Тварь непобедимая

Конечно, дефицита в женском обществе он не испытывал – в городе полно было желающих бесплатно поесть, попить, потанцевать в клубе, а затем проснуться в чужой кровати. В обществе давно созрела порода женщин специально для таких, как Ганс, и это сословие отрабатывало свое пойло, кормежку и развлечения очень пунктуально.

Но это доставляло Гансу мало радости. Таких женщин он воспринимал как естественное приложение к своей повседневной жизни, они воплощали будни. Все они курили, убого размалевывали лицо, виртуозно матерились, от них несло водкой и дрянной турецкой парфюмерией. Не женщины, не дамы сердца – боевые подруги, по-своему преданные и очень понятные.

Все это Ганс с легкостью мог терпеть, но ему, как и всякому человеку, хотелось чувства радости, волнения от общения с женщиной. Он должен был покорить, очаровать, осчастливить женщину, чтобы утвердиться в собственных глазах. Да и не только собственных...

Стройных ясноглазых красавиц, хорошо пахнущих и культурно говорящих, мог позволить себе Кича, умевший мастерски болтать языком и изображать загадочную личность. Или Мустафа, перед авторитетом которого все дрожали.

С Гансом же все становилось понятно с самого начала, с первой минуты знакомства. Его ступенька на лестнице жизни была ясна, как дважды два. И жизнь не позволяла подняться выше его планки – ни в деньгах, ни в друзьях, ни в женщинах. Но если другие пацаны легко с этим мирились, то Гансу мучительно было чувствовать свою неполноценность.

Однажды он зашел в парикмахерскую постричься и увидел Свету. Тут же его разобрало какое-то беспокойство: он понял, что будет думать об этой девушке, даже когда уйдет отсюда. Ему трудно было допустить, что его жизнь пройдет мимо хрупкой белокурой незнакомки, похожей на печальную принцессу. Пока она обрабатывала машинкой и ножницами его жесткие волосы, он сидел тихо, почти не дыша, ловил случайные прикосновения и мучительно думал – о чем заговорить с ней, чем заинтересовать?

У нее было колечко на правой руке, и он никак не мог вспомнить, что это значит – замужем она или же разведена. Чутье подсказывало, что она одинока, но, может, это была просто надежда?

Он силился представить, как она сидит рядом с ним в машине или за столиком бара, как улыбается ему, кладет руки на плечи. Фантазии давались с трудом. Эта девушка не вписывалась в его жизнь, ей не место было в кабине замызганного «Опеля» или в сауне, полной пьяной гогочущей братвы. Хотя она и работала в простой дешевой парикмахерской, все равно была выше сортом, чем сам Ганс.

Женщина может быть сильнее мужчины, если находит в себе достаточно твердости, чтобы отказать в его прихотях. И даже если заставить ее силой, это будет проигрышем мужчины, а не победой над личностью. Женщину нельзя заставить уважать или ценить себя. Напротив, это самый прямой путь к презрению и ненависти.

Ганс смутно понимал что-то такое и потому боялся женщин с сильным характером. Он хотел с ними союза, мирного договора, но как его добиться, если речь идет о женщине совершенно другой пробы?

«Сначала куплю машину, – подумал он тогда, млея от прикосновений ее пальцев. – Потом стану одеваться. Буду как Кича – пиджаки, рубашки шелковые, плащ. Можно прическу сделать, волосы чуть отпустить».

Немного позже Ганс все же набрался смелости и познакомился с ней. И когда узнал, что Света – мать-одиночка, словно камень с его души свалился. Все стало просто!

Она тоже оказалась неполноценной, ущербной и несчастной. Ей нужен был сильный, надежный мужик рядом, ей требовались деньги, чтоб воспитывать своего пацана. Оказалось, Ганс легко мог выступить в роли благодетеля даже для такой роскошной девчонки. Замордованная жизнью, она вряд ли будет гордой и придирчивой. В этот миг все его сомнения и комплексы растаяли, как дым.

Впрочем, не совсем растаяли. Он до сих пор даже не попытался поцеловать Светлану. Что-то останавливало. Подсознательно Ганс не хотел, чтобы с ней все было так же, как с кабацкими размалеванными шлюхами.

Все эти чувства были новыми для него, они пугали и настораживали. Он ни за что не поделился бы своими переживаниями с кем-то из приятелей – ребята просто посмеялись бы.

Он несколько раз подвозил Свету домой с работы, дарил пакеты с едой, оплатил Пашке садик на полгода вперед. Даже пообещал свозить на море. Ему нравилось это делать. Правда, в глазах Светланы вместо умиления и благодарного восторга он пока видел лишь настороженность. Но это пока...

«Никуда не денется, – снова подумал Ганс. – Посидит пару дней на одних макаронах – сама позвонит. А не позвонит – так и быть, сам заеду. Успокоится...»

Однако сегодня Ганс был настроен провести время в дамском обществе и не собирался менять планы из-за мелкой неприятности. Он полистал блокнот – и направил машину в сторону одного из женских общежитий.

* * *

Дверь в родительскую квартиру Гриша открыл своим ключом. Разулся, бросил куртку на тумбочку, прошел в комнату. Мать смотрела телевизор, лаская на коленях кошку, отец за письменным столом согнулся над какими-то бумагами.

– Привет, – сказал Гриша, опускаясь в старое-старое кресло с облупившимися подлокотниками.

В этой квартире он прожил с родителями больше десяти лет. Потом, после окончания института, переехал в теткину, поскольку был серьезно нацелен на самостоятельность в жизни.

С тех пор здесь ничего не изменилось. Два шкафа – с книгами и с посудой, пианино, торшер, швейная машинка, потемневший натюрморт на стене – все это он помнил с детства.

Он был поздним ребенком. Родители познакомились в довольно зрелом возрасте. Отец был военным врачом и лечил в основном бойцов освободительных армий в развивающихся и прочих братских странах. До тридцати лет он безвылазно сидел то в Корее, то в Анголе, то в Афганистане. Кончилось тем, что где-то в джунглях он подцепил местную лихорадку, которая дала осложнение на печень, после чего был списан на гражданку с военной пенсией. После этого отец быстро постарел.

Мать работала учительницей, а последние годы – библиотекарем в той же школе. Зарплата у нее была совсем небольшой, да и отец не очень-то мог разгуляться на свою пенсию. Несмотря даже на то, что, кроме фотографий на фоне афганских гор и вьетнамских деревень, он имел орден Красной Звезды и редкую для медика медаль «За боевые заслуги».

– Как дела? – спросил Гриша.

– Ничего, – ответила мать. – Ужинать будешь?

– Нет, спасибо. Отец все кроссворды сочиняет?

– Между прочим, в газете за один кроссворд двадцать пять рублей платят, – сказал отец, строго посмотрев на Гришу поверх очков.

– Оксана звонит? – спросила мать.

– Да нет... Редко.

– Я же говорил – пропала твоя невеста, – подал голос отец, не отрываясь от занятия.

– Почему пропала? Она учится, у нее свои дела.

– Вот-вот, свои дела...

– Хорошая девушка, – сказала мать. – Как приедет, обязательно приводи в гости.

– М-да... – неопределенно кивнул Гриша. – А я, кажется, работу меняю.

– Что? – Отец даже очки снял. – Как это – меняю?

– Ухожу из «Скорой».

– А куда? – встревоженно спросила мать.

– В клинику. Буду наконец лечащим врачом.

– Зарплата больше?

– Думаю, больше.

– В областную больницу, что ли? – поинтересовался отец.

– Нет. Это частная клиника, ты не знаешь.

– Частная... Вот закроется твоя клиника, останешься безо всего.

– Безо всего не останусь.

– Если частная, то платить должны хорошо, – проговорила мать.

– Наверно. Да и не в этом дело. Мне предложили по специальности работать, по моей теме. Оборудование, материалы – все будет. Практика, одним словом. Я о таком даже и не мечтал. И вообще, там интересно...

Что именно там интересного, Гриша уточнять не стал. Мать испугалась бы, а отец получил бы повод назвать всех жуликами и шарлатанами.

– Молод ты еще для частной клиники, – проворчал отец. – Врачу ниже первой категории там делать нечего. Будешь на подхвате – утки выносить да клизмы ставить.