Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля)

А кресты погостовъ сельскихъ и бес?дки
На могилахъ б?дныхъ, мхомъ густыхъ цв?тущихъ?
А колонны храмовъ, что воздвигли предки,
Призракомъ былаго царственно встающихъ?
А воспоминанья, о минувшемъ тризна?
Какъ назвать все это? это все – отчизна!
И животныхъ кости и цв?токъ пустынный,
Игры ребятишекъ, старца посохъ длинный,
Рабскiя оковы, что въ подвалахъ д?довъ
Находили внуки, какъ насл?дье шведовъ;
Ключъ воды студеной, горлицъ воркованье,
Въ кубк? медъ янтарный, лютни трепетанье,
Л?топись событiй, съ простодушнымъ складомъ,
Дымъ надъ кровлей хаты, надъ зеленымъ садомъ,
Даже сны, что снились сказкой невозможной,
Св?жiй дернъ зеленый, камень придорожный,
Все, что сердцу свято и неязъяснимо,
Ч?мъ душа порою смущена, томима,
Тайное страданье, слово укоризны —
Это все зовется именемъ отчизны. (Пер. Д. Минаева).

Мы не могли удержаться, чтобы не привести ц?ликомъ это вылившееся изъ самой глубины души поэта нашего стихотворенiе, такъ какъ оно представляетъ собою чуть ли не оглавленiе всего поэтическаго его труда, перечень всего, что когда-либо было вдохновляющимъ мотивомъ его творчества и что въ конечномъ заключенiи, въ купол? своемъ сводится къ одному магическому слову – отчизна. Не отъ этого ли слова и получаетъ изящество все исчисленное? Что за красоту представляютъ, сами по себ?, могильный камень, кость допотопнаго животнаго, источникъ воды, поднимающiйся надъ кровлею дымъ или случайно найденный внукомъ обрывокъ ц?пи во мрак? д?довскаго подземелья? Но какое значенiе, какую красоту получаютъ они въ общей художественной картин?, осв?щенные нравственнымъ, творческимъ духомъ! Природа, какъ область физическаго разсл?дованiя, и исторiя, сд?лавшаяся добычею археолога, не представляютъ сами по себ? никакихъ самостоятельныхъ красотъ; красота сообщается имъ только эстетическимъ нашимъ сознанiемъ. Мы не станемъ въ настоящее время разр?шать труднаго вопроса о томъ, можетъ ли существовать эстетическiй идеалъ помимо и независимо отъ нравственнаго, въ утвердительномъ р?шенiи котораго мы сами сомн?ваемся, такъ какъ, по нашему уб?жденiю, эстетика представляетъ только условiя красоты, а сущность ей ц?ликомъ принадлежитъ къ области нравственнаго мiра. Въ настоящемъ случа? ясно, помимо всякаго р?шенiя этого вопроса, что отпечатокъ красоты налагается на природу только совершенно особеннымъ къ ней, нравственнымъ отношенiемъ. Какъ простой объектъ глаза, она скудна, жалка, можетъ быть, непривлекательна, но какъ часть одного общаго представленiя объ отчизн?, она получаетъ красоту изумит?льную въ общей художественной картин?. Отвлечься всец?ло отъ всего, непроизвольно налагаемаго нами на вн?шнюю природу – значитъ вид?ть въ ней геометрическiй или геодезическiй планъ, но мы, къ счастiю, даже и не можемъ до такой степени изкал?чить въ себ? собственную природу, до такой степени уничтожить въ себ? сл?ды нравственнаго мiра. Вс? мы остаемся волею или неволею, бол?е или мен?е поэтами и, какъ таковые,

Даемъ в?камъ мы голосъ стройный,
Творенью мертвому языкъ.

Нашъ русскiй поэтъ такъ характеризуетъ свою любовь къ русской природ?:

Люблю отчизну я, но странной любовiю;
Не поб?дитъ ея разсудокъ мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордаго дов?рiя покой,
Ни темной старины зав?тныя преданiя
Не шевелятъ во мн? отраднаго мечтанья.
Но я люблю – за что не знаю самъ —
Ея степей холодное молчанье,
Ея л?совъ безбрежныхъ колыханье,
Разливы р?къ ея, подобные морямъ;
Проселочнымъ путемъ люблю скакать въ телег?
И, взоромъ медленнымъ прощая ночи т?нь,
Встр?чать по сторонамъ, вздыхая о ночлег?,
Дрожащiе огни печальныхъ деревень.
Люблю дымокъ спаленной жнивы,
Въ степи кочующiй обозъ
И на холм?, средь желтой нивы —
Чету б?л?ющихъ березъ.

Природу «печальной отчизны» любитъ поэтъ только какъ фонъ, пейзажъ собственной души, вн?шнiй отсв?тъ собственнаго своего духа. Чужеземецъ никогда не можетъ вполн? оц?нить и понять красоту природы какого бы то ни было края, потому что между его душою и этою природою никогда не можетъ быть истинной гармонiи. Любовь къ родин? не побуждаетъ, не приневоливаетъ, конечно, находить красивымъ то, что въ д?йствительности лишено, чуждо красоты, но она сама собою открываетъ красоту, сокровенную «незримую для суетнаго ока.» Въ одномъ художественномъ стихотворенiи Плещеева глубоко в?рно изображается это постепенное раскрыванiе духовныхъ очей для созерцанiя этой незримой для суетнаго ока красоты родной, русской природы, совершающееся по м?р? того, какъ челов?къ живетъ, д?йствительною, внутреннею жизнью и отражаетъ внутреннiй мiръ свой на окружающемъ родномъ пейзаж?.

Покинулъ я тогда зав?тную мечту
О сторон? роскошной и далекой
И въ родин? моей узр?лъ я красоту,
Незримую для суетнаго ока.

Но, конечно, не географическое, скажемъ бол?е, даже не историческое, а исключительно только нравственное понятiе объ отечеств? налагаетъ въ глазахъ нашихъ на всю вн?шнюю природу отпечатокъ возвышенной красоты и изящества. Но, чтобы быть нравственною, любовь къ отечеству должна быть не ч?мъ либо отвлеченнымъ, а являться зв?номъ въ общей ц?пи нравственныхъ чувствъ и понятiй. Эту посл?днюю мысль опять полно и стройно развиваетъ Кондратовичъ и развиваетъ не мимоходомъ, а въ ц?лой особо посвященной развитiю этой мысли поэм?.

Эта поэма – «Ночлегъ гетмана» Для незнакомыхъ съ произведенiемъ Кондратовича мы позволимъ себ? въ н?сколькихъ словахъ воспроизвести основную идею ея и передать ея содержанiе, Вотъ оно: Проходящiй съ дружиною черезъ л?са литовскiе коронный гетманъ ночуетъ въ дом? б?днаго л?сничаго и поражается пыломъ воинственной фантазiи малол?тняго внука л?сничаго. Этотъ внукъ является и героемъ всей поэмы. Гетманъ беретъ его съ собой въ походъ и поручаетъ воспитанiе его закорен?лому, типическому воину Дершняку. На первомъ же привал?, когда Сулима (такъ зовутъ нашего героя), остался одинъ съ своимъ дядькой, этотъ посл?днiй шутливо повелъ къ нему сл?дующую р?чь:

«Ты, поди, вчера
И не думалъ, малый, что пришла пора
Службы королевской, и въ родной избушк?
Для забавы д?тской лишь строгалъ игрушки…
……
Можетъ, и хот?лъ бы воротиться въ хату.
Да нельзя ужъ, служба не велитъ солдату.
А, в?дь, жаль семейства, теплаго гн?зда,
Стороны родимой…. Медомъ никогда
Зд?сь никто мальчишку угощать не станетъ
Да и колыбельной п?сни не затянетъ».

Но совершенно другiя чувства оказались, въ душ? ребенка:

Но Григорiй слушалъ съ нетерп?ньемъ: «Эхъ,
Пустяки такiе говорить вамъ гр?хъ:
Что жал?ть отца мн?, матери и брата?
Нищеты жал?ть ли? Что мн? наша хата?
Для меня – повсюду хата. Подожду,
Покрасив?й хаты въ мiр? я найду….
А нашъ край невеселъ: л?съ одинъ, все елки….
Въ наше захолустье лишь заходятъ волки.
……
Тотъ гл?пецъ, кто можетъ въ золот? блест?ть
И о плать? рваномъ будетъ сожал?ть».

Этими словами, опред?ляется вся дальн?йшая судьба нашего героя, и вотъ какъ Дершнякъ, дядька его, предсказываетъ судьбу.

Подивился этой р?чи старичина;
Брови онъ нахмурилъ, и усовъ щетина
Заходила! «Вижу, будешь ты – солдатъ;
Рыцари же въ Польш? такъ не говорятъ….
А скажи-ка, парень, какъ теб? угодно
Думать: для какого д?ла войско годно?»
– «Для какого д?ла? Вотъ см?шной вопросъ!
Такъ кому бъ отчизну охранять пришлось.»

Зд?сь начинается самое знаменательное и самое важное для насъ м?сто; Дершнякъ отв?чаетъ:

«Охранять! Такъ гд? же этотъ край родимый,
Коль ты не тоскуешь о семь? родимой,
Коль дерешься только изъ-за денегъ ты