Трактир на Пятницкой. Агония. Вариант «Омега»

– Или перейти в другой конец города. Серый же, наоборот, совершает еще три налета, и все в одном районе. Почему? Почему, спрашивается, он прицепился именно к тебе? Утечка у тебя.

– Что? – Климов поднялся.

– Утечка у тебя в отделе. Вот что. Понял?

– Как это – утечка? – Климов забегал по кабинету. – Предатель, что ли?

– Если хочешь, так. Ты сядь, не мельтеши перед глазами. И я тебе не барышня, мне твои переживания ни к чему. Сядь, говорю!

Климов смотрел начальнику в глаза и видел своих ребят. Усталые, издерганные, с осунувшимися лицами, они больше месяца не уходят с работы. Когда сегодня вызвали на совещание, каждый заходил к нему в кабинет, неумело подбадривал, что-то говорил, советовал.

– Что ты как лунатик? – раздался издалека голос начальника. – Чаю хочешь?

– Не может этого быть. Не может. Ясно?

– На, выпей. – Начальник пододвинул стакан. – И слушай меня, а не смотри стеклянными глазами. – Он тряхнул Климова за плечо. – Я ничего плохого про твоих хлопцев сказать не хочу. Утечка – не обязательно предательство. Молодо-зелено, у кого-то может быть девчонка или приятель, откровенные разговоры, то да се.

– Уверен, что никто из ребят…

– А я уверен, что так оно и есть, – перебил начальник, – и другого быть не может. Ясно? Знает Серый, что ты на него вышел? Наверняка знает. Однако не уходит из твоего района. Значит, имеет точную информацию.

– Так что же, мне теперь каждого подозревать?

– Подозревать не надо. Рыбина надо взять с поличным, и все образуется. И учти, что он, видимо, только исполнитель. Я эту сволочь давно знаю: жесток, дерзок, но прямолинеен. До такого фортеля ему не додуматься. Ищи фигуру крупнее, копай глубже, а Серого не бери, пока он не выведет тебя на главаря. Воюй их же оружием: они тебе подсунули своего человека, ты им – двух своих. Только вот людьми я тебе помочь не могу. Нету людей. – Начальник развел руками.

С этим Климов и ушел. На совещании в отделе, пряча от ребят глаза, он объявил:

– Чертовщина получается. Дали мне срочное задание. Придется вам Серого добивать без меня. Зайцева прошу остаться.

Зайцев был его заместителем. Год назад Климову сообщили, что ему назначают заместителя, и дали прочитать характеристику Зайцева. Характеристика была написана большим начальником ВЧК, в ней говорилось, что будущий заместитель абсолютно надежен, умен, опытен и инициативен.

«Раз он такое золото, могли бы оставить себе», – подумал Климов, но окончательных выводов до личного знакомства с Зайцевым делать не стал. Зайцев оказался человеком неприятным: жилистый, подтянутый, с точными и скупыми движениями и скрипучим недовольным голосом. Выбритый до синевы и причесанный волосок к волоску, безукоризненно вежливый, он замораживал окружающих и держал всех на почтительном расстоянии. Даже матерые уголовники разговаривали с ним без мата и на «вы». С Климовым Зайцев никогда не спорил, просто излагал свою точку зрения и молча выполнял полученные указания. Потом, когда выяснялось, что прав был заместитель, а не начальник, Зайцев ничего не говорил; если же Климов сам начинал разговор, заместитель смотрел на него, как на ребенка, который упрямо познает мир на ощупь и, не веря взрослым, должен сам убедиться, что кипяток горячий, а соль – соленая.

Но в одном заместитель устраивал Климова: он не любил участвовать в облавах, засадах и предпочитал круглые сутки заниматься задержанными. Допрашивал он мастерски, терпением, логикой и подчеркнутой вежливостью всегда добивался блестящих результатов.

Сейчас Зайцев вертел в руках коробочку монпансье, с которой никогда не расставался, а Климов, роясь в бумагах, не знал, с чего начать, ведь от заместителя нельзя отделаться заявлением о «чертовщине и срочном задании».

– Решили начать с другого конца? – спросил неожиданно Зайцев. – Поняли все-таки, что в отделе утечка?

– Прошу вас временно возглавить работу отдела, – не отвечая на вопрос, сказал Климов.

– А Серого пока оставить в покое? – Зайцев открыл коробочку и стал выуживать очередной леденец. – Не хотите отвечать – не надо. Мне и так все ясно.

– Вот и отлично. Значит, договорились. – Климов встал, проводил взглядом молча вышедшего Зайцева и взялся за телефон.

Он позвонил в Киев, где в уголовном розыске работал его лучший друг, и объяснил, что в Москву на месяц необходима пара хороших ребят.

Друг довольно хохотнул, обозвал Климова шутником и спросил о здоровье.

Климов пригрозил небесными карами, кулачной расправой и два раза повторил: «Как друга прошу».

Друг тяжело вздохнул и сказал:

– Значит, тебе совсем плохо, Васек. Встречай на вокзале в четверг. Встань в сторонке, они тебя сами найдут. Золотых ребят… – Он замолчал, а потом добавил: – Сыновей посылаю.

Отправляясь на вокзал, Климов решил часть пути проделать пешком. Климов шел по самому краю тротуара, стараясь держаться подальше от стоявших в дверях своих заведений хозяйчиков, которые два года назад, словно клопы, вылезли из своих щелей, сначала робко, а потом деловито забегали и засуетились, размножаясь и жирея прямо на глазах.

Климов шел, заложив руки за спину, намеренно подчеркивал свою неуклюжесть, сутулился и загребал ногами больше обычного. Посасывая трубку, он следил краем глаза за нэпманами и делал вид, что не замечает самодовольных, правда тщательно прикрытых угодливой улыбочкой, лиц. Климову казалось, что всем своим видом они говорят: это вам, гражданин, не семнадцатый год. Разве вы можете без нас существовать? Жрать захотели – и лапки кверху. Мир перекраивать вы горазды, ломать и отнимать – вы мастаки, но одними идеями не прокормишься, избирательские права оставили себе, а обедать к нам ходите? Еще посмотрим: кто – кого.

Климов знал «кто – кого», но сейчас старался быстрее миновать район, где на него смотрят с любопытством или с плохо скрываемой злобой.

Случайно взглянув на другую сторону улицы, Климов увидел, что в центре небольшой группы любопытных торчит лохматая голова Интеллигента – известного в округе забулдыги и мошенника. Щедро пересыпая матерщину иностранными словами, Интеллигент возмущался наглостью нетрудового элемента, вопрошал, за что погибли товарищи и зачем он, рабочий класс, делал революцию? Климов подошел ближе и понял, что проходимец призывает граждан разгромить к «чертовой матери» пивную Когана, откуда его, трудового человека, только что нахально выставили. Климов протиснулся в первый ряд, оратор поперхнулся и сделал шаг в молчаливо стоящую толпу, но Климов взял его за рукав и спросил:

– В рабочий класс перековываешься, бандит? Выпить не на что? Хочешь, я тебя за подстрекательство к грабежу в острог упрячу?

Толпа притихла. Интеллигент молчал, а Климов оглянулся и заметил в задних рядах двух молодых ребят.

– Рабфаковцы? – спросил он и, получив утвердительный ответ, попросил: – Выручайте, ребята. Мне сейчас некогда, отведите «рабочий класс» в милицию и скажите дежурному, что Климов велел задержать до вечера. Сделаете?

– Конечно, товарищ Климов, – сказал высокий худой блондин в застиранной гимнастерке и взял жулика под руку. – Хлопцы, пошли быстрее, а то опоздаем.

Климов посмотрел вслед рабфаковцам и что-то объясняющему им Интеллигенту, перевел взгляд на разочарованных зрителей и пошел дальше. Он не успел дойти до набережной, как снова попал в историю. На углу у аптеки торговала пирожками старушка Фроловна. Хрустящие, тающие во рту пирожки с ливером жевала все Пятницкая. Беда была в том, что трудолюбивая старушка упрямо не приобретала патент, и Климов дважды отбирал у нее корзину, штрафовал и терпеливо объяснял, как легко и дешево она может легализовать свое «предприятие». Поджав сухие губы, старушка выслушивала Климова, потом, положив на стол коричневые, изуродованные многолетней работой руки и скорбно качая головой, рассказывала, сколько она кладет яиц, масла и других снадобий в свои пирожки и что навару она имеет одну копейку со штуки. А за эту копейку она не присядет целый день, а булочник Шмагин – жулик, он бесится, что все покупают пирожки у нее, Фроловны. А покупают потому, что… И вновь начиналось перечисление, сколько фунтов масла и дюжин яиц она кладет в тесто. Когда после второго штрафа Фроловна со своей корзинкой вновь появилась у аптеки, Климов сдался и сказал ребятам, чтобы старуху не трогали, а сам стал ходить по другой стороне, делая вид, что он ничего не знает и не видит.

Сейчас Климов зазевался и налетел на Фроловну. Оказавшись нос к носу с «подпольной буржуйкой», он чертыхнулся и остановился в нерешительности.

– Сгорела бабка, – сказал какой-то босяк, взял из корзины пирог и откусил сразу половину.

Климов посмотрел на съежившуюся старушку, вспомнил огромный живот и лоснящуюся физиономию булочника Шмагина, его жирные, в кольцах руки, которыми он развел в недоумении, явившись как-то «искать правду и просить защиты у справедливых товарищей». Климов вспомнил все это, вздохнул, взял из корзины пирог, откусил и, подмигнув босяку, сказал:

– Хороши пироги, а как приобрела Фроловна патент, так стали еще вкуснее. – Он бросил в кружку пятак. – Не забудь заплатить, орел, – добавил Климов, отходя от причитающей старушки.

Климов был уверен, что булочник, конечно, узнает о случившемся и напишет на него жалобу.

На вокзале, когда состав в последний раз вздрогнул и остановился, Климов отошел в сторонку от хлынувшего потока пассажиров и встал подбоченившись, широко расставив короткие ноги. «Уж что я в прошлом кавалерист – это они точно знают», – думал он, вглядываясь в быстро мелькающую вереницу лиц.

– Здравствуйте, Василий Васильевич! – услышал он над самым ухом, повернулся и чуть было не выругался.

Они были совсем пацаны, эти агенты. Ну если сказать – восемнадцать, значит наверняка прибавить.

– Николай Панин, – сказал один и тряхнул рыжими кудрями.

– Михаил Лавров. – высокий худой юноша смущенно улыбнулся, и Климов почувствовал в своей руке тонкую ладонь.

– Ну и добре, – почему-то на украинский манер сказал Климов. – Поехали, хлопцы.

Ребята подхватили мешки и зашагали рядом. Климов шел молча и только иногда поглядывал на своих спутников. В трамвае Панин и Лавров уселись напротив, и Климов имел возможность разглядеть их как следует.

Панин был среднего роста, широкоплеч и рыж. Сквозь веснушки проглядывала нежная розовая кожа, круглые глаза были беспокойны, как ртуть, а нос воинственно торчал вверх. Он безуспешно старался закрыть рот, который все время расползался в мальчишеской довольной улыбке. Он был прост и улыбался так откровенно и радостно, что невольно появлялась мысль, не прячется ли за этой белозубой улыбкой тот самый русский мужичок, который готов по простоте душевной играть в подкидного дурака с чертом и требовать в невесты цареву дочку.