По поводу одной современной повести

По поводу одной современной повести
Петр Алексеевич Бибиков

«Примириться, говорите вы, принять отъ жизни то, что она даетъ; «не вс?мъ быть героями, знаменитостями отечества; пусть какой – нибудь генiй напишетъ поэму, нарисуетъ картину, издастъ законъ, – а мы, люди толпы, придемъ и посмотримъ на все это; неужели запрещено устроить простое, м?щанское счастье?..» Несогласенъ я съ вами, н?тъ, тысячу разъ н?тъ: можно заставить жизнь дать то чт? я хочу, можно быть героемъ и безъ театральныхъ подмостковъ, не принимать простого, м?щанскаго счастiя, – я постараюсь уб?дить васъ въ этомъ…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

Петр Алексеевич Бибиков

По поводу одной современной пов?сти[1 - О прекрасной и зам?чательной пов?сти «Молотовъ» г. Помяловскаго, мы выскажемъ свое мн?нiе въ этомъ году. Ред.]

нравственно – критическiй этюдъ

(Е. А. Б-ой)

Ну чтоже, богъ неумолимый?
Ну, мучь меня! Еще ко мн?
Пошли хоть двадцать птицъ голодныхъ,
Неутомимыхъ, безотходныхъ,
Чтобъ рвали сердце мн? он?!
А всежъ людей я создалъ!.. Твердый,
См?ясь надъ злобою твоей,
Смотрю я, непокорный, гордый,
На красоту моихъ людей.
О, хорошо ихъ сотворилъ я,
Во всемъ подобными себ?:
Огонь небесный въ нихъ вселилъ я
Съ враждою в?чною къ теб?,
Съ гордыней вольною Титана
И непокорностью судьб?.

    «Прометей».

Примириться, говорите вы, принять отъ жизни то, что она даетъ; «не вс?мъ быть героями, знаменитостями отечества; пусть какой – нибудь генiй напишетъ поэму, нарисуетъ картину, издастъ законъ, – а мы, люди толпы, придемъ и посмотримъ на все это; неужели запрещено устроить простое, м?щанское счастье?..»

Несогласенъ я съ вами, н?тъ, тысячу разъ н?тъ: можно заставить жизнь дать то чт? я хочу, можно быть героемъ и безъ театральныхъ подмостковъ, не принимать простого, м?щанскаго счастiя, – я постараюсь уб?дить васъ въ этомъ.

Современный герой оказывается всюду несостоятельнымъ предъ д?ломъ, предъ подвигомъ. Вникните въ причины этого явленiя: вы увидите слабость воли, апатiю, хуже того – безнадежное отчаянiе… и вы принимаете на себя защиту его!

Ныньче часто раздаются слова: примиренiе, оправданiе, безропотное принятiе факта, изученiе его. Вс? науки сд?лали громадные усп?хи, жизнь отстала отъ нихъ на полв?ка и ея явленiя несостоятельны предъ выработанными теорiями; вид?нъ полный разладъ между внутреннимъ челов?комъ и д?йствительностью… Это правда, но никакимъ примиренiемъ не забросать пропасти, ни изъ какого оправданiя не построить моста на тотъ берегъ. Нужно д?ло, нуженъ подвигъ, должно быть героемъ и не должно находить успокоенiя въ простомъ, м?щанскомъ счастьи; нужна борьба, а не примиренiе, нуженъ протестъ, а не оправданiе.

Поговоримъ о «современномъ геро?» хоть по поводу той прекрасной пов?сти, которая вызвала нашъ споръ и посмотримъ, что такое это простое м?щанское счастье, которымъ онъ удовлетворяется. Съ легкой руки Гёте, см?ло разд?лившаго рефлектирующаго челов?ка отъ челов?ка живущаго д?йствительной жизнью, и зам?тимъ – только громаднымъ, творческимъ талантомъ заставляющаго забывать такую несообразность, о которой и въ голову не пришло Шекспиру, когда онъ создавалъ тотъ же типъ въ Гамлет?; такъ съ легкой руки Гёте чуть ли не вс? поэты и романисты воспользовались его вполн? удавшейся попыткой и выставляемые ими герои всегда сопровождаются своими мефистофелями. Герой д?йствуетъ, живетъ, творитъ д?ла, любитъ, наслаждается, страдаетъ; Мефистофель его судитъ, критикуетъ, отравляетъ жизнь его анализомъ, хохочетъ надъ его д?лами, подсм?ивается надъ его любовью, пресл?дуетъ его сомн?нiемъ и отрицанiемъ. Я ничего не могу сказать противъ такого прiема, и поэтъ – художникъ имъ вполн? достигаетъ ц?ли. Но удержать эту раздвоенность и провести ее чрезъ всю пов?сть, поэму, драму – не легко. И посмотрите, какъ нарушенiе въ этомъ отношенiи художественной и д?йствительной правды тупо отдается на выведенныхъ лицахъ. Симпатiя къ герою слаб?етъ по м?р? того какъ онъ заражается рефлектирующимъ началомъ своего Мефистофеля, симпатiя къ Мефистофелю растетъ по м?р? того какъ его демоническое, отрицающее начало раскрываетъ высокiя, благородныя чувства, таящiяся за нимъ. Мысль мою легко доказать безчисленными прим?рами, взятыми изъ пов?стей и романовъ нашего времени. Но я этого д?лать не стану, напротивъ того я постараюсь объяснить это явленiе. Тогда мы уб?димся, что причины его лежатъ гораздо мен?е въ слабости нашихъ литературныхъ талантовъ, ч?мъ въ несостоятельности самой жизни, вызывающей подобныя явленiя, потомучто современный герой съ большими или меньшими отт?нками вид?нъ всюду, стало – быть есть явленiе нормальное, не исключительное; романы и пов?сти представляютъ только фотографическiя копiи съ него.

Итакъ о геро?. Современный герой прежде всего принадлежитъ къ числу такъ называемыхъ «лучшихъ людей». Сердце его открыто вс?мъ высокимъ чувствамъ, никто не можетъ заподозрить его честности, мысль его приняла въ себя все что выработано эпохой; на немъ основаны лучшiя наши надежды, сосредоточены наши упованiя, онъ впереди другихъ и ведетъ ихъ за собою, въ немъ находятъ откликъ вс? наши благородныя стремленiя. Такимъ рисуется современный герой; въ голов? читателя слагается его образъ на этихъ основанiяхъ; онъ проникается къ нему симпатiей, привязывается къ нему душою и когда полное впечатл?нiе готово, воображенiе достаточно настроено, когда является непреложная необходимость доказать д?ломъ, что герой д?йствительно одаренъ приданными ему свойствами – является и д?ло, обыкновенно любовныя отношенiя его къ женщин?. Остановимся на минуту, чтобы объяснить себ?, отчего именно этотъ сюжетъ представляется художникомъ, какъ пробный камень для его героя. Мы не ошибемся, если скажемъ, что этотъ мотивъ составляетъ существенное содержанiе романа столько же у насъ, сколько въ иностранныхъ литературахъ. Разум?ется, что есть и другiя, тоже весьма захватывающiя стороны жизни, которыя заслуживаютъ симпатiи немен?е любви; но попытки ввести ихъ въ романъ и составить изъ нихъ его содержанiе р?дко бывали усп?шны. Причина понятна. Жизнь недостаточно еще выработалась, чтобы возбудить такое же всеобщее и сильное къ нимъ сочувствiе, какимъ пользуется попреимуществу любовь. Т?мъ легче объяснить это у насъ, гд? жизнь общественная и гражданская тянется вяло, почти незам?тно, гд? она вовсе не предсттавляетъ никакихъ положительныхъ интересовъ, а поражаетъ только отрицательною своею стороною. Вотъ почему любовь является нетолько могущественн?йшимъ, но и исключительнымъ двигателемъ жизни въ нашихъ романахъ и пов?стяхъ; вотъ почему она всегда является пробнымъ камнемъ для выводимаго на сцену героя. Мы не станемъ упрекать художественное произведенiе за эту в?чно – юную, в?чно – свежую тему творческой фантазiи, на которую челов?къ будетъ до т?хъ поръ трепетно отзываться, пока въ груди его не перестанетъ биться сердце; мы видимъ въ ней в?чное слово жизни всей природы, махровый цв?токъ ея, но не принесемъ ей въ жертву всего остального, немен?е высокаго и благороднаго. Мы готовы и ее «притащить на судъ неподкупнаго разума», но только зат?мъ, чтобы отдать ей должное. Апотеозой любви, любовью юноши и д?вы, въ страстномъ восторг? природа замыкаетъ самое себя и раздвигаетъ пред?лы индивидуальнаго. Бол?е высокаго сознательнаго индивидуальнаго блаженства н?тъ: дал?е начинаются иныя области, въ которыхъ любовь служитъ уже могущественнымъ рычагомъ, средствомъ. Она не въ силахъ составить содержанiе всей челов?ческой жизни, но одухотворяетъ собою все что лежитъ за исключительною личностью, что наполняетъ сферу всеобщаго. Она не можетъ подчинить себ? стремленiя, живущiя вн? ея т?сныхъ и эгоистическихъ границъ; напротивъ, только иныя великiя области жизни могутъ дать ей пищу, тотъ святой огонь, который поддержитъ ея жизнь и могучую страсть обратитъ въ высокое чувство. Любовь входитъ въ жизнь великою силою, но не можетъ исчерпать ее; напротивъ, жизнь даетъ элементы любви, расширяетъ горизонтъ ея, тянетъ ее въ сферу всеобщаго. Влюбленные ищутъ удалиться отъ окружающей ихъ жизни, это правда; но оставьте ихъ наедин?, оторвите отъ жизни, – вы увидите, устоитъ ли любовь и откуда она добываетъ матерьялъ, чтобы св?тильникъ любви продолжалъ гор?ть пламенно и ясно. Любовь есть участiе во всемъ, а не отчужденiе отъ всего. Горе этому чувству, если оно будетъ силиться подчинить себ? общiя явленiя или вздумаетъ отказаться отъ нихъ! Несостоятельность этого чувства не замедлитъ проявиться, какъ мы это увидимъ изъ критической оц?нки современнаго героя, къ которому и возвращаемся посл? нашего отступленiя.

Итакъ мы ожидаемъ отъ нашего героя подвига, д?ла. Д?ло это, въ нашихъ пов?стяхъ и романахъ, обыкновенно, какъ мы сказали, – любовь и отношенiя героя къ любимой женщин?. Мы высказали нашу симпатiю къ нему, наше сочувствiе къ великому челов?ческому чувству. Какъ же относится обыкновенно къ нему герой нашъ? Онъ поступаетъ отвратительно, пошло. Онъ чувствуетъ самую сильную, самую чистую симпатiю къ д?вушк?, д?вушка эта любитъ его. Онъ долженъ только сказать: «я люблю тебя, любишь ли ты меня?» Онъ неможетъ и сомн?ваться, что если онъ только скажетъ эти слова, то они встр?чены будутъ сочувствiемъ; онъ непрем?нно услышитъ признанiе. Вотъ все д?ло, вотъ весь подвигъ. Но напрасно станете вы ожидать этого вопроса отъ современнаго героя: онъ не произнесетъ его. Онъ лучше согласенъ л?ниво тянуть неопред?ленныя, тяжолыя для обоихъ отношенiя изо дня въ день, пока громъ не грянетъ и не разразится какою – либо грязью нависшая надъ ними обоими туча; а если не то, такъ будетъ, повидимому противъ своей воли, вызывать трепетно желаемое признанiе отъ самой женщины. Разум?ется, со стороны женщины такой подвигъ великъ; не такъ воспитана и ведена она, чтобы по сердечному влеченiю первой броситься на шею любимаго челов?ка; но предположимъ, что трепетное признанiе въ любви сходитъ съ устъ ея, и объятая стыдливымъ румянцемъ, прячетъ она лицо свое на груди героя. Теперь уже отъ его слова зависитъ р?шенiе судьбы ея, теперь она отдала уже ему всю душу, всю жизнь. Что – то произнесетъ онъ? Слова любви и симпатiи? Н?тъ, вовсе н?тъ. Современный герой стоитъ какъ громъ поражонный. Онъ озадаченъ неожиданностью, онъ сконфуженъ своимъ положенiемъ, какъ – будто б?дная д?вушка скомпрометировала его – онъ не находитъ словъ, что сказать, онъ не знаетъ что д?лать. Фактъ т?мъ бол?е зам?чательный, что онъ общiй. Нетолько въ пов?стяхъ и романахъ Тургенева, герои котораго попреимуществу оказываются такими, какими стараемся мы обрисовать ихъ, но во вс?хъ другихъ зам?чательныхъ литературныхъ произведенiяхъ герой на rendez – vous оказывается несостоятельнымъ. Одни защищаютъ его, стараются оправдать различными обстоятельствами, воспитанiемъ, средою, условiями самой жизни – его слабую волю, его неспособность на какой бы то нибыло подвигъ; другiе караютъ и клеймятъ его за т?же свойства. Мы постараемся разобрать мн?нiе т?хъ и другихъ: авось поближе подойдемъ къ истин?.

Сравнимъ современнаго героя съ героемъ минувшаго покол?нiя. Пушкинскаго или лермонтовскаго героя, Он?гина или Печорина, ужь разум?ется никто не упрекнетъ въ недостатк? воли, въ слабости характера въ ихъ отношенiяхъ къ любимымъ женщинамъ. Они отдавались любви вполн?, незадумываясь, они не размышляли что д?лаютъ, когда произносили клятву любви. Для нихъ любовь представлялась либо случайно, какъ цв?токъ въ пол?, который они не задумывались сорвать, либо развлеченiемъ среди гнетущей ихъ тоски, прiятнымъ препровожденiемъ времени; они нетолько не боялись любви, напротивъ, они искали ее, они играли или пот?шались ею. Вспомните хоть приведенныхъ мною героевъ. Задумывались ли они надъ т?мъ, что любовь есть вещь серьозная и весьма серьозная? Что значило ихъ слово? Какую ц?ну им?ло оно, если не для любимыхъ женщинъ, то для нихъ самихъ? Съ такимъ легкимъ, в?тренымъ взглядомъ на серьозн?йшiя отношенiя между мужчиной и женщиной легко было жить на св?т?, несмотря на пресл?довавшiй ихъ всю жизнь духъ сомн?нiя, страданiя, несмотря на весь байронизмъ ихъ. Отношенiя эти ни къ чему не обязывали, герой обыкновенно думалъ и говорилъ:

Въ толп? другъ друга мы узнали,
Сошлись – и разойдемся вновь.

Насколько выше они современнаго героя искренностью чувства и готовностью отдаться ему, настолько падаетъ ихъ кредитъ, когда узнаешь, что чувство это ничего имъ не стоило; страдали они любовью, это правда, но они страдали вс?мъ на св?т?, – ужь такой печальный взглядъ у нихъ былъ на все. Мы могли бы привести несм?тное число доказательствъ въ нашу пользу и просимъ только не забывать, что мы вовсе не говоримъ о художественномъ выполненiи образовъ, нарисованныхъ Пушкинымъ или Лермонтовымъ. Печоринъ наприм?ръ любитъ Белу, любитъ В?ру, ухаживаетъ за Мери и вс?хъ ведетъ къ ужасной катастроф?. Онъ наругался вдоволь надъ великимъ чувствомъ. Что и говорить! но онъ и не задумывался каждой изъ нихъ признаться въ любви или вызвать это признанiе силой своего характера. Должно зам?тить, что время такихъ героевъ вовсе не прошло и для нашей жизни. Подобныхъ героевъ, волочащихся за д?вушками, мило играющихъ въ любовь, занимающихся ею по врожденному призванiю – тьма, но мы говоримъ не о нихъ. Они не принадлежатъ уже къ числу «лучшихъ людей», какимъ бы отчаяннымъ байронизмомъ ни были они проникнуты. Время ихъ миновало, хотя весьма в?роятно, что ихъ всегда будетъ вволю. Дальн?йшаго движенiя, бол?е широкаго развитiя, ждать приходится не отъ нихъ. Наше покол?нiе, какъ ни мало зам?тно, но все – таки шагнуло впередъ; признакъ этого – большее уваженiе къ чувству, большее уваженiе къ женщин?, большее уваженiе къ самому себ?. Нашъ герой останавливается произнести признанiе, боится сказать слово: это потому, что онъ серьозн?е смотритъ на чувство, онъ ц?нитъ бол?е свое слово, отъ котораго зависитъ теперь все д?ло. Это уже большой шагъ впередъ. Ein Mann – ein Wort, уважать свое слово становится обязательнымъ для каждаго честнаго, развитого челов?ка. И съ этой точки зр?нiя мы неиначе какъ съ чувствомъ глубокой симпатiи относимся къ слабости и безхарактерности современнаго героя. Онъ не играетъ такъ легкомысленно чувствомъ, какъ играли имъ Он?гины и Печорины. Онъ знаетъ, что любовь обязываетъ, что онъ повиненъ ей отв?томъ, что любитъ для препровожденiя времени безчестно, что вообще нельзя легко относиться къ жизни, которая для него «не пустая и глупая шутка».

Но какъ бы глубоко и искренно ни лежали причины, по которымъ нашъ герой оказывается слабымъ и жалкимъ на любовномъ свиданiи, какъ – бы ни былъ серьозенъ взглядъ его на самое чувство; какъ – бы кр?пко ни было уб?жденiе его въ великомъ значенiи каждаго произносимаго имъ слова, – все это не можетъ снять съ него всей отв?тственности; чувство т?мъ немен?е остается поруганнымъ, любимая женщина оскорблена до мозга костей, чувство уваженiя къ самому себ? нарушено. Вс? дальн?йшiя объясненiя, ведущiя къ оправданiю его и примиренiю съ нимъ, безсильны. Онъ приходитъ къ тому уб?жденiю, что надобно «покориться». А что было бы съ нимъ, еслибы любимая имъ д?вушка назвала его трусомъ? какiе горячiе потоки словъ полились бы изъ устъ его о честности и благородств?, какъ ловко составилось бы оправданiе въ нер?шительности! Что остается посл? всего этого женщин?, какъ не отвернуться съ негодованiемъ и презр?нiемъ отъ такого челов?ка? А какъ краснор?чивъ, какъ увлекателенъ казался ей герой, пока небыло р?чи о д?л?! Онъ ум?лъ же увлечь д?вушку, онъ не нашолъ силы отойти отъ нея вовремя, онъ не высказался вначал?, чего онъ д?йствительно стоитъ! Хорошо еще, что онъ не прикрывается романтической отговоркой, бывшей въ большомъ ходу еще въ недавнее время, что любовь закралась въ душу его незам?тно, упала какъ сн?гъ на голову, охватила неспросясь его сердце. Слава – богу, что въ немъ достаетъ хотя настолько благородства, чтобы предъ самимъ собой не кривить душой. В?дь это выходитъ таже игра въ любовь, надъ которой мы см?ялись на предшествующей страниц?. Правда, герой не охотится за любовью, но на ловца и зв?рь б?житъ. Но почемуже не вести д?ло до конца? Васъ встр?чаютъ сочувствiемъ, васъ готовы поддержать, положенiе опред?лилось, обстоятельства выяснились – чтоже вы молчите, падаете въ обморокъ, высказываете грубые упреки за неловкое положенiе, въ которомъ вы очутились по своему малодушiю? отчего вы потеряли голову и сообразить ничего не можете, для чегоже драпировались вы въ мантiю «честныхъ людей?» не сл?довало ли подумать обо всемъ этомъ пораньше? Н?тъ, вы ни на что не годны, потомучто всякое д?ло сопряжено съ б?льшими или м?ньшими затрудненiями, одол?ть которыя вамъ не подъ силу; гд? вамъ до борьбы съ жизнью, до битвы съ препятствiями! Вы уважаете ваше слово и мы уже сказали, какъ смотримъ мы на эту сторону вашего развитiя; но уваженiя къ слову тутъ мало: надо еще д?ло, непрем?нно д?ло.

Жаль б?дную женщину, столкнувшуюся съ подобнымъ героемъ, и жаль не потому, что мечты ея разлет?лись въ прахъ, что надежды осм?яны, чувства помяты: н?тъ, жаль потому, что ей д?йствительно никого лучшаго нельзя встр?тить, потомучто наши герои д?йствительно «лучшiе люди». А вы говорите – примириться, принять то что даетъ жизнь и подр?зать крылья своихъ желанiй, или успокоиться на м?щанскомъ счастiи, потомучто никакое иное невозможно! Обождите, мы поговоримъ еще и объ этомъ миломъ, спокойномъ счастiи!

* * *

Въ защиту современнаго героя приводятъ обыкновенно то оправданiе, что обстоятельства, среда, самая жизнь наша д?лаютъ его такимъ, что лучшаго продукта отъ современнаго общества и ожидать нельзя, что настоящiе герои могутъ существовать въ другихъ странахъ, въ другихъ обществахъ, только не у насъ; стало – быть и наше негодованiе противъ героя неум?стно и показываетъ только незнанiе, непониманiе т?хъ общественныхъ условiй, подъ влiянiемъ которыхъ слагается подобный характеръ. Съ нимъ надобно примириться, какъ приходится примириться со вс?мъ, что ни происходитъ вокругъ насъ; сл?дуетъ ни на что не сердиться, нич?мъ не огорчаться, разв? только за исключенiемъ лично касающихся насъ обстоятельствъ.

Но каковы посл?дствiя подобнаго взгляда на жизнь? согласны ли они съ высокими, благородными, челов?ческими свойствами? Дадутъ ли они д?йствительно то успокоительное примиренiе, основанное на любви, какъ признакъ св?жести и здоровости организма, или подъ ними кроется что – то иное, отъ чего содрогается наше сердце и охватываетъ душу тоска? Это – бол?зненная апатiя, безнадежное отчаянiе, отравляющiя нетолько современныхъ намъ людей, но какъ хроническая бол?знь, переходящiя на то покол?нiе, которое см?нитъ насъ и отъ котораго уже вправ? будутъ ожидать не одного нещаднаго анализа, не одной разлагающей рефлексiи, не одного разрушающаго отрицанiя, но горячаго д?ла, геройскаго подвига. Если поплатились мы униженiемъ нашего собственнаго достоинства за ошибки, не нами сд?ланныя, то эти ошибки и подавно не будутъ въ состоянiи снять отв?тственности съ будущихъ людей за недостатокъ воли, за слабость характера, за неспособность на д?ло. Что за оправданiе, что вс? люди скроены по одному образцу, созданы по одному типу, что различiе между ними бол?е кажущееся, а въ сущности они вовсе не различаются другъ отъ друга? Разум?ется, что за подобнымъ оправданiемъ сл?дуетъ душевная, невозмутимая тишина и конецъ всякому негодованiю. Зачто же въ самомъ д?л? сердиться на челов?ка за его грубость, пошлость, безнравственность, когда вы уб?ждены, что каждый на его м?ст? поступилъ бы также какъ онъ? Всмотритесь въ д?йствiя и поступки какого – либо негодяя, вникните хорошенько въ обстоятельства, среди которыхъ родился и выросъ онъ, – вы объясните себ? его поведенiе и поступки; но объяснить фактъ не значитъ еще примириться съ нимъ. И это нетолько въ сфер? нравственной, духовной челов?ческой жизни, въ которой никогда не снимется отв?тственности съ челов?ка, какъ организма, бол?е или мен?е способнаго на развитiе своей воли и характера, но и въ сфер? явленiй грубой матерьяльной или животной жизни. Допустить противное значитъ допустить грубый, восточный фатализмъ и успокоиться на безстрастномъ инд?йскомъ самосозерцанiи. Ударила молнiя въ домъ и произвела въ немъ пожаръ, опустошенiе, смерть. Явленiе совершилось по законамъ природы; они никогда и ник?мъ не могутъ быть нарушены; вамъ изв?стны эти законы и посл?дствiя ихъ. Чтожъ? явленiе объяснено, ничто въ немъ не сокрыто отъ вашей пытливой мысли – сл?дуетъ ли зат?мъ примиренiе? Мы не говоримъ, что плакать и б?сноваться, рвать на себ? волосы и страдать поможетъ настоящему д?лу. Мы говоримъ, что сл?дуетъ вступить въ борьбу съ грубою стихiей, поб?дить ее вочто бы то нистало, – но не примириться съ фактомъ уже потому, что примиренiемъ не спасешься отъ другого и третьяго удара безсмысленной силы. Но если подчинить ее невозможно, если борьба не подъ силу, если поб?да не является даже мечтой? Все же прочь примиренiе, не хочу я его! Тогда я лучше согласенъ плакать и б?сноваться, страдать и рвать на себ? волосы. Вспомните ми?ъ о Промете?, этотъ великол?пн?йшiй ми?ъ юной греческой фантазiи. Посмотрите какъ св?жъ и великъ онъ, несмотря на три тысячи л?тъ, которые разд?ляютъ насъ отъ времени его созданiя.

Т?мъ безотрадн?е и нел?п?е является примиренiе въ явленiяхъ нравственной, духовной челов?ческой жизни. Объяснить можно какое угодно преступленiе. Въ природ? все связано неизм?ннымъ, в?чнымъ закономъ причинности: преступникъ вышелъ преступникомъ потому, что нич?мъ другимъ не могъ выдти, ужь такъ сложилась жизнь его; быть – можетъ, и это даже весьма в?роятно, что ему нелегко было сд?латься преступникомъ, что онъ пережилъ страшныя, мучительныя минуты, пока не дошолъ до того состоянiя, въ какомъ вы его застаете. Но это, повторяю, тоже объясненiе, а не оправданiе. Я понимаю, что само преступленiе можетъ возбудить къ себ? наше сочувствiе, но во всякомъ случа? это сочувствiе изм?ряется борьбой, происходившей въ душ? преступника. Сочувствiе это можетъ быть дотого сильно, борьба дотого возвышенна, что попранный законъ отходитъ на второй планъ, и преступникъ оправданъ если не общественными учрежденiями, то общественною сов?стью. Вспомните случай, бывшiй въ парижскихъ ассизахъ, куда привели мать, пойманную въ воровств? булки изъ одной пекарни, для спасенiя отъ голода своего ребенка; да и многое можно припомнить изъ случившаго на глазахъ нашихъ. Съ челов?ка потому нельзя снять отв?тственности за д?ла его и поступки, что онъ челов?къ, что въ немъ лежитъ возможность д?йствовать и иначе, хотя мы и можемъ объяснить себ?, почему онъ поступилъ именно такъ, и почему вовсе не могъ поступить иначе.

Обращаясь теперь къ нашему герою, мы скажемъ ему: не оправдывайся ни средою, ни воспитанiемъ, ни обстоятельствами, потомучто ты достаточно уменъ и хорошо понимаешь, какiя будутъ посл?дствiя вс?хъ твоихъ поступковъ, да и незнанiемъ оправдаться не сможешь. Не примиримся мы и съ страданiемъ героя, какъ естественнымъ и ближайшимъ сл?дствiемъ его безхарактерности и пошлости; не ут?шимся и т?мъ, что на его м?ст? поступилъ бы точно такимъ образомъ всякiй другой изъ нашихъ «лучшихъ людей». Н?тъ, мы не снимемъ съ него отв?тственности, и въ чувств?, возбуждаемомъ имъ въ насъ, нельзя не найти отт?нка презр?нiя. Онъ изм?няетъ идеалу, сложившемуся о немъ въ голов? нашей до этого грустнаго свиданiя, онъ не то, что говорилъ, онъ обманулъ насъ, какъ обманулъ создавшаго его художника. Мы не извиняемъ его еще бол?е потому, что по этому поступку, по отношенiямъ его къ любимой женщин?, мы им?емъ полное право составить невыгодное понятiе о его честности и благородств? на всякомъ иномъ поприщ? д?ятельности; мы не станемъ ожидать отъ него д?лъ, подвиговъ, на которые необходима прежде всего изв?стная доля самопожертвованiя, увлеченiя, въ которыхъ рефлексiя неум?стна и только вредитъ.

Вм?сто симпатiи къ герою растетъ въ душ? нашей отвращенiе къ нему, зато что онъ обманулъ насъ. Отношенiя мужчины къ женщин? служатъ в?рнымъ м?риломъ для нравственной оц?нки его, если они двоедушны, нечестны, – грустно становится при мысли, ч?мъ окажется такой челов?къ на всякомъ другомъ поприщ?. Эротическiе вопросы, какъ бы ни глумились надъ ними, останутся в?чно животрепещущими, вопросами, на которые прежде всего откликнется челов?къ.

* * *

Но почему же любовное свиданiе, любовное признанiе ставятъ втупикъ современнаго героя? Почему не готовъ онъ б?жать за своимъ счастiемъ такъ же добродушно, такъ же откровенно и безбоязненно, какъ д?лали это герои проходящаго покол?нiя, какъ д?лаютъ и теперь многiе, всегда готовые на любовную интригу? Почему губы героя заклеиваются, когда нужно произнести признанiе въ любви, которою переполнено его сердце, между т?мъ какъ прошлые герои не задумывались никогда надъ подобнымъ д?ломъ, между т?мъ какъ многiе и теперь изъ принадлежащихъ къ числу «лучшихъ людей» готовы произносить признанiе хоть по разу въ м?сяцъ, если еще не чаще? Мы уже сказали, что «лучшiе люди» бол?е уважаютъ чувство, бол?е ц?нятъ свое слово. Они знаютъ, что признанiе ведетъ за собою ц?лый рядъ посл?дствiй, къ которымъ невозможно не относиться серьозно безъ потери права на имя честнаго челов?ка и на чувство собственнаго уваженiя къ себ?. Теперь мы и обратимся къ этому вопросу, къ посл?дствiямъ, которыя ведетъ за собою честно высказанное признанiе въ любви къ любимой женщин?.

Мы не возьмемъ на себя роли защитника романтической в?чной любви; мы знаемъ несостоятельность челов?ческаго чувства нетолько предъ в?чностью, но и предъ разм?ромъ челов?ческой жизни, но далеки и отъ того, чтобы все значенiе одного изъ самыхъ великихъ челов?ческихъ чувствованiй приравнять мимолетному поц?лую двухъ случайно встр?тившихся мотыльковъ. На чувств? любви построена семья, на семь? построено все общественное зданiе. Что бы ниговорили нов?йшiе реформаторы, чувство, необходимость семьелюбiя нельзя вычеркнуть изъ сердца челов?ческаго, какъ нельзя исключить изъ него чувства любви. Несостоятельность нов?йшей семьи предъ политико – экономической и нравственной критикой доказываютъ только, что и это краеугольное учрежденiе также подвержено изм?ненiямъ и реформамъ, какъ всякое иное учрежденiе, но несовм?стность его съ челов?ческимъ развитiемъ можетъ быть признана тогда только, когда будетъ доказано, что для благоденствiя и преусп?янiя челов?ческаго рода людямъ сл?дуетъ разойтись, жить врозь, а не вм?ст?. За любовью же посл?дуетъ непреложно жизнь вм?ст? и семья съ ея выгодными и ст?снительными сторонами, съ ея радостями и горестями. Но семья есть нетолько учрежденiе гражданское: она освящается еще и церковью, бракомъ. Бракъ становится д?ломъ гражданскимъ и религiознымъ; онъ вм?няетъ законы, которые во имя общечелов?ческихъ интересовъ сковываютъ личную свободу. Общество построено на принесенiи ему въ жертву личной свободы или по крайней м?р? значительной ея доли; для личности ничего н?тъ возмутительн?е, какъ ст?сненiе этой свободы. Отсюда борьба, ухищренiя обойти законъ, миновать брачныя узы, съ желанiемъ сохранить хотя часть блаженства, доставляемаго любовью. Женщина, скованная бракомъ еще бол?е ч?мъ мужчина, ненарушая его не можетъ удовлетворить т?мъ сторонамъ и потребностямъ жизни, которыя получили законное право существованiя всл?дствiе неравенства положенiя ея сравнительно съ правами, удержанными за собою мужчиной. Явилась куртизана во вс?хъ многоразличныхъ видахъ, – явленiе естественное и нормальное, рядомъ съ гранитнымъ учрежденiемъ, на которомъ стоитъ общественная жизнь впродолженiи н?сколькихъ тысячъ л?тъ.

Но, возразятъ намъ, все это нисколько не касается до современнаго героя; онъ знаетъ, что «бракъ для многихъ – святое отношенiе, для другихъ – полюбовное насилiе жить вм?ст?, когда хочется жить врозь, и совершенн?йшая роскошь, когда хочется и можно жить вм?ст?», какъ говоритъ докторъ Круповъ. Отчего же онъ боится брака? – а онъ непрем?нно боится его, боясь любви, страшась любовнаго признанiя. Чтоже иное можетъ поставить его въ такое неловкое и пошлое положенiе, удержать выраженiе чувства, которымъ переполнено его сердце и которое противъ его воли рвется наружу? Брака боится онъ по причинамъ нравственнымъ и экономическимъ. Мы скажемъ н?сколько словъ какъ о т?хъ, такъ и о другихъ.

Если чувство любви, разъ или н?сколько разъ пос?щающее душу челов?ческую, по самой сущности своей преходяще и изм?нчиво, то сама жизнь, какъ сложилась она и какъ выработываетъ нравственный характеръ челов?ка, еще бол?е доказываетъ преходящiя и изм?нчивыя свойства этого чувства. Съ самыхъ древнихъ временъ поэты жалуются на мимолетность и непостоянство любви, а блаженства, доставляемыя ею, таковы, что челов?къ желалъ бы сохранить ихъ в?чно. Убитый сомн?нiемъ, за?денный рефлексiей, обманутый въ лучшихъ надеждахъ своихъ и упованiяхъ, современный герой съ т?мъ же духомъ сомн?нiя относится къ этому чувству, какъ ко вс?мъ остальнымъ. Всю жизнь свою онъ пьетъ изъ чаши, отравленной отрицанiемъ, ядомъ пропитанъ весь его организмъ, мысль, чувство, воля; въ его см?х? слышатся саркастическiе звуки, въ его наслажденiяхъ зам?тны сл?ды иронiи. Горячо забилось его сердце отъ встр?чи съ женщиной, безпощаднымъ анализомъ подтачиваетъ онъ готовое распуститься чувство, и кончаетъ т?мъ, что не в?ритъ въ него, не в?ритъ въ себя, не в?ритъ въ любимую женщину, какъ Гамлетъ, сомн?вающiйся въ любви Офелiи. Можетъ ли для челов?ка, такимъ образомъ настроеннаго, св?тло рисоваться будущее, когда онъ неспособенъ по природ? своей наслаждаться настоящимъ и отравляетъ его отрицанiемъ? А безъ спокойнаго и св?тлаго взгляда на будущее, безъ кр?пкой в?ры въ него, въ свою силу сд?лать его отраднымъ и счастливымъ, нельзя р?шиться даже на такой повидимому невеликiй подвигъ, какъ признанiе въ любви. А обязательства, соединенныя съ словомъ, а свобода, а прочiя стороны и области жизни! Любовь не можетъ наполнить всю ее; она захватитъ и унесетъ съ собою далеко не все, остальное она можетъ только согр?ть, осв?тить. Такъ ли бываетъ, оглянитесь кругомъ. Много ли вы найдете прим?ровъ, которые подтверждали бы, что сл?дуемая за любовью семья есть участiе двухъ во всемъ, а не исключенiе двухъ изъ всего; средство примиренiя съ окружающею средою, а не борьба в?чная, непримиримая – борьба двухъ противъ вс?хъ? Челов?къ над?вшiй на себя брачныя узы, считается чуть ли не погибшимъ для общаго д?ла; много будетъ хлопотъ у него у себя дома, чтобы уд?лить часть своей д?ятельности и своего времени на что – либо выходящее изъ интересовъ его семьи.

Съ глубокимъ сочувствiемъ объясняемъ мы причины, подъ влiянiемъ которыхъ сложился нашъ герой; мы страдаемъ за него, но и стыдимся за его малодушiе и безхарактерность. Оправдать его, примириться съ нимъ мы все – таки не можемъ во имя того идеала, во имя того высокаго нравственнаго достоинства, для достиженiя котораго мы вызываемъ его на борьбу съ окружающею его средою. «Слово и д?ло!» повторяемъ мы ему: «слово и д?ло!» а слова его были таковы, что рождали въ насъ ув?ренность въ его способности на д?ло. Онъ обманулъ насъ, онъ обманулъ автора.

Другiя причины, сказали мы, по которымъ боится онъ брака, экономическiя соображенiя, – вопросъ запутанный и сложный. Потребность любви есть естественное, неизм?нное свойство челов?ческаго организма; право на нее принадлежитъ къ числу естественныхъ правъ челов?ка. Законъ дозволяетъ пользоваться этимъ правомъ только посредствомъ брака, гражданскаго учрежденiя, освящаемаго церковью. Бракъ отнимаетъ значительную долю личной свободы и вм?няетъ обязательства, которыя вс?ми добросов?стно выполнены быть не могутъ и становится привилегiей для избранныхъ; и между т?мъ какъ любовь осталась естественнымъ правомъ всякаго челов?ка, – любовь «законная», право им?ть семью становится роскошью. Рядомъ съ законнымъ учрежденiемъ стоятъ обычаи, невошедшiе въ законъ, породившiе особаго рода отношенiя и тысячи несчастныхъ жертвъ, отверженныхъ обществомъ, породившимъ ихъ и относящимся къ нимъ съ самымъ безчелов?чнымъ и несправедливымъ презр?нiемъ. Къ обязательствамъ, налагаемымъ бракомъ, честный челов?къ не можетъ не относиться серьозно; они остались бы для него обязательствами и помимо этого учрежденiя, какъ бы они ни сковывали его свободу. Но жить одному и жить семьей – это дв? вещи розныя. Если челов?къ живетъ своей работой и работа въ состоянiи дать средства существованiя ему одному, то женившись, онъ долженъ обезпечить все семейство или работать по крайней м?р? въ два раза больше. Возможно ли это, и если возможно, то легко ли? О сод?йствiи со стороны женщины зд?сь не можетъ быть и р?чи. Если она гд? и разд?ляетъ бремя семейное вм?ст? съ мужчиной, то вовсе не въ той сред? общества, въ которой вращается современный герой. Стало – быть и соображенiя экономическiя заставляютъ задуматься при произнесенiи любовнаго признанiя. Художники р?дко останавливаются на этой проз? жизни; они любятъ обходить ее, предчувствуя, что и безъ нея выводимый ими герой погрязнетъ довольно глубоко въ житейской пошлости. Вотъ новый источникъ для его рефлексiи и сомн?нiя, который обойденъ быть не можетъ. Помимо этого вопроса онъ им?етъ право на любовь, но освободиться отъ обязательствъ, налагаемыхъ ею, онъ тоже не можетъ: а это право и эти обязанности несовм?стимы, не укладываются; отсюда опять борьба, требующая силы и энергiи, какъ бы поступить онъ ни р?шился. Но существованiе вс?хъ этихъ причинъ не приводитъ къ оправданiю героя. Все это должно было быть ему изв?стно и до встр?чи съ д?вушкой. Безхарактерность и трусость его остаются тою же безхарактерностью и трусостью, и ломать и мять святое и чистое чувство все – таки не приходится; уничтожать свое собственное достоинство – тоже. Я нарочно не отд?ляю того рокового, трагическаго случая, когда любовь является между мужчиной и женщиной уже несвободными; по зр?ломъ обсужденiи и тутъ потребуется таже р?шительность и твердость воли для прекращенiя того тяжкаго положенiя, въ какомъ очутились лица столь часто повторяющейся на нашихъ глазахъ драмы.

Не знаю съ достаточной ли ясностью объяснилъ я причины, ставящiя нашего героя въ такое непрiятное и тяжолое положенiе. Правда, он? выработаны самою жизнью и нашимъ воспитанiемъ. Объясненiе это еще весьма недавно вполн? удовлетворяло насъ. Мы страдали вм?ст? съ героемъ и всю вину слагали съ него на жизнь и среду, его окружающiя. Пришло иное время, прежнее объясненiе не успокоиваетъ насъ. Чтоже это въ самомъ д?л?? Все среда да среда за?ла! Да разв? среда творится безусловно, сама собою, безъ всякаго влiянiя на нее челов?ческой воли? Что бы ни говорила намъ естественная метафизика о в?чныхъ и неизм?нныхъ законахъ причинности, объясняющихъ все на св?т?, геройское самоотверженiе и груб?йшiй эгоизмъ, – также естественно и законно то явленiе, что мы недовольны этимъ объясненiемъ, не удовлетворяемся его примиряющимъ характеромъ и требуемъ подвига, д?ла. Слова эти тоже слышатся всюду, носятся въ нашей атмосфер?…

* * *

Это недовольство вс?ми прежними, примиряющаго свойства объясненiями должно было проявиться прежде всего въ художественныхъ литературныхъ произведенiяхъ, но къ сожал?нiю, попытки эти были безусп?шны. Да и не могло быть иначе. Поэтическое произведенiе изображаетъ жизнь, воспроизводитъ ее. Стремленiе художника создать что—либо несуществующее еще въ жизни будетъ безусп?шно. Образъ, готовый пожалуй сложиться, но несложившiйся еще, окажется бл?днымъ и безжизненнымъ. Литература въ этомъ отношенiи совершенно им?етъ вс? свойства зеркала; она отражаетъ въ себ? все происходящее въ жизни, но отражаетъ наилучше т? явленiя, которыя составляютъ д?йствительную сущность жизни, какъ зеркало, которое ясн?е всего отражаетъ прямо находящiйся противъ него предметъ и мен?е ясно отражаетъ предметъ, находящiйся въ отдаленiи, на окраин? комнаты.

Въ жизни только чувствуется потребность иныхъ людей, иныхъ д?лъ, только слышится голосъ: «довольно словъ! мы потеряли уже дов?рiе къ нимъ; дайте намъ подвиговъ!» но въ д?йствительности н?тъ еще героевъ, настоящихъ людей, и потому въ попытк? сложить будущiй, страстно желаемый и трепетно ожидаемый образъ героя всегда будутъ слышаться фальшивыя ноты. Прошу васъ вспомнить хоть одинъ только примеръ, представляемый героемъ въ пов?сти г. Тургенева «Наканун?»: осталось ли довольно имъ общественное сознанiе, помимо иныхъ, совершенно постороннихъ красотъ, представляемыхъ пов?стью? Противъ героя, изображоннаго въ ней, ничего сказать нельзя; но чувствуете ли вы, какимъ диссонансомъ отдается онъ въ окружающей насъ жизни? Это герой не нашего романа. Гораздо бол?е сочувствiя возбуждаютъ въ насъ герои другихъ пов?стей того же писателя. Въ нихъ н?тъ такой р?зко бросающейся въ глаза неправды. Мы недовольны въ нихъ только т?мъ, что они обманываютъ насъ, что сложившееся въ душ? нашей уб?жденiе въ свойствахъ и характер? ихъ оказывается несостоятельнымъ при первомъ соприкосновенiи ихъ съ д?йствительной жизнью, когда она потребуетъ отъ нихъ заявить д?ломъ то, о чемъ такъ умно, такъ краснор?чиво говорятъ они; что авторъ не ум?лъ подм?тить въ нихъ т?хъ необходимо зам?тныхъ чертъ, которыя бы не оставляли въ душ? нашей сомн?нiя, что они поступятъ д?йствительно т?къ и ни въ какомъ случа? иначе; что онъ самъ обманывается ихъ геройствомъ, увлекаемый симпатiей къ нимъ и духомъ всеобъемлющаго объясненiя и оправданiя. Но отсутствiе въ нихъ этихъ необходимыхъ чертъ не уничтожаетъ еще всей правды; герой живетъ д?йствительно въ той знакомой намъ сред?, которую съ такимъ искуствомъ, съ такою поэтическою прелестью воспроизводитъ г. Тургеневъ.

* * *

Между т?мъ оставаться и въ прежнемъ двусмысленномъ относительно новыхъ требованiй положенiи невозможно. Необходимо выйти изъ см?шной и пошлой безхарактерности, изъ этой удушливой бол?зни воли, изъ неспособности на какое бы то нибыло д?ло. Герой пов?сти, послужившей причиной моего спора съ вами, р?шилъ трудный вопросъ, нашолъ страстно желаемый выходъ, но куда?.. въ простое, м?щанское счастьице, на томъ основанiи, что онъ самъ сходитъ съ подмостковъ и идетъ въ толпу; мильоны – де живутъ съ единственнымъ призванiемъ – честно наслаждаться жизнью. Да чтожъ изъ этого, что наслаждаются? И животныя честно наслаждаются жизнью. И что значитъ для героя честно наслаждаться жизнью? Ходитъ исправно въ департаментъ, не пьянствовать, не играть въ карты, не воровать и не брать взятокъ, не развратничать? Даже и эти доброд?тели уже выше м?щанскихъ требованiй; ч?мъ же удовлетворяется герой нашъ? Такъ можетъ – быть онъ не объявляетъ и претензiй на бол?е широкiя, на бол?е высокiя челов?ческiя свойства: в?дь онъ разжаловалъ себя изъ героевъ въ простые смертные; можетъ – быть онъ и не думалъ никогда выходить изъ толпы и не мечталъ быть героемъ; можетъ – быть никакiе интересы, выходящiе изъ сферы м?щанскихъ стремленiй, не были ему знакомы, сердце его никогда не отзывалось на нихъ, горизонтъ его мысли никогда не расширялся дал?е этихъ стремленiй? Н?тъ, на свиданiи съ нев?стой своей онъ только лазаря корчитъ, неподозр?вая, что этимъ обнаруживаетъ онъ все свое безсилiе и прочiя дрянныя свойства. Не подступали бы мы къ нему съ такими вопросами и требованiями, еслибы онъ былъ гоголевскiй сапожникъ Готлибъ изъ Гороховой или мил?йшiй Акакiй Акакiевичъ. Н?тъ, онъ обманулъ насъ и не скроетъ отъ насъ своей пошлости. Подойдемъ къ нему поближе. Нравственныя свойства его обнаруживаются имъ при столкновенiи съ его прiятелемъ или другомъ художникомъ, который вамъ такъ понравился, и при противоположенiи этихъ двухъ характеровъ. Сомн?ваться въ благородныхъ чувствахъ нашего героя мы не им?емъ права, судя по т?мъ даннымъ, которыя представилъ намъ авторъ. Мы можемъ только найти н?сколько вялымъ и неповоротливымъ его умъ, которому не подъ силу разоблачить остроумн?йшiе парадоксы его прiятеля – Мефистофеля; но, судя по влiянiю героя на своего прiятеля, влiянiю, основанному на высокихъ и честныхъ его уб?жденiяхъ, сл?дуетъ заключить, что герой одаренъ д?йствительно сильнымъ и благороднымъ характеромъ. Пройденная имъ жизнь еще бол?е уб?ждаетъ насъ въ этомъ. Его негодованiе противъ в?чнаго гореванья, противъ никому ненужной тоски, противъ безпредметнаго отчаянiя, противъ мрачнаго взгляда на жизнь и доморощенной байроновщины показываютъ намъ, что онъ освободился отъ романтической золотухи, занесенной на нашу почву и такъ жестоко мучившей недавн?е покол?нiе; герой – челов?къ д?йствительной, реальной жизни, онъ стоитъ съ требованiями отъ нея простыми и здравыми. Онъ хорошо понимаетъ столь употребительное выраженiе, которымъ нын? снимается съ личности всякая отв?тственность: «среда за?ла»; онъ прямо обвиняетъ прiятеля въ софизмахъ и дiалектик? и требуетъ съ него слово перем?нить жизнь, взглянуть въ будущее, сд?лать запасъ на старость, которая иначе станетъ смотр?ть на «веселенькiе пейзажики», наконецъ будитъ его сов?сть. Всеотрицающiй духъ Мефистофеля задумывается надъ этимъ словомъ и язвительная, саркастическая улыбка застываетъ на устахъ его при этомъ «реальномъ» для него слов?. Напрасно! Эфектъ потерянъ безполезно, потомучто никакая сов?сть не выдержитъ мефистофелевской дiалектики; вдругъ явилось ни съ того ни съ сего слово, которымъ играть нельзя. Пейзажикъ этотъ удивилъ меня, но я впрочемъ примирился съ нимъ на сл?дующей страниц?, когда узналъ, что если Мефистофеля уже слишкомъ безпокоитъ сов?сть и дерзко спрашиваетъ его: «впередъ не будешь?» то онъ въ б?шенств? отв?чалъ: «буду, непрем?нно буду!» Этимъ была возстановлена правда отрицанiя. Безразличiе, индиферентизмъ, апатiя прiятеля возмущаютъ нашего героя, а эта апатiя и неспособность ни къ какому д?лу и составляла отличительную черту героевъ прошлаго покол?нiя, противъ которыхъ возстало общее сознанiе. Чего можно ожидать отъ людей, которые не чувствуютъ злости ко злу, расположенiя къ добру, которые разучились см?яться даже, которыхъ сов?сть не мучитъ, про которыхъ см?ло можно сказать, что они сгнили? Ничего отрицательнаго, ничего положительнаго, полное безразличiе; трудъ, отечество, любовь, свобода, счастiе, слава – пустые звуки; одинъ эгоизмъ, полный, безапеляцiонный эгоизмъ, да и того н?тъ, потомучто эгоизмъ этотъ не влечетъ за собою ни довольства, ни наслажденiя, ни чувства собственнаго достоинства. Намъ понятно это бол?зненное сомн?нiе, это полное отсутствiе надежды и в?ры, это безсилiе, возбуждающее состраданiе, потомучто мы сами прошли чрезъ этотъ фазисъ развитiя, потомучто знаемъ вс? скрытыя и глубокiя раны этой бол?зни; знаетъ это хорошо и герой нашъ. Надобно думать, что посл?дующiй фазисъ будетъ совершенн?йшiй, что новая форма мысли и чувства ближе къ истин? и идеалу – увидимъ. Несостоятельность же печоринскаго разочарованiя оказывается немедленно по предложенiи ему какого – либо средства для прекращенiя такого жалкаго и безполезнаго существованiя. Такое же средство предложилъ герой нашъ своему прiятелю и излечилъ его по крайней м?р? на н?которое время; совершеннаго излеченiя ожидать зд?сь невозможно: мы знаемъ, какъ кончаютъ такiе люди. Но главное д?ло, что вся эта дурь напущена на себя прiятелемъ нашего героя. Какъ ни безотрадны слова его и парадоксы, за ними слышится что – то живое, челов?ческое, еще несовс?мъ сгнившее. Самъ авторъ хорошо это чувствуетъ и не стерп?лъ, чтобы не высказать этого въ какихъ – нибудь «веселенькихъ пейзажикахъ» врод? бабы съ шарманкой, старика скрипача – н?мца, оборванаго мальчишки и тому подобнаго. Можно всегда предсказать, что къ подобнымъ личностямъ, выводимымъ въ противоположность герою, сохранится вся симпатiя читателя. Оно понятно. Въ нихъ много остроумнаго, парадоксальнаго, много поэтическаго элемента и поэтической обстановки, а главное – никто не ожидаетъ отъ нихъ подвига, иныхъ д?лъ, кром? описанныхъ въ «веселенькихъ пейзажикахъ», стало – быть никто не будетъ обманутъ. Всякiй ув?ренъ, что какъ только пройдетъ первый пылъ и жажда д?ятельности подобнаго разочарованнаго господина, возбужденные встр?чей съ живымъ и здоровымъ организмомъ, какъ только станетъ ему снова скучно, то онъ ляжетъ на диванъ, задеретъ на стену ноги и будетъ ждать часъ, другой, третiй, не перем?нится ли расположенiе духа; а перем?нится, – пойдетъ смотр?ть «веселенькiе пейзажики», и читатель успокоивается, довольный поэтической обстановкой милаго Мефистофеля. Но я увлекся мен?е занимательною для меня личностью и забылъ моего героя. Мы сказали, что основываясь на характеристик? его, представленной авторомъ, мы были вправ? ожидать отъ него если не благороднаго д?ла, то в?рности себ? самому; въ противномъ случа? онъ обманулъ насъ или характеристика его сд?лана нев?рно и отъ автора ускользнули весьма зам?тныя черты его характера, которыя объяснили бы поразившее насъ противор?чiе.

Герой повидимому вовсе не принадлежитъ къ т?мъ пустымъ и жиденькимъ либераламъ, которыхъ расплодилось у насъ такъ много въ посл?днее время и отъ которыхъ не приходится ожидать ничего путнаго; онъ оказался негоднымъ для служебной д?ятельности не за современныя идеи, не за либерализмъ: н?тъ, онъ просто оказался неспособнымъ челов?комъ; вм?сто того чтобы служить какъ люди, онъ все вникалъ въ д?ло, волновался и тосковалъ; онъ, какъ выражался его прiятель, не сердился на св?тъ, а безтолково любилъ его. Къ этимъ чертамъ мы не можемъ не относиться симпатично. Отношенiя его къ сл?дствiю объ убiйств? женщиной своего мужа еще бол?е уб?ждаютъ насъ въ томъ, что онъ д?йствительно принадлежитъ къ «лучшимъ людямъ» нашимъ; но какъ вс?, онъ за?денъ рефлексiей. Прiятель его утверждаетъ, что ныньче н?тъ челов?ка ч?мъ – нибудь не за?деннаго, кто средой, кто «кладбищенствомъ»… не встр?тишь ныньче даже болвана безъ рефлексiи.

Роковое сл?дствiе дало сильный толчекъ его дальн?йшему развитiю. Онъ все сталъ объяснять вн?шними условiями, всякаго негодяя стало ему жалко, преступленiе явилось ему несчастiемъ, бол?знью, пом?шательствомъ; всякаго готовъ оправдать онъ, какъ его прiятель опровергнуть. Со дна души его поднялись силы, требовавшiя выхода; къ нимъ присоединились такъ – называемые коренные вопросы о Бог?, душ?, гр?х?, смерти, и неотвязно требовали р?шенiя ц?льнаго, самостоятельнаго. Софизмы доктора, такого же сильнаго дiалектика какъ и его прiятель, не могли удовлетворить его. Никакiя доказательства, что вся эта блажь происходитъ оттого, что герой нашъ не уяснилъ себ? своей д?ятельности; никакiя ув?ренiя въ неизлечимости бол?зни; никакiя уб?жденiя, что виноватыхъ собственно н?тъ, что само общество казнитъ ихъ вовсе не потому, что они виноваты, а потомучто вредны, не могутъ разр?шить сомн?нiй и вопросовъ, мучившихъ нашего героя. Но оставаться съ ними ц?лую жизнь, няньчиться съ ними тоже невозможно. Выходъ былъ необходимъ, но куда, какимъ образомъ? Не неуважительными же отзывами объ обществ? и благод?теляхъ и благод?тельницахъ: они открыли только выходъ въ отставку.

Посл?дуемъ за нашимъ героемъ на любовное свиданiе; оно многое необходимо должно уяснить и показать намъ. Выходъ въ фатализмъ, въ это восточное самоуспокоенiе и въ покорность судьб?, въ которомъ онъ заподозрилъ любимую д?вушку, возмущаетъ его; неизб?жность, неисходность положенiя современной женщины вызываютъ всю жизнь, которою обильно одаренъ организмъ его. Онъ выходитъ изъ себя при одномъ подозр?нiи, что самъ онъ р?шилъ вс? сомн?нiя и страданiя примиренiемъ съ д?йствительностью. «Примиренiе? говоритъ онъ: – о примиренiи заговорили?.. Лучшаго и выдумать нельзя? Н?тъ, можно жить нашей такъ – называемой д?йствительностью и не знать ея, ото вс?хъ замкнуться и никого не допустить до души своей. Можно им?ть понятiя, которыхъ никто не им?етъ, и не заботиться, что пошлая, давящая д?йствительность не признаетъ ихъ. Можно весь в?къ ни одному челов?ку на св?т? не сказать ч?мъ вы живете, и кончить жизнь такъ. На голову и сердце контроля н?тъ.» На возраженiе, что все это въ голов? да сердц? и останется, онъ говоритъ, что можно ломать д?йствительность; на то, что и ломать ничего не приходится, а сл?дуетъ сд?лать выборъ изъ четырехъ, – сов?туетъ ждать пятаго, утверждаетъ, что стыдно той женщин?, которая никогда не любила; что сл?дуетъ заставить жизнь дать отв?ты на вс? мучащiя насъ вопросы, что можно жить такъ какъ хочется, неспрашивая ни у кого позволенiя, никому недавая отчета.