улице в Кремле стояла церковь Николы. В духовной Патрикеева 1498 г. говорится о дворовых местах в Кремле «с улицею с большою по Николу» (ДДГ. С. 347).] От площади внутри Кремля отходила другая улица – к Никольским воротам. Она носила название Никольской, но с какого времени – неизвестно. Проезжая улица тянулась и по Подолу, возле кремлевских стен. В древнее время эта улица должна была пересекать весь Подол, от одного его конца до другого, выходя к Тимофеевским, позже Константино—Еленским, воротам, которые связывали Кремль с продолжением Подола на посаде.[175 - В 1380 г. московское войско выходило из Кремля тремя воротами: Никольскими, Фроловскими и Константино—Еленскими (ПСРЛ. Т. XI. С. 53).]

Большая кремлевская площадь, примыкавшая к соборам, издавна была местом многолюдных собраний. Здесь собирались московские полки перед выходом в поход, здесь же «кликали» распоряжения властей и судебные запреты. На площади стояла колокольница, имевшая в Москве особое значение. На ней висел «городный часовой» колокол, отбивавший для горожан часы. Этот колокол, кроме того, начинал колокольный трезвон в городе, как это видно из сообщения о радостном колокольном трезвоне в Москве по случаю взятия Казани в 1486 году. На этой колокольнице долгое время висел вечевой («вечный») колокол Великого Новгорода, вывезенный в Москву в 1478 году.[176 - ПСРЛ. Т. XXIV. С. 236: «и звониша на площади в колокол в городной в часовой на горе биша и по всему городу звониша»; там же о вечевом колоколе, с. 196.]

Некоторое понятие о застройке Кремля дает древнейший план Кремля, помещенный в книге Герберштейна. Чертеж сделан в виде схемы и относится к первой половине XVI века, следовательно, сделан после перепланировки Кремля и построения новых кремлевских стен и соборов. И все—таки этот план дает некоторое представление о расположении кремлевских улиц.[177 - См.: Герберштейн. Записки. См. вид Кремля на особом листе, после с. 282.] Так, на чертеже четко показана улица на Подоле, выводившая к Тимофеевским, или Константино—Еленским, воротам. Две другие улицы начинались от Фроловских (Спасских) и от Никольских ворот. Кроме того, на чертеже отмечены поперечные переулки и улички. Как во всяком средневековом городе, улицы и переулочки представляли собой извилистые, порой очень узкие проезды. Отдельные усадьбы иногда выступали из порядка домов и почти загораживали улицу. Каменные и деревянные церкви, княжеские и боярские дворы, бедные домишки горожан, сады, огороды и пустыри перемежались друг с другом. Убогий внутри, с его грязными и узкими улочками, Кремль издали казался красивым хаотической смелой красотой средневековых городов, утопал летом в зелени садов и окрестных рощ.

НАЧАЛО ПЕРЕСТРОЙКИ КРЕМЛЯ ПРИ ИВАНЕ III

Новое переустройство Кремля началось после окончания долгой междоусобной войны середины XV века. Первым признаком восстановленного благосостояния столицы явилось возобновление строительства, получившего новый размах. В 1458 году воздвигли кирпичную церковь Введения Богородицы на Симоновском подворье. В 1459 году была поставлена каменная церковь Похвалы Богородицы, сохранившаяся в составе Успенского собора как придел.

С этого времени строительство в Москве начало быстро развиваться. На монастырском дворе в Кремле, принадлежавшем Троице—Сергиеву монастырю, поставили каменную церковь Богоявления, у Боровицких ворот заложили каменную церковь Ивана Предтечи. Затем освятили каменную церковь Афанасия на Фроловских воротах.

Начатое при Василии Темном каменное строительство продолжало развиваться при его сыне Иване III. В 1467 году довели до конца постройку каменного собора в Вознесенском монастыре. Собор был заложен Евдокией Дмитриевной, вдовой Дмитрия Донского, до Едигеева нашествия и строился более 60 лет. Уже это одно показывает, какое время переживала Москва в XV веке. Церковь воздвигалась на средства великих княгинь и была закончена вдовой Василия Темного, великой княгиней Марией Ярославной.

Строителем церквей в Москве и реставратором ряда старинных церквей в других городах был Василий Дмитриевич Ермолин. Его «предстательством» начали обновлять «камнем» городскую стену от Свибловы стрельницы до Боровицких ворот. Живая струя повеяла и в самой технике строительства. Церковь Введения на Симоновом дворе сложили из кирпича («кирпичну»). Собор Вознесенского монастыря, оконченный в 1467 году, потребовал не только достройки, но и ремонта. Великая княгиня Мария Ярославна хотела его разобрать и построить новое здание, но Ермолин с мастерами—каменщиками обломали горелый камень, разобрали своды и одели собор новым камнем и кирпичом, сведя своды, «яко дивитися всем необычному делу сему». На Фроловских воротах поставили резное изображение Дмитрия Солунского.[178 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 217; Т. XII. С. 118.] Без всякого преувеличения можно сказать, что в Москве началась своего рода строительная горячка. Когда митрополит Филипп предпринял строительство Успенского собора, «предстателями» новой церкви сделались Ермолин и Иван Голова (Ховрин). Между ними начались споры («пря»). Ермолин отказался от подряда, а Голова стал руководить работами.

Как видим, переустройство Кремля началось раньше приезда Аристотеля Фиоравенти и других итальянцев, которые принесли с собой ценные технические навыки. Сами итальянцы, находясь в Москве, подвергались воздействию русской культуры и создавали свои произведения не в одиночку, а с помощью русских мастеров.

МОСКОВСКИЙ ПОСАД

Постройки горожан не вмещались в пределы Кремля. Они тесно лепились тотчас же за его стенами; это вызывало необходимость их уничтожать при первой же опасности «примета деля», чтобы враги не могли подобраться к самым кремлевским стенам под прикрытием городских построек.[179 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 108: «Князь же великий повеле около города Кремля посад поже—щи примета деля, а сам затворися в граде» (1368 год, поход Ольгерда на Москву).] Неукрепленное поселение за пределами Кремля, как и в других русских городах, называлось посадом. Под московским посадом, или посадами, понималась в основном территория, входившая впоследствии в Китай—город, Замоскворечье и так называемое Занеглименье; иногда встречается и множественное обозначение московских предместий – «посады».

Наиболее важная и населенная часть Москвы в XIV–XVI веках располагалась к востоку от Кремля. Это была в первую очередь территория позднейшего Китай—города; к ней примыкал обширный район, расположенный между Яузой и Неглинной. Территория позднейшего Китай—города иногда именовалась «великим посадом».[180 - В духовной Софьи Витовтовны 1453 года назван «на великом посаде Моравьевский двор».] Заречьем называлось современное Замоскворечье. Это с ясностью вытекает из рассказа о пожаре 1480 года, когда пламя в Кремле увидали из Заречья и стали кричать «град горит, а в граде не видал никто», потому что пожар случился ночью.[181 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 266.] Загородьем же назывались, очевидно, те части города, которые были расположены за Неглинной.[182 - В 1305 году в Москве погорели «и посад, и Кремль, и Загородье, и Заречье» (ПСРЛ. Т. XVIII. С. 104). Тут ясно обозначены 4 части города.] В конце XV века их уже определенно называли Занеглименьем. Впрочем, названия отдельных частей города в рассматриваемое время еще не установились окончательно, а впоследствии они были стерты общепринятыми названиями, связанными с укреплениями: «Белый город» и «Земляной город».

Следовательно, в XIV–XV веках в Москве можно установить 4 части города: 1) Кремль, или собственно «город»; 2) «Великий посад»; 3) Заречье – за Москвой—рекой; 4) Занеглименье – к северо—западу от Неглинной, называемое иногда Загородьем.

ВЕЛИКИЙ ПОСАД

Наиболее населенной частью города после Кремля был «великий посад». Территория его уменьшалась на западной стороне по мере расширения Кремля и расширялась к востоку и северо—востоку. Если взглянуть на позднейший план Китай—города, то мы столкнемся с любопытной картиной. Две улицы Китай—города – Ильинка и Никольская – постепенно сходятся к одному центру, но место их соединения находится не у восточной кремлевской стены, где эти улицы кончаются, а глубоко внутри Кремля. По – видимому, когда—то эти улицы сходились у городских ворот первоначального Кремля.

Улицы посада вырастали по краям дорог, которые вели в Кремль, а население охотно селилось в непосредственной близости к нему под прикрытием двух рек – Москвы—реки и Неглинной, что в той или иной мере обеспечивало безопасность от неприятеля. Кроме того, дополнительной линией защиты служила Яуза с ее крутыми берегами.

Естественными границами великого посада, как мы видим, были Москва—река и Неглинная. В том месте, где русло Неглинной делало резкий поворот к северу и начинало все далее отходить от Москвы—реки, кончалась первоначальная граница великого посада. Это место, наиболее опасное для нападения, было укреплено рвом, который существовал еще в XV веке. О существовании этого рва говорится в одном летописном известии. В 1468 году загорелся «посад на Москве у Николы у Мокрого и много дворов безчислено изгоре: горело вверх по рву за Богоявленскую улицу, а от Богоявления улицею мимо Весяковых двор по Иоанн святы на пять улиц».[183 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 219.] Если думать, что горело по линии рва, вырытого вокруг позднейшей Китайгородской стены, то показание летописи останется совершенно непонятным. Но если считать, что речь идет о другом, более раннем рве, который опоясывал лишь часть позднейшего Китай—города, то направление рва очертится очень ясно. Начинаясь от Москвы—реки, у Николы Мокрого, он шел прямо вверх по Богоявленскому переулку к Богоявленскому монастырю, стоявшему на Китайгородском холме, следовательно, тянулся с Подола «вверх», повторяя направление кремлевской стены, также пересекавшей пространство от Москвы—реки до Неглинной. Вероятно, это и было первоначальное пространство великого посада, огороженное рвом. Позже посад расширился далее на восток и занял территорию позднейшего Китай—города.

Центральной частью посада была площадь перед Кремлем и примыкавший к ней главный московский рынок или торг.