«И вечной памятью двенадцатого года…»

Развейтесь, знамена победны,
Героев-предков дар наследный!
За их могилы биться нам!

    (М.?В.?Милонов. К Патриотам)
В них содержались ура-патриотические призывы, вроде тех, что звучали в «Солдатской песне» (1812) боевого офицера – поэта Ф. Н. Глинки, написанной при свете «полевых огней» и распевавшейся в войсках:

Вспомним, братцы, россов славу,
И пойдем врагов разить.
Защитим свою державу;
Лучше смерть – чем в рабстве жить!..
Мы вперед, вперед, ребята!
С Богом, верой и штыком!
Вера нам и верность свята:
Победим или умрем!

Выражалась бодрая вера в несомненную скорую гибель врага:

Хоть Москва в руках французов,
Это, право, не беда! —
Наш фельдмаршал, князь Кутузов,
Их на смерть пустил туда.

    (Ив. Кованько. Солдатская песня)[153 - О созвучности военной лирики 1812 г. политическим лозунгам и манифестам того времени см.: Сидоров Н. П. Отечественная война в русской лирике, а также: Михайлова Н. И. Творчество Пушкина и ораторская проза 1812 г. // Пушкин: исследования и материалы. Т. 12. Л., 1986. С. 278–288.]
На этом фоне «К Дашкову» Батюшкова выделяется своей совершенно особой тональностью: в стихотворении зазвучал живой голос, полный жгучей боли и скорби, голос человека, потрясенного «ужасными происшествиями нашего времени». В то время, когда петербургские театралы рукоплескали словам Пожарского – героя одноименной трагедии М. В. Крюковского:

Россия не в Москве, среди сынов она.
Которых верна грудь любовью к ней полна![154 - См.: Сидоров Н. П. Указ.соч.]—

Батюшков пишет стихотворение, в котором пожар и плен Москвы предстают как трагедия всей России. В восприятии Батюшкова, война – источник горя, величайшее бедствие, нарушившее привычный и естественный ход жизни. Эта «согретость» личным чувством и личным отношением и делает «К Дашкову» «лучшим лирическим стихотворением, написанным о событиях Отечественной войны 1812 года»[155 - Фридман Н. В. К. Н. Батюшков. С. 35.].

В стихотворении «К Дашкову», в отличие от других посланий, в которых Батюшков «ближе следует жанровой традиции», как она сложилась к тому времени в русской лирике, поэт демонстрирует не просто свободное владение жанровым каноном, но и выход за его пределы. Здесь Батюшков соединяет совсем другие сферы жизни, не совмещавшиеся прежде в жанровой структуре послания, уравнивая в правах (может быть, впервые в русской поэзии) личное и гражданское, делая «общее» предметом интимного и страстного переживания.

Причастность к великим историческим событиям, к самому историческому процессу приводила поэта к пониманию того, что человек не может замкнуться в мире своей мечты, какой бы прекрасной она ни была. Обнаруживались пока еще неясные для Батюшкова сложные связи человека с историей, что проявилось с особой силой во время Отечественной войны.

Новое понимание мира и человека в нем выразилось в стихотворениях участника Заграничного похода русской армии Батюшкова, которые принято называть историческими, или монументальными, элегиями: «На развалинах замка в Швеции» (июнь или июль 1814), «Переход через Рейн. 1814» (1816 – февраль 1817), близкий к ним «отрывок» «Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года» (предположительно 1813). Уже не переживание личного, интимного, порядка, как было в традиционной элегии, а переживание самой истории становится предметом элегии Батюшкова.

История, на фоне которой изображается вступление русских войск на территорию Франции, разворачивается в ее главных событиях перед мысленным взором лирического героя стихотворения «Переход через Рейн». «Реин величавый» – «свидетель древности, событий всех времен»: он помнит битвы древних германцев с римлянами и победы Цезаря; на его берегах совершались рыцарские турниры и раздавались звуки «сладкой лиры» трубадуров; познал «родитель вод» «и стыд и плен» новоявленного Аттилы – Наполеона и, наконец («час судьбы настал!»), увидел освободителей – «сынов снегов», пришедших сюда «под знаменем Москвы»:

Стеклись с морей, покрытых льдами,
От струй полуденных, от Каспия валов,
От волн Улеи и Байкала,
От Волги, Дона и Днепра,
От града нашего Петра,
С вершин Кавказа и Урала!..

    (с. 211)
Торжественно, одически звучит 4- и 6-стопный ямб. В бодрой, четкой интонации стихотворения, подчеркнутой «звонкой» аллитерацией, усиливающей звуковую выразительность стиха, слышатся «шум полков и новых коней ржанье, / “Ура” победы» («Какой чудесный пир для слуха и очей!»), ощущаются грозная поступь, молодая энергия и сила русских «богатырей» («… валит за строем строй! / Как море шумное волнуется все войско; / И эхо вторит крик геройской…»), выражается чувство гордости военными победами России, отомстившей за свои поруганные «твердыни» и «честь своих граждан».