Тварь непобедимая

– В жизни надо и клизмы ставить уметь.

– Пойду чай сделаю, – захлопотала мать.

– Не надо, ма, я уже ухожу. Завтра вставать рано.

– Подожди. Возьми хоть картошки...

– Не надо. Как начну работать – зайду расскажу.

Гриша вышел на улицу и торопливо зашагал к остановке. В принципе родительское благословение было получено.

* * *

– И все-таки кухни больших древних народов на порядок превосходят все последние кулинарные «изобретения», – произнес профессор Соломонов, открывая банку с холодным куриным супом. – Культура питания оттачивается по мере развития любой цивилизации. Все маленькие народцы, выросшие в парниковых условиях, не способны ни удивить, ни обрадовать настоящего гурмана. Народная кухня так же важна и неисчерпаема, как народная музыка и литература. Время великих открытий прошло, человек уже не придумает ничего вкуснее, чем было изобретено до него.

– Я думаю, главные открытия еще впереди, – высказался Гриша.

– Только не в кулинарии. Ибо это искусство, а не наука. Вот скажите, Гриша, существует ли для вас такое понятие, как американская кухня?

– Я не задумывался.

– Зря не задумывались. Еда – наслаждение, данное нам природой, не стоит им пренебрегать. Итак, американская кухня. Что успела создать цивилизация Нового Света со времен Колумба? Все эти куриные крылышки, стейк, сырные торты – их создала реклама. Это то же самое, что кола – коричневая сладковатая водичка, возведенная в ранг национального достояния. Я, конечно, пробовал их салат «Цезарь», неплохое блюдо, но... Или, скажем, пицца...

– Пицца – это итальянское, – проговорил Григорий, не отрываясь от журнала.

– Да, безусловно, пиццу подарила миру Италия. Но заметьте, как быстро она покорила Америку! Дешевая лепешка, в которой намешано непонятно что, без вкуса, без толку, без ума – вот истинно американский стиль. Быстрое универсальное питание – проглотил и побежал дальше. Рецепты, составленные экономистами и диетологами, а не кулинарами. Я, кстати, пробовал настоящую народную пиццу, когда был в Пизе. Уверяю вас, это совсем не то, чем торгуют наши кафетерии. А сами вы какую кухню предпочитаете?

– Домашнюю, – ответил Гриша.

– Позвольте возразить. Не существует никакой домашней кухни. Есть домашняя культура приготовления пищи. А вы знакомы, скажем, с китайской кухней? Нет, я спрошу проще – с корейской? Вы обратили внимание, насколько она проста и в то же время разнообразна? Там все очень непритязательно: морковь, капуста, спаржа, папоротник, бамбук, грибы... Все очень острое, однако, будьте уверены, у вас не заболит желудок. Вот она – древняя гастрономическая культура! Чувствуете разницу?

– Чувствую, – кивнул Гриша.

– И еще, я хочу вас предостеречь. Если попадете в незнакомое заведение с вывеской «Русская кухня», не очень-то верьте. Настоящих знатоков мало, очень мало. Они, эти новые кулинары, все гонятся за оригинальностью, за прибылью. Изгаляются кто на что горазд: мешают телячьи мозги с ткемалевым соусом, фаршируют перец крабовым мясом... Бог знает что! Еда должна быть простой. Ты приготовь этого краба с одной лишь солью да перцем, но так, чтоб на совесть. Укрась парой маслин – больше ничего не надо...

Гриша ежедневно выслушивал кулинарные переживания профессора. Рассказывая о форели с грибами, филе перепелки, стерляди в шампанском, тот обычно поглощал какие-то сосиски, жареную рыбу, солянку, принесенные из дома в стеклянных банках или жирных пластиковых коробках. Иногда он ел это холодным, иногда разогревал на лабораторной плитке, заставляя воздух в кабинете пропитываться тяжелыми кухонными запахами. С рассуждениями об изысканных блюдах это не очень гармонировало.

– Присоединяйтесь, – пригласил Соломонов, когда лапша в его очередной банке согрелась.

– Спасибо, я пообедаю вместе со всеми, – вежливо отказался Гриша.

– Пойдете есть готовые обеды из очередной американской забегаловки, – с горечью проговорил профессор. – Опять эти гамбургеры, картошка во фритюре, консервированные салаты... А говорили, любите домашнюю кухню. Вот же домашнее. – Он указал на свое варево.

– Спасибо, Игорь Эдуардович, – еще раз отказался Гриша.

– Ничего, как-нибудь я свожу вас в приличное местечко. Вы ощутите вкус настоящей еды. Клянусь, что обогащу вашу жизнь еще одним удовольствием. В городе есть несколько приличных поваров...

Гриша знал, что почти каждый вечер Соломонов проводил в каком-нибудь ресторане и на это тратил немалую часть своих денег. Обычно он брал себе в пару какую-нибудь приятную зрелую даму с богатым внутренним миром. Иногда приглашал даже нескольких компаньонов – таких же, как он сам, – немолодых, почтенных, рассудительных.

Гриша работал в «Золотом роднике» уже больше месяца. Его день начинался со стерилизации – душевой кабинки, где даже вода была с примесью антисептических шампуней. После этого Гриша переодевался в одноразовый комплект и начинал обход своих пациентов.

Пока их у него было всего шестеро, и все они считались «легкими», поскольку курс их лечения истекал в ближайшие недели или месяцы. Все – мужчины тридцати-сорока лет, причем четверо – иностранцы, общаться с которыми иногда приходилось через переводчиков. Один – угрюмый и молчаливый японец, трое других – арабы.

В определенном смысле все шестеро были почти здоровы, хотя и сильно ослаблены. Однако это было не то здоровье, которое может иметь, например, закаленный сильный человек. Это было девственное здоровье. Словно всю жизнь эти люди провели под непроницаемым колпаком, куда лишь изредка попадала случайная инфекция или задувал сквозняк.

Гриша листал их медицинские карты – они были почти пусты. Редкие диагнозы плохо стыковались с возрастом пациентов. У двоих, например, регистрировалась гемолитическая болезнь, которая куда чаще встречается у младенцев, чем у сорокалетних мужиков. У японца всего лишь четыре месяца назад были ликвидированы какие-то проблемы печени, связанные с ее недоразвитостью. Гриша видел результаты исследований и был убежден, что с такой печенью человек не мог дожить до зрелого возраста, даже если находится на спецпитании. Единственное объяснение – не очень удачная трансплантация детского органа, но где тогда следы операции?

При этом у пятерых в карточках значились удаленные зубы на фоне идеального состояния оставшихся, а у одного араба без всяких показаний была ампутирована нога. Этого человека почему-то тщательно стерегли, один охранник обязательно был даже на осмотрах.

Еще интереснее получилось с японцем. Однажды, придя утром на осмотр, Гриша обнаружил, что весь его торс покрыт бинтами и пластырем. Позже выяснилось, что под бинтами образовалась огромная цветная татуировка. Японец после этого стал уже не таким угрюмым.

Гриша, конечно, пытался искать объяснения этим и многим другим странностям, но всякий раз его бесцеремонно осаживали. На любой праздный вопрос ему давали однозначный ответ: занимайся своими делами и не лезь в чужие.

Он занимался своими делами. Обходил пациентов, опрашивал, снимал показания приборов, вносил пометки в журнал. Никаких лечебных процедур без прямого указания Соломонова не предпринимал. Даже в мелочах ему не позволяли проявлять инициативу.

Профессор лично просматривал записи и определял схему действий. Григорию после этого приходилось в основном делать уколы, брать анализы крови, ставить газоотводные трубки – в общем, делать самую черную работу, с которой обычно справляется младший персонал.

Лекарствами людей пичкали прямо-таки немилосердно, причем не только безобидными, типа глюконата кальция, но и сильнодействующими. Можно было только удивляться, почему это не приводит к фармотоксикозу. А ведь бедным пациентам приходилось еще и поглощать активные пищевые добавки, которые смешивались и компоновались в пищеблоке, на нулевом этаже.

– Зря вы отказались от обеда, Гриша, – изрек профессор, убирая баночку в пакет, а пакет – в итальянский кожаный портфель. – Суп был великолепным.