История Рима от основания Города

На следующий день трибуны занимают освященное место[228 - …занимают освященное место… – Т. е. кафедру. Только с места, освященного авгурами, можно делать предложения народу.]; консулы и знать, чтобы помешать закону, остаются в собрании. Леторий приказывает удалить всех, кроме желающих подавать голоса[229 - …кроме желающих подавать голоса. – Право подавать голос имели все присутствующие, но не все, конечно, хотели им пользоваться: многие являлись, чтобы помешать правильному ходу дела.]. Но знатные юноши стояли, нимало не отступая перед курьерами[230 - …перед курьерами. – Курьеры исполняли все распоряжения трибунов.]. Тогда Леторий приказывает взять некоторых из них. Консул Аппий отрицает право трибуна против кого-нибудь, кроме плебеев; он ведь чиновник не всего народа, а плебеев; даже сам он, в силу своей высшей власти, не может, согласно обычаю предков, удалять[231 - …даже сам он, в силу своей высшей власти, не может, согласно обычаю предков, удалять… – Избираемые всем народом должностные лица имели право только просить расступиться, а не приказывать.], так как говорится: «Если вам угодно, квириты, уходите». Рассуждая небрежным тоном о законах, он легко мог взволновать Летория. И вот раздраженный трибун посылает к консулу курьера, а консул – к трибуну ликтора, крича, что он частный человек, не имеет высшей власти, что он не чиновник; и трибун подвергся бы оскорблению, если бы все собрание с яростью не поднялось на консула в защиту трибуна и не сбежалась бы со всего города на форум возбужденная толпа. Но Аппий упорно выдерживал эту бурю; и конечно дело дошло бы до кровопролития, но другой консул, Квинкций, поручил консулярам, если нельзя будет иначе, то хоть силой увести товарища с форума, а сам успокоил просьбами рассвирепевший народ и убедил трибунов распустить собрание; пусть дадут срок успокоиться гневу; время не лишит их принадлежащей им силы, а прибавит к силе рассудительность, и сенат подчинится народу, и консул – сенату.

57. С трудом успокоил Квинкций плебеев, еще с гораздо большим трудом патриции – другого консула. Когда наконец собрание плебеев было распущено, под председательством консулов происходит заседание сената. Здесь страх и раздражение поочередно вызывали различные мнения; но с течением времени, чем больше умы от увлечения обращались к размышлению, тем больше забывали о борьбе, так что даже выразили благодарность Квинкцию за его содействие успокоению раздоров. Аппия просят стремиться только к такому величию консульской власти, какое может быть в государстве, желающем согласия. В то время как трибуны и консулы все рвут к себе, посередине не остается вовсе сил; государство разделено и растерзано; стремятся не столько к целости его, сколько к обладанию им. Напротив, консул призывал в свидетели богов и людей, что из трусости государство предают и покидают; не сенату недостает консула, а консулу – сената; принимаются более тягостные законы, чем были приняты на Священной горе. Тем не менее, побежденный единодушием сенаторов, он смолк.

58. Закон прошел тихо. Тогда трибуны в первый раз были выбраны в трибутных комициях. Пизон свидетельствует, что прибавлено было три трибуна, как будто бы раньше было два. Он приводит и имена трибунов: Гней Сикций, Луций Нумиторий, Марк Дуиллий, Спурий Ицилий, Луций Мецилий.

Во время беспорядков в Риме началась война с вольсками и эквами. Они опустошили поля, чтобы, в случае какого-нибудь удаления плебеев, последние имели основание обратиться к ним; но когда восстановлено было согласие, они отодвинули лагерь назад. Аппий Клавдий послан был в землю вольсков, а на долю Квинкция достались эквы. Ту же суровость, которую Аппий проявлял дома, проявил он и на войне, но только с большей свободой, потому что она не стесняема была трибунскими оковами. Он ненавидел плебеев ненавистью, превышавшей ту, которую он унаследовал от отца; он считал, что он побежден ими; хотя и избрали как противовес власти трибунов его, единственного консула, но закон прошел, тот закон, который при помощи некоторых крутых мер прежние консулы остановили, хотя сенат и не возлагал на них таких надежд. Это раздражение и негодование побуждали его суровый дух терзать войско жестокими распоряжениями. И ничем нельзя было укротить воинов; так сильно укрепился в них дух сопротивления! Все делалось медленно, вяло, небрежно, наперекор; ни стыд, ни страх не мешали идти тихо всякий раз, как вождь желал ускорить марш; если он являлся поощрять к работе, то все ослабляли прилежание, обнаруженное добровольно; в присутствии его опускали взоры, и если он проходил мимо, то втихомолку посылали ему проклятия; все это порой тревожило и этот дух, которого не могла сломить ненависть плебеев. Испробовав напрасно все крутые меры, он перестал уже разговаривать с воинами, говоря, что войско развращено центурионами, называл их иногда в насмешку народными трибунами и Волеронами.

59. Все это было известно вольскам, и тем сильнее они наступали, надеясь, что римское войско будет так же раздражено против Аппия, как было раздражено против консула Фабия. Впрочем, ненависть против Аппия была гораздо сильнее, чем против Фабия, ибо они не только не желали победить, как воины Фабия, но даже желали быть побежденными. Выведенные в строй, они в позорном бегстве устремились в лагерь и остановились только тогда, когда увидали движение вольсков на укрепления и позорное избиение арьергарда. Тогда они были вынуждены сразиться, так что победоносный уже враг был отброшен от вала; тем не менее ясно было, что римские воины не хотели только отдавать свой лагерь, а во всем остальном они рады своему поражению и бесчестию. Когда, нисколько не смущенный этим, суровый Аппий хотел еще прибегнуть к строгости и готов был созвать собрание, к нему сбегаются легаты и трибуны, убеждая его ни в каком случае не прибегать к власти, вся сила которой основывается на готовности слушаться. Все воины говорят, что они не пойдут на собрание, повсюду слышны голоса, требующие удаления лагеря из вольской области. Победоносный враг недавно был почти в воротах и на валу, и перед глазами всех очевидная, а не только призрачная великая беда.

Уступив наконец ввиду того, что выгадывается только отсрочка наказания, консул отменил собрание. Он приказал объявить на завтрашний день отправление, а на рассвете сигналом дал знак выступать. Когда войско выступило из лагеря, вольски, точно поднятые тем же сигналом, напали на арьергард. Шум, достигший оттуда до авангарда, произвел такое смятение среди частей и отрядов, что невозможно было ни слышать команды, ни строиться. Все думали только о бегстве. И они неслись врассыпную через груды тел и наваленного на них оружия так, что римляне только тогда остановили бегство, когда враг прекратил преследование. Собрав наконец воинов из рассеявшего их бегства, консул, напрасно посылавший вслед своим приказание вернуться, расположился лагерем на дружественной земле. Созвав собрание, он основательно упрекал войско, предавшее военную дисциплину, ушедшее от своих знамен, спрашивая отдельных лиц, где их знамена, где оружие. Затем, подвергнув наказанию розгами, он казнил безоружных воинов, знаменосцев, покинувших знамена, кроме того, центурионов и пользовавшихся двойным пайком[232 - …пользовавшихся двойным пайком… – Награда эта давалась за храбрость.], которые оставили свои ряды; из остального войска взят был по жребию для казни каждый десятый.

60. Напротив, в земле эквов консул и воины соперничали в предупредительности и услугах. Квинкций был более кроток по природе своей, а несчастная суровость товарища еще более склоняла его в пользу своего характера. Не решаясь выступить против вождя и войска, столь согласных между собою, эквы позволяли врагу ходить по их стране с целью опустошить ее; и ни в одну войну до того не была сгоняема добыча с более обширного пространства. Вся она была предоставлена воинам. Присоединялись и похвалы, которые не менее наград радовали сердца их. Войско вернулось более расположенным к вождю, а через него и к патрициям, говоря, что им дан сенатом отец, а другому войску – тиран.

Этот год, прошедший при различном военном счастье в жестокой борьбе дома и вне, особенно прославился трибутными комициями, имевшими более значения, как победа в затеянной борьбе, чем по реальной выгоде, ибо удаление из собрания патрициев не столько усилило плебеев или ослабило патрициев, сколько лишило достоинства сами комиции.

61. Последующий год [470 г.], год консульства Луция Валерия и Тита Эмилия, был более бурным как вследствие борьбы сословий из-за аграрного законопроекта, так и вследствие суда над Аппием Клавдием. Этот самый ожесточенный противник законопроекта, поддерживавший дело владельцев общественного поля, точно третий консул, был привлечен к суду Марком Дуиллием и Гнеем Сикцием. Никогда до того не был привлекаем к народному суду обвиняемый, столь ненавистный плебеям, накопившим злобу и против него, и против его отца. Но и патриции едва ли выступали так усердно в защиту кого-нибудь другого: предавался ведь раздраженным плебеям, думали они, борец за сенат и защитник его достоинства, стоявший против всех мятежей, поднимавшихся и трибунами, и плебеями, только перешедший меру в борьбе.

Сам Аппий Клавдий единственный из сенаторов ни во что не ставил ни трибунов, ни плебеев, ни суд над собою. Ни угрозы плебеев, ни мольбы сената ни на минуту не могли его склонить не только переменить одежду и просьбами заискивать расположения плебеев, но даже смягчить или убавить хоть сколько-нибудь обычную резкость речи, когда пришлось вести свое дело перед народом. То же выражение лица, то же презрение во взоре, тот же тон речи, так что большая часть плебеев так же боялась Аппия-подсудимого, как боялась Аппия-консула. Он сказал одну только речь в обычном своем обвинительном тоне, и до того поразил своей твердостью и трибунов, и плебеев, что они добровольно отсрочили дело, а потом позволили затянуть его. Между тем прошло немного времени; но прежде чем наступил назначенный срок, он заболел и умер. Когда трибуны попытались помешать произнесению над ним похвального слова, то плебеи не пожелали лишить погребения такого великого мужа обычной почести, и, явившись в большом числе на похороны, столь же спокойно выслушали хвалы умершему, как слушали обвинения против живого.

62. В том же году консул Валерий, отправившийся с войском в землю эквов, не будучи в состоянии вызвать врага на бой, приступил к осаде лагеря. Делу помешала посланная небом ужасная буря, сопровождавшаяся градом и громом. Удивление затем усилилось, когда за знаком к отступлению вернулась тихая и ясная погода; ввиду этого приступить вновь к штурму лагеря, как бы находящегося под защитою божества, представлялось безбожным. Все вызванное войною раздражение обратилось к опустошению полей. Другой консул, Эмилий, вел войну в земле сабинян. И там поля были опустошены, так как враг держался в стенах. Вызванные затем сожжением не только усадьб, но и деревень, которые были густо заселены, сабиняне вышли навстречу грабителям, но после нерешительной битвы на следующий день отодвинули лагерь в более безопасные места. Консул признал это достаточным, чтобы оставить врага как побежденного, хотя вся война не была еще и начата.

63. Когда раздоры дома во время этих войн продолжались, консулами сделались Тит Нумиций Приск и Авл Вергиний [469 г.]. Было очевидно, что плебеи не допустят долее замедления в принятии аграрного закона, и готовилось жестокое возмущение; но в это время по дыму от пожара усадьб и по бегству поселян узнали, что вольски близко. Это обстоятельство подавило мятеж, уже подготовленный и почти прорывавшийся. Внезапно отправившиеся по распоряжению сената на войну консулы вывели из города всю молодежь и тем успокоили остальных плебеев. А враги форсированным маршем удаляются, напрасно только напугав римлян; Нумиций отправился против вольсков в Антий, а Вергиний – против эквов. Здесь, едва не потерпев большого поражения вследствие нападения из засады, воины поправили своей доблестью дело, погибшее было по небрежности консула. Лучше велась война в земле вольсков; разбитые в первом сражении, враги побежали к богатейшему по тому времени городу Антию. Не решившись штурмовать его, консул взял у антийцев другой город, далеко не такой богатый, – Ценон. Пока эквы и вольски отвлекали римское войско, сабиняне, производя опустошения, дошли до самых ворот города. Затем спустя немного дней, когда оба раздраженные консула вступили в их пределы, сами понесли от двух армий больше урона, чем причинили.

64. Конец года прошел довольно мирно, но его, как всегда, нарушила борьба патрициев и плебеев. Рассерженные плебеи не пожелали принять участия в комициях для избрания консулов; патрициями и их клиентами в консулы были выбраны Тит Квинкций и Квинт Сервилий. Этот год [468 г.] похож был на предыдущий – вначале мятежный, а затем спокойный вследствие войны с внешними врагами. Сабиняне, пройдя форсированным маршем через крустуминские поля, произвели резню и пожар за Аниеном и хотя были прогнаны чуть не от Коллинских ворот и стен города, но угнали огромную добычу и много пленных. Консул Сервилий, преследуя их с войском, готовым вступить в бой, самой армии догнать не мог, так как место было ровное, но произвел опустошение на столь обширном пространстве, что не оставил ничего нетронутым и вернулся, взяв гораздо большую добычу.

И в земле вольсков дело велось отменно, благодаря усердию как вождя, так и воинов. Сперва дана была битва на равнине с огромными потерями и большим кровопролитием с обеих сторон. И римляне, малочисленность которых делала потери более чувствительными для них, отступили бы, если бы консул не ободрил войска, прибегнув к обману, послужившему ко благу, крича, что на другом фланге враги бегут. Сделано было нападение, и римляне, считая себя одерживающими победу, победили на самом деле. Опасаясь, чтобы чрезмерное преследование не повело к возобновлению сражения, консул приказал трубить отступление. Прошло несколько дней, во время которых обе стороны как бы молча заключили перемирие; тем временем из всех племен вольсков и эквов сошлось в лагерь огромное количество людей, не сомневаясь, что если римляне заметят это, то ночью уйдут. Поэтому около третьей стражи они идут на штурм лагеря. Успокоив смятение, возникшее было от внезапного страха, Квинкций, приказав воинам спокойно оставаться в палатках, выводит на стражу когорту герников, а горнистам и трубачам приказывает, сев на коней, трубить перед валом и держать неприятеля в тревоге до света. Остальную часть ночи в лагере все было настолько спокойно, что римляне могли даже заснуть. А вольсков держал в напряженном состоянии вид вооруженных пехотинцев, которых, им казалось, было больше и которых они принимали за римлян, а также фырканье и ржание коней, которые горячились, чуя необычных всадников и, кроме того, звуки труб.

65. Когда рассвело, римляне, свежие и выспавшиеся, выведены были в строй и при первом натиске поколебали утомленных стоянием и караулами вольсков; впрочем, враги скорее отступили, чем были прогнаны, так как сзади были холмы, куда безопасно можно было отступить в полном порядке за первые ряды. Консул, дойдя до неровного места, остановил войска. Воины с трудом были сдерживаемы, кричали и требовали, чтобы им позволено было наступать на пораженных. Еще энергичнее действовали всадники: окружив вождя, они громко заявили, что пойдут вперед знамен. Пока консул медлил, надеясь на доблесть воинов, но, не доверяя месту, они кричали, что пойдут, и за криком последовало дело. Вонзив метательные копья в землю, чтобы с большей легкостью взбираться на крутизну, они устремляются бегом. Вольски, пустив при первом нападении копья, бросают валявшиеся под ногами камни на наступающих и, приведя их частыми ударами в смятение, начинают теснить с возвышенного места. И левый фланг римлян очутился бы в затруднительном положении, если бы консул не рассеял страх уже отступавших воинов, возбуждая стыд, упрекая их и в безрассудстве, и в трусости. Сперва они оказывают упорное сопротивление, затем, когда, не покидая своего места, отдохнули, решаются сами двинуться вперед и с новым криком наступают; возобновив нападение, они карабкаются вверх и преодолевают трудность местоположения. Уже они были близки к тому, чтобы взобраться на вершину холма, как враги обратили тыл; несясь врассыпную, и бегущие, и преследующие почти вместе вступили в лагерь. Во время этой паники лагерь был взят. Те вольски, которые могли убежать, устремились в Антий. В Антий приведено было и римское войско. После осады, продолжавшейся немного дней, город был сдан не вследствие необычайных нападений осаждавших, но потому, что уже со времени той несчастной битвы и потери лагеря вольски пали духом.

Книга III

Выведение колонии в Антий (1). Война Фабия с эквами; ценз (2–3). Восстание эцетрийских вольсков и измена антийцев; неудача Фурия; помощь латинов и герников (4–5). Нападение эквов и вольсков на латинов и герников и движение к Риму (6). Беспомощное положение государства; умилостивление богов (7). Избиение вольсков (8). Попытка ограничить власть консулов (9). Внутренние раздоры (10–11). Занятие Капитолия изгнанниками и рабами; трибунские интриги (15–17). Помощь из Тускула (18). Протест Квинкция против трибунов (19–21). Война с вольсками (22). Захват эквами тускуланской крепости и возвращение ее (23). Суд над Вольсцием (24). Восстание эквов (25). Нападение сабинян; Цинциннат избран диктатором (26). Поражение эквов и сабинян (27–29). Новое нападение эквов и сабинян; увеличение числа народных трибунов (30). Внутренние смуты; решено издать законы (31). Выбор децемвиров (32–33). Издание законов десяти таблиц; новый выбор децемвиров (34–35). Террор (36–37). Протест сената (38–39). Прения (40–41). Военные неудачи (42). Убийство Сикция (43). Гибель Вергинии (44–48). Восстание в Риме и в лагере (49–50). Выбор военных трибунов (50–51). Переход плебеев с Авентина на Священную гору; смятение сената (52). Переговоры с плебеями (53). Децемвиры слагают власть; возвращение плебеев и избрание народных трибунов (54). Законы, обеспечивающие свободу (55). Суд над Аппием (56–57). Самоубийство Аппия; суд над Оппием и Марком Клавдием (58). Прекращение казней (59). Победа над эквами и вольсками (60–61). Победа над сабинянами; триумф консулов (62–63). Выборы новых магистратов на 306 год от основания Рима [448 г. до н. э.] (64). Вражда патрициев и плебеев (65). Нападение эквов и вольсков и победа над ними (66–70). Решение спора между арицийцами и ардеянами (71–72).

1. По взятии Антия консулами стали Тит Эмилий и Квинт Фабий [467 г.]. Это был тот Фабий, который один пережил истребление своего рода при Кремере. Эмилий же еще в первое консульство стоял за раздачу плебеям земли, вследствие этого и во второе его консульство в сторонниках раздела полей возникла надежда добиться аграрного закона, и трибуны снова принимаются за это дело, которое они неоднократно затевали вопреки консулам, рассчитывая, что они достигнут успеха, когда один консул во всяком случае будет на их стороне. И консул оставался верен себе. Напротив, владельцы земли – большая часть патрициев – жаловались, что глава государства забавляется делами, приличными трибунам, и щедростью за чужой счет добивается популярности; таким образом, всю ненависть за это дело они с трибунов обратили на консула. Предстояла жестокая борьба, но Фабий разрешил спор советом, который не обидел ни той ни другой партии. «Есть, – говорил он, – много земли, отнятой у вольсков в прошлом году под личным предводительством и главным начальством[233 - …под личным предводительством и главным начальством… – В выражении ductu etauspiciis первая часть указывает на личное командование, вторая – на верховное руководство, с которым связано было право производить гадания по полету птиц относительно того или другого предприятия. В императорское время, когда император был главнокомандующим всех войск государства, все войны велись под его ауспициями, а следовательно, и честь за все победы принадлежала ему, хотя он и не был в войске.] Тита Квинкция; можно вывести колонии в Антий, город соседний, удобный и притом приморский; таким образом, не обижая землевладельцев, плебеи получат поля, а согласие в государстве не будет нарушено». Это мнение было принято. Триумвирами для раздачи полей[234 - Триумвирами для раздачи полей… – Триумвиры – чрезвычайные чиновники, которые избирались в трибутных комициях под председательством консула и должны были организовать новую колонию; по крайней мере, такой порядок существовал в позднейшее время.] он выбирает Тита Квинкция, Авла Вергиния, Публия Фурия. Отдано было приказание, чтобы желающие получить землю записывались. Но, по обыкновению, изобилие сейчас же привело к пресыщению, и записалось до того немного, что для пополнения числа прибавлены были колонисты из вольсков; остальные предпочли требовать полей, оставаясь в Риме, чем получить их в другом месте. Эквы просили мира у Фабия, который явился туда с войском, но сами нарушили его, сделав внезапное нападение на латинские поля.

2. На следующий год [466 г.] Квинт Сервилий, бывший консулом со Спурием Постумием, послан был в землю эквов и расположился лагерем в латинской области. В войске развилась повальная болезнь, и оно бездействовало. Война затянулась на третий год, когда консулами были Квинт Фабий и Тит Квинкций [465 г.]. Она была поручена Квинту Фабию вне порядка[235 - …поручена вне порядка… – Обыкновенно консулы решали по жребию или путем соглашения, кому чем заведовать; теперь в первый раз этот порядок нарушается, и сенат определяет круг деятельности консулов.], так как он победил эквов и даровал им мир. Отправившись с непоколебимой уверенностью, что слава его имени усмирит эквов, он послал на собрание этого племени послов, приказав им объявить: консул-де Квинт Фабий говорит, что он из земли эквов принес в Рим мир, а из Рима несет к эквам войну, взяв оружие в ту же десницу, которую раньше он протягивал им в знак мира. Чье вероломство и клятвопреступление виною тому, об этом теперь знают боги, которые вскоре явятся мстителями. Но, как бы то ни было, он и теперь предпочитает, чтобы эквы добровольно раскаялись, чем стали врагами. Если они повинятся, то найдут прибежище в известном им милосердии, если же им приятно нарушение клятвы, то они будут воевать не столько с неприятелями, сколько с разгневанными богами. Речь эта не только не произвела никакого впечатления, но даже послы едва не были растерзаны, и против римлян отправлено было войско на Альгид[236 - …и против римлян отправлено было войско на Альгид. – Альгид – горный хребет, замыкающий на северо-востоке Альбанскую долину и составлявший границу эквов; отсюда частью одни, частью в союзе с вольсками и сабинянами они долго держали в страхе Рим; это видно и из рассказа, хотя они старались приукрасить действительность, выдумывая разные удачные битвы.]. Когда весть об этом дошла до Рима, то и другой консул двинулся из города, побуждаемый не столько грозившей опасностью, сколько возмутительностью поступка. Так два войска, предводимые консулами, приблизились к врагу, выстроившись, чтобы немедленно сразиться. Но так как оставалась лишь небольшая часть дня, то один воин с неприятельской стоянки закричал: «Это, римляне, значит пугать войной, а не вести войну: на ночь глядя вы строите войско!

Для предстоящего боя нам нужен очень длинный день. Завтра с восходом солнца вернитесь в строй, и можно будет сразиться, не бойтесь!»

Раздраженные этими словами, воины отведены были назад в лагерь до следующего дня, негодуя, что наступает длинная ночь, оттягивающая сражение. Подкрепившись пищею и сном, на следующий день с рассветом римское войско выстроилось значительно раньше врага; наконец выступили и эквы. Началась с обеих сторон ожесточенная битва, так как римляне дрались под влиянием раздражения и ненависти, а эквов вынуждало к отчаянной храбрости и крайним мерам сознание опасности, навлеченной их собственной виной, и отчаяние, что им уже больше не поверят. Но не выдержали эквы натиска римского войска и были прогнаны; вернувшись в свои пределы, ожесточенная толпа, не более прежнего склонная к миру, начала бранить вождей, что они рискнули сразиться, тогда как римляне превосходят их военным искусством; для эквов-де удобнее опустошения и набеги, и рассеянные повсюду многочисленные отряды с большей надеждой на удачу ведут войну, чем хоть и многолюдная, но одна армия.

3. Итак, оставив отряд на защиту лагеря, они выступили и столь грозно напали на римские пределы, что паника распространилась до самого города. Неожиданность еще увеличивала страх, так как меньше всего можно было бояться опустошений со стороны побежденного и почти осажденного в собственном лагере врага, а испуганные поселяне, вбегая в ворота, говорили не об опустошении и не о небольших отрядах грабителей, а, преувеличивая все под влиянием пустого страха, кричали, что близка армия, состоящая из легионов врагов, и что они несутся к городу колоннами, готовыми к нападению. Эти неверные слухи в еще более искаженном виде передавались другим. Беготня и крики призывавших к оружию очень походили на панику в захваченном врагами городе. В это время случайно вернулся в Рим с Альгида консул Квинкций. Прибытие его успокоило страх; когда волнение улеглось, он, порицая за робость перед побежденными врагами, расставил караулы у ворот. Затем созван был сенат; объявив с одобрения отцов суды закрытыми[237 - …объявив с одобрения отцов суды закрытыми… – Закрытие судов и прекращение всякой общественной деятельности объявлялось с одобрения сената в случаях опасности, угрожавшей государству, или траура.] и оставив префектом в городе Квинта Сервилия, он выступил для охраны пределов, но не нашел врага в полях. Другой консул вел дело блистательно: зная, где пойдет неприятель, он напал на него, обремененного добычей и потому двигавшегося медленно, и сделал грабеж гибельным для него. Немногие враги избежали засады; вся добыча была отобрана. Так, с возвращением консула Квинкция в город, окончилось закрытие судов, продолжавшееся четыре дня.

Затем Квинкций произвел ценз[238 - Затем Квинкций произвел ценз… – Первый ценз, упоминаемый Титом Ливием после Сервия; так как цензоров еще нет, то его производят консулы.] и принес очистительную жертву. Говорят, что насчитано было сто четыре тысячи семьсот четырнадцать граждан, кроме сирот и вдов. В стране эквов не совершилось затем ничего достойного внимания. Они удалились в свои города, не оказав сопротивления сожжению и разграблению своего имущества. Консул, пройдя с целью опустошения несколько раз по всей неприятельской стране с войском, готовым к нападению, вернулся в Рим с огромной славой и добычей.

4. Затем консулами были Авл Постумий Альб и Спурий Фурий Фуз [464 г.]. Имя Фуриев некоторые пишут как Фузии; я напоминаю об этом, чтобы кто-нибудь это изменение имени не принял за наименование двух разных лиц. Не подлежало сомнению, что один из консулов будет вести войну с эквами. И вот они обратились за помощью к эцетрийским вольскам, и когда она была оказана с полной готовностью, – до такой степени эти народы соперничали между собою в непримиримой ненависти к римлянам! – начались усиленные приготовления к войне. Герники узнают об этом и предупреждают римлян об отпадении эцетрийской общины к эквам. Возбуждала подозрение и колония Антий, потому что по взятии города оттуда бежало большое количество народа к эквам; и действительно, во время войны с эквами это были самые свирепые воины. Когда затем эквы были разбиты и загнаны в крепости, эта шайка распалась и вернулась в Антий, она возбудила против римлян колонистов[239 - …возбудила против римлян колонистов… – Выражение Тита Ливия неточно: он говорит здесь лишь о прежних обитателях Антия, а не о последних колонистах.], которые и сами по себе уже не отличались верностью. И когда, еще до полной организации этого дела, сенату было доложено, что готовится отпадение, то консулам дано было поручение, вызвав в Рим главных лиц колонии, допросить их, что там затевается. Прибыв немедленно, они представлены были консулами в сенат и на предложенные вопросы дали такие ответы, что, уходя, возбудили еще большее подозрение, чем когда пришли.

С этого времени война считалась вне сомнения. Один из консулов, Спурий Фурий, на долю которого выпало это дело, отправившись против эквов, нашел в земле герников врагов, производивших опустошение, и, не зная об их многочисленности, так как они нигде не показывались все вместе, безрассудно пустил в бой неравное по силам войско. Отраженный при первой же стычке, он удалился в лагерь. Но это не был конец опасности: и в ближайшую ночь, и в следующий день лагерь был осаждаем и штурмуем с такою силой, что нельзя было даже вестника послать оттуда в Рим. Герники сообщили о неудачной битве и об осаде консула с войском и так напугали сенаторов, что другому консулу, Спурию Постумию, было предписано озаботиться, как бы государство не понесло какого-либо ущерба, каковая форма сенатского постановления всегда считалась признаком критического положения[240 - …каковая форма сенатского постановления всегда считалась признаком критического положения. – Сенатское постановление такого рода называлось постановлением о крайних мерах (ultimum senatus consultum) и давало неограниченную власть высшим должностным лицам, чаще всего консулам, а иногда и другим магистратам.]. Признано было за лучшее, чтобы сам консул оставался в Риме вербовать всех способных носить оружие, а на помощь лагерю был послан с союзным войском Тит Квинкций, как заместитель консула[241 - …на помощь лагерю был послан с союзным войском Тит Квинкций как заместитель консула. – Посылаемый заместитель (pro consule; позже proconsul) имел лишь военную власть, которой мог пользоваться только вне города; обыкновенно это делалось, когда ни одного консула не было в городе. Это первый случай назначения заместителя консула.]. Для пополнения же армии приказано было латинам, герникам и колонистам Антия дать Квинкцию наскоро набранных воинов[242 - …приказано было латинам, герникам и колонистам Антия дать Квинкцию наскоро набранных воинов… – Так как в Риме набираются все способные носить оружие, то и от союзников требуются резервы.] – так назывались тогда внезапно требуемые вспомогательные войска.

5. В течение тех дней много происходило передвижений и приступов с разных сторон, так как враги, пользуясь численным превосходством, решились всячески тревожить римские силы, рассчитывая, что их не хватит на все. Одновременно штурмовали лагерь, часть же войска отправили опустошать римские поля, а если представится удобный случай, то попробовать напасть и на сам город. Луций Валерий был оставлен на защиту города, а консул Постумий отправлен остановить опустошение страны. И нигде не сделано было никаких упущений по части бдительности или усердия: в городе были расставлены караулы, перед воротами патрули, а на стенах сторожевые посты, вместе с тем на несколько дней закрыты суды, что было неизбежно ввиду такого великого смятения. Тем временем консул Фурий, сперва спокойно переносивший осаду в лагере, сделал вылазку через задние ворота против неосторожного врага[243 - …сделал вылазку через задние ворота против неосторожного врага… – Так как задние ворота (porta decumana) находились на стороне лагеря, наиболее удаленной от неприятеля, то он и не ждал нападения оттуда; в этом смысле он назван «неосторожным».], и хотя имел возможность преследовать его, но остановился, опасаясь нападения на лагерь с какой-нибудь другой стороны.

Легат Фурий, брат консула, зашел слишком далеко; увлекаемый желанием преследовать, он не заметил удаления своих и нападения врагов с тыла. Отрезанный таким образом, после многих неудачных попыток проложить себе путь к лагерю, он пал, храбро сражаясь. Равным образом консул, получив известие, что брат его окружен, вернулся в бой и, врезавшись безрассудно в гущу врагов вопреки требованию осторожности, был ранен и едва вырван окружающими; это смутило его воинов и увеличило храбрость врагов: смерть легата и рана консула воспламенила их, а затем уже никакая сила не могла сдержать их, тогда как римляне, уступая уверенностью и силами, были загнаны в лагерь и осаждены; дело дошло бы до крайней опасности, если бы не явился на выручку Тит Квинкций с чужеземными силами – войском, состоявшим из латинов и герников. Напав с тыла на эквов, обративших все свое внимание на римский лагерь и яростно показывавших голову легата, он окружил огромные полчища врагов, а вместе с тем по данному издали сигналу сделана была вылазка и из лагеря. Избиение эквов на римской земле было менее значительно, но бегство более беспорядочно. Когда они, блуждая врассыпную, гнали добычу, то Постумий сделал на них нападение в нескольких местах, где целесообразно были расположены отряды. Бежав в беспорядке, они наткнулись на победителя Квинкция, возвращавшегося с раненым консулом. Тогда консульское войско в блистательном сражении отомстило за рану консула, смерть легата и избиение когорт. Много в те дни и с той и с другой стороны было причинено и принесено потерь; соблюдая достоверность, трудно в таком древнем событии с точностью обозначить, сколько народу принимало участие в боях или пало; но Валерий Антиат решается подвести итог: римлян пало в земле герников 5800, а консул Авл Постумий убил 2400 грабителей из эквов, которые бродили по римским полям с целью производить опустошения; гораздо больший урон понесли остальные полчища, гнавшие добычу и наткнувшиеся на Квинкция, – он утверждает, что на основании точных исследований число убитых простиралось до 4230 человек[244 - …Валерий Антиат… утверждает, что на основании точных исследований число убитых простиралось до 4230 человек. – Валерий Антиат (I в. до н. э.) – римский историк-анналист. Славился преувеличениями; достоверность приводимых им сведений, и особенно цифр, вызывала большие сомнения. Тит Ливий, избегающий обыкновенно называть точные цифры, с недоверием относился к вычислениям Валерия Антиата, внесшего много неверных известий в свою «Римскую историю», где были описаны события с основания Рима до времени Суллы, по крайней мере, в 75 книгах.].

По возвращении в Рим суды были открыты. Казалось, что небо на широком пространстве пылает; являлись перед глазами или представлялись напуганному воображению и другие знамения. Для предотвращения этих ужасов назначено было трехдневное празднество, во время которого толпы мужчин и женщин наполняли храмы богов, испрашивая у них милости. Затем сенат распустил по домам когорты латинов и герников, выразив им признательность за усердную службу, тысяча же воинов антийцев, явившихся на помощь слишком поздно, уже после сражения, были отосланы почти с позором.

6. Затем созваны были комиции; консулами были выбраны Луций Эбуций и Публий Сервилий [463 г.]. В консульство они вступили в секстильские календы, с которых тогда начинался год[245 - В консульство они вступили в секстильские календы, с которых тогда начинался год. – Год служебный начинался 1 августа, тогда как год гражданский – 1 марта.]. Время года было вообще тяжелое, а в тот год еще распространилась моровая язва в городе и по деревням, на людей и на скот; болезнь усилилась вследствие того, что из боязни опустошений были приняты в город скот и поселяне. Это скопление всякого рода живых существ стесняло и горожан, так как распространялось необычное зловоние, и поселян, которые, будучи согнаны в тесные жилища, страдали от жара и бессонницы; а взаимные услуги и просто общение вело к распространению болезни. С трудом можно было переносить эти несчастия, как вдруг послы герников приносят весть, что соединенные силы эквов и вольсков расположились лагерем на их земле и оттуда огромное войско опустошает их пределы. Уже сама малочисленность сената показывала союзникам, что государство находится в стесненном положении вследствие моровой язвы, а кроме того, им дан был печальный ответ, чтобы герники с латинами собственными силами защищали свое достояние: внезапно обрушившийся гнев богов губит Рим болезнью; если эта беда хоть сколько-нибудь ослабеет, как год назад тому, то они помогут союзникам, как это делали и в других случаях. Союзники удалились, неся домой на печальную весть еще более печальный ответ, так как им самим приходилось выдерживать войну, которую они с трудом выдержали бы даже при содействии римских сил. Но враг не особенно долго оставался в земле герников; оттуда он направляется в римские поля, опустошенные и без бедствий войны. Не встречая никого даже безоружного и проходя по местам не только незащищенным, но и необработанным, они дошли до третьего камня по дороге, ведущей от Рима в Габии.

Римский консул Эбуций умер; товарищ его Сервилий был еще жив, но подавал мало надежды на выздоровление. Поражены были болезнью большая часть лиц, стоящих во главе государства, большая часть сенаторов, почти все лица призывного возраста, так что не только для похода, как того требовали тогдашние обстоятельства, но даже для караулов на месте едва хватало сил. Обязанности караульных исполняли даже сенаторы, которым позволяли года и состояние здоровья; плебейские эдилы[246 - …плебейские эдилы… – Плебейских эдилов (эдилы, первоначально – помощники трибунов) Тит Ливий упоминает здесь в первый раз, ставя их непосредственно за консулами.] обходили караулы и заботились о размещении их; к ним перешли высшее управление государством и верховная власть, принадлежавшая консулам.

7. Покинутое, лишенное главы и сил государство защищали боги-хранители и покровительница города Фортуна, вложив вольскам и эквам мысль быть более грабителями, чем врагами: в их сердцах не возникло надежды не только овладеть стенами Рима, но даже подойти к ним, и, увидав издали город и высокие холмы, они не захотели занять их; напротив того, по всему лагерю поднялся шум: зачем без дела тратить время в запустелых и покинутых полях среди гниющих трупов животных и людей, не получая добычи, когда можно идти в нетронутые опустошением места, в богатые тускуланские поля? И вот, внезапно схватив знамена, они перешли поперечными дорогами через лабиканские поля на Тускуланские холмы. Туда обратилась вся сила и все невзгоды войны. Между тем герники и латины, побуждаемые не только состраданием, но и стыдом, если они не задержат общего врага, двигающегося на Рим и готового к нападению, и не подадут никакой помощи осажденным союзникам, соединенными силами направляются к Риму. Не найдя там врага, они, руководясь слухами и следами, повстречали его, когда он шел с Тускуланских холмов в Альбанскую долину. Тут произошел далеко не равный бой, и верность союзников в данный момент принесла им несчастье.

Болезнь в Риме произвела не меньшее опустошение, чем оружие в рядах союзников. Остававшийся в живых единственный консул умер; умерли и другие славные мужи – авгуры Маний Валерий и Тит Вергиний Рутил и старший курион[247 - …и старший курион… – Каждая из тридцати курий имела свои священнодействия, который совершал так называемый курион (curio); во главе стоял старший (или главный) курион (curiomaximus), объявлявший об общих праздниках курий. Это первое упоминание о таком курионе.] Сервий Сульпиций; сильное опустошение производила болезнь и среди малоизвестных лиц. Не находя помощи у людей, сенат направил народные молитвы к богам; отдано было приказание отправиться на молитву с женами и детьми и испрашивать милости богов. Так как каждого побуждала к этому своя беда, то, получив распоряжение со стороны властей, они наполняют все капища. Распростертые всюду матроны, отирающие своими волосами храмы, испрашивают у разгневанных небожителей милость и прекращение мора.

8. Затем пострадавшие от болезни начали мало-помалу поправляться, потому ли, что испрошена была милость богов, или потому, что уже прошло тяжелое время года. Когда умы обратились уже к заботе о государственных делах, после нескольких междуцарствий[248 - …после нескольких междуцарствий… – Был обычай, чтобы первый междуцарь не производил выборов. Междуцарь (интеррекс) выбирался сенаторами для проведения выборов в случае гибели обоих консулов. Каждый междуцарь оставался в должности пять дней, затем назначался преемник. – Примеч. ред.] Публий Валерий Публикола, на третий день по вступлении в звание междуцаря, провозглашает консулами[249 - …провозглашает консулами… – Точнее следовало бы сказать: «провозглашает (как председатель собрания), что народ избрал в консулы…»] Луция Лукреция Триципитина и Тита Ветурия (или, быть может, Ветузия) Гемина [462 г.]. За три дня до секстильских ид[250 - За три дня до секстильских ид… – Т. е. 1 августа. Римский календарь был лунным, а дни считались по нонам, идам и календам. Нонами назывались шесть дней месяцев марта, мая, июня и октября, со 2 по 7 число, а в другие месяцы – со 2 по 5. По окончании нон начинались иды, которые продолжались восемь дней, т. е. в месяцах марте, мае, июне и октябре до 15 числа, а в другие месяцы – до 13. После ид следовали календы, которые продолжались до 1 числа следующего месяца включительно. Римляне говорили не: «Такой-то день месяца», но: «Такой-то день до нон (или ид, или календ) такого то месяца». – Примеч. ред.] они вступают в консульство, когда государство уже достаточно оправилось, так что не только могло остановить нападение, но и само сделать его. Поэтому, когда герники известили, что враги перешли в их пределы, им охотно была обещана помощь. Было собрано два войска, которые были вверены консулам. Ветурий был отправлен в землю вольсков вести наступательную войну, Триципитин же, посланный в землю союзников, чтобы остановить опустошение, не пошел дальше пределов герников. Ветурий в первой битве разбивает и обращает в бегство врагов; от Лукреция же, пока он был в земле герников, ускользнул отряд грабителей, прошедший Пренестинскими горами и оттуда спустившийся в равнину. Они опустошили поля Пренесты и Габий, а из Габий повернули на Тускуланские холмы; наведен был великий страх и на Рим – не столько по недостатку сил для отражения нападения, сколько вследствие неожиданности его.

Префектом города был Квинт Фабий. Вооружив молодежь и расставив караулы, он устранил всякую опасность и успокоил умы. Поэтому враги, награбив добычу из ближайших мест, не рискнули подступить к городу; когда же, повернув, шли назад, ослабляя бдительность по мере удаления от города, то наткнулись на консула Лукреция, который, уже разведав раньше пути, построил войско и ждал битвы. И вот подготовленные римляне нападают на пораженных неожиданностью врагов и, значительно уступая им числом, обращают в беспорядочное бегство огромные полчища и, загнав их в долину, ввиду трудности выхода оттуда, окружают их. Здесь вольское племя было почти истреблено. В некоторых летописях я нахожу известие, что в битве и во время бегства были убиты 13 470 человек, взяты в плен живыми 1750 и принесено домой 27 военных знамен; хотя в числе и допущено некоторое преувеличение, но, во всяком случае, избиение было жестокое. Победоносный консул, захватив большую добычу, вернулся на прежнюю стоянку. Затем консулы объединяют войска, сводят вместе свои ослабленные силы и вольски с эквами. В тот год это была третья битва. Такая же удача сопровождала и это сражение: враги были разбиты, а лагерь их отнят.

9. Таким образом, Римское государство вернулось к прежнему положению, и счастье в войне немедленно вызвало волнение в городе. Народным трибуном в том году был Гай Терентилий Гарса. Решив, что отсутствие консулов открывает простор для трибунских интриг, он в течение нескольких дней обвинял перед плебеями патрициев в гордости, особенно же нападал на власть консулов как чрезмерную и нетерпимую в свободном государстве. Ведь только по имени она менее ненавистна, по существу же чуть ли не ужаснее царской власти; вместо одного господина принято два, с неограниченной, не знающей меры властью: ничем не стесняемые и не удерживаемые, они применяют к плебеям все угрозы и все казни, указанные в законах. Во избежание увековечения этого произвола он собирается предложить законопроект о назначение пяти мужей для составления законов о власти консулов; какие права по отношению к себе дарует народ, теми и будет пользоваться консул, а не станет считать законом собственное желание и произвол[251 - … какие права по отношению к себе дарует народ, теми и будет пользоваться консул, а не станет считать законом собственное желание и произвол. – За отсутствием писаных законов и ввиду того, что законы знали лишь патриции (преимущественно жрецы), консулы имели полную возможность произвольно толковать законы и теснить плебеев в пользу патрициев. Начинающаяся борьба, вызванная не нищетой, а желанием защитить себя от высокомерия знати, длилась почти сто лет.].

С опубликованием этого законопроекта патриции стали бояться, как бы в отсутствие консулов им не попасть под ярмо нового закона; но префект города Квинт Фабий созывает сенат и с таким ожесточением нападает на предложение и автора его, что даже если бы оба консула восстали против трибуна, то ничего не прибавили бы к его угрозам и запугиванию, – он говорил, что Гарса строит козни и, пользуясь удобным случаем, нападает на государство. Если бы в предыдущий год, во время эпидемий и войны, разгневанные боги послали трибуна, похожего на него, то не было бы никакого спасения. После смерти обоих консулов, когда государство страдало от болезни, при всеобщем смятении он внес бы законопроект об уничтожении консульской власти в государстве и стал бы вождем вольсков и эквов при осаде города. Да разве, наконец, он не имеет права, в случае высокомерного или жестокого поступка консула против какого-нибудь гражданина, привлечь того к ответу и обвинять перед судом тех самых людей, один из которых обижен? Не консульскую, а трибунскую власть делает он ненавистной и невыносимой, возвращая ей после успокоения и примирения с патрициями прежний преступный характер. И он не обращается к нему, Терентилию, с просьбой прекратить начатое. «Вас, – говорит Фабий, – прочие трибуны, мы просим прежде всего принять во внимание, что ваша власть установлена для охраны отдельных лиц, а не для гибели всех; вы выбраны трибунами плебеев, а не врагами патрициев. Нападение на покинутое государство нам приносит горе, а против вас возбуждает ненависть; вам следует уменьшить не права свои, а ненависть против вас. Убедите товарища, чтобы он отложил все дело до прибытия консулов. Даже эквы и вольски не воспользовались в прошлом году смертью консулов от эпидемии и не преследовали нас настойчиво и высокомерно жестокой войной».

Трибуны переговорили с Терентилием, и, когда предложение, по-видимому, было отложено, а на самом деле взято назад, немедленно были призваны консулы.

10. Лукреций вернулся с огромной добычей и с гораздо большей славой, которой он придал еще больший блеск тем, что разложил всю добычу на Марсовом поле[252 - …придал еще больший блеск тем, что разложил всю добычу на Марсовом поле… – Так как он собирался требовать триумф, то остался вне города; там же происходило и обсуждение предложения трибуна.], где в течение трех дней всякий мог узнать свое и взять. Остальное, чему не нашлось хозяев, было продано. По общему мнению, консулу следовало дать триумф, но дело было отложено, так как трибун повел речь о законопроекте; этот вопрос консул признал более важным. Несколько дней он был обсуждаем в сенате и перед народом. Наконец трибун уступил обаянию консула и взял назад предложение. Тогда полководцу и войску воздана была подобающая честь: вождь праздновал триумф над вольсками и эквами, а за ним следовали его легионы. Другому консулу предоставлено было с овацией[253 - …с овацией… – Овация – малый триумф, который предоставлялся победившему полководцу, если не хватало оснований для триумфа. В то время как триумфатор въезжал в город на позолоченной колеснице, запряженной четверкой белых коней, в облачении Юпитера, с лавровым венком на голове, сопровождаемый кликами «Ио, триумф!», – полководец, удостоенный овации, вступал в город пешком или верхом на коне и был одет в тогу-претексту, с миртовым венком на голове; при овации полководец приносил в жертву овцу, тогда как триумфатор закалывал при жертвоприношении быка.] вступить в город без войск.

В следующий затем год новым консулам – то были Публий Волумний и Сервий Сульпиций – пришлось мириться с законопроектом Терентилия, предложенным всей коллегией. В том году [461 г.] казалось, что небо пылает, и было страшное землетрясение; поверили, что корова заговорила, к известию о которой в предыдущем году отнеслись с недоверием. Между прочими предзнаменованиями падали с неба, точно дождь, куски мяса, которые, как рассказывают, подхватывали птицы, летавшие среди них в огромном количестве; упавшее же мясо лежало разбросанным несколько дней, не издавая зловония. Духовные дуумвиры обратились к Книгам[254 - …обратились к Книгам. – Речь о Сивиллиных книгах, которые представляли собой собрание предсказаний в стихотворной форме. К ним обращались за советом в случае особенных знамений, для которых не было указано умилостивительных жертв в книгах понтификов. Сивиллины книги находились в ведении двух мужей (дуумвиров по священным делам), позже десяти (децемвиров), но они заглядывали в книги лишь по распоряжению сената.]. Предсказывались опасности от сборища чужеземцев: может-де произойти нападение на возвышенные пункты города и отсюда возникнуть побоище. Также было дано предостережение воздерживаться от мятежей. Трибуны жаловались, что это сделано с целью помешать законопроекту; предстояла великая борьба.

Но вот, как бы для того, чтобы ежегодно повторялся обычный круг событий, герники сообщают, что вольски и эквы, несмотря на истощение, снова собирают войска; центральное управление находится в Антии, а в Эцетрах открыто собираются на совещания антийские колонисты; там руководство, а тут средства для войны. Когда это было сообщено сенату, издается распоряжение о наборе. Консулам приказано распределить руководство войной между собой, чтобы один взял на себя вольсков, а другой – эквов.

Трибуны открыто заявляли на форуме, что рассказы о войне с вольсками одна комедия и что герникам дана роль в ней. Уже даже и не доблесть угнетает свободу римского народа, а издеваются над ней, прибегая к уловкам. Так как уже невероятно, чтобы почти совершенно уничтоженные вольски и эквы сами могли поднять оружие, то выискивают новых врагов, бесчестят верную и близкую колонию. Объявляют войну невинным антийцам, а ведут ее с римскими плебеями, которых хотят поскорее вывести из города, навьючив оружием; изгнанием и удалением граждан мстят трибунам. Результат всего этого один: законопроект погиб, если они, имея дело в своих руках, находясь дома, будучи еще мирными гражданами, не примут мер, чтобы не потерять обладания городом, чтобы не наложить на себя ярма. Если есть мужество, то не будет недостатка в средствах; все трибуны единодушны. Извне ничто не грозит, нет никакой опасности; в предыдущем году боги позаботились о том, чтобы можно было безопасно защищать свободу. Так рассуждали трибуны.

11. В другой стороне форума консулы, приказав поставить перед их глазами кресла, попробовали производить набор. Туда бегут трибуны и увлекают за собой толпу. Немногие были вызваны как бы для выяснений, но тотчас же началось насилие. Кого только ликтор схватывал по приказанию консула, того трибун приказывал отпустить. Не право руководило действиями каждого, а уверенность в превосходстве; силою приходилось домогаться того, к чему кто стремился.

Как вели себя трибуны, препятствуя набору, так действовали и патриции, мешая проведению законопроекта, который был предлагаем во все дни комиций. Когда трибуны отдавали народу приказание разойтись по трибам, то начиналась драка[255 - Когда трибуны отдавали народу приказание разойтись по трибам, то начиналась драка… – По прочтении предложения председательствующий чиновник приглашал присутствующих для подачи голосов разойтись по трибам, для которых на Комиции были особые места. Исполнению распоряжения мешали молодые патриции.], так как патриции противились удалению их. И старейшие из них почти не принимали участия, так как нужны были не советы, а лишь безрассудство и дерзость. Сторонились часто и сами консулы, чтобы среди всеобщей сумятицы не понесло ущерба обаяние их власти.

Жил тогда некто Цезон Квинкций, юноша решительный, отличавшийся как знатностью рода, так и огромным ростом и физической силой. К этим дарам богов он сам присоединил много военных отличий и красноречие на форуме, так что не было в государстве человека более речистого и более храброго. Стоя в толпе патрициев и будучи выше всех на целую голову, он один сдерживал нападения трибунов и неистовство толпы, точно совмещал в своем голосе и силах всю мощь диктатора и консула. Под его предводительством много раз были прогоняемы с форума трибуны и разгоняемы и обращаемы в бегство плебеи; если кто выступал против него, то уходил побитым и в разорванной одежде; было ясно, что если такой образ действий будет возможен и далее, то законопроект не будет проведен.

Когда уже почти все другие трибуны были в замешательстве, то один из всей коллегии Авл Вергиний назначил Цезону срок явиться в суд по обвинению в уголовном преступлении. Это скорее ожесточило, чем устрашило суровый нрав; тем яростнее он стал сопротивляться законопроекту, раздражать плебеев и преследовать трибунов, как бы формально объявив им войну. А обвинитель позволял подсудимому неистовствовать, раздувал пламя ненависти против него и собирал материал для обвинения; тем временем он внес законопроект не столько в надежде провести его, сколько с целью увеличить безрассудство Цезона. Тут все многочисленные необдуманные слова и поступки молодежи обрушились на одного подозрительного Цезона. Как бы то ни было, но законопроекту оказывали сопротивление. И Авл Вергиний неоднократно говорил плебеям: «Понимаете ли вы уже, квириты, что нельзя одновременно и оставить в числе граждан Цезона, и получить желаемый вами закон? Впрочем, что я говорю о законе? Он стоит на дороге к свободе! Своим высокомерием он превосходит всех Тарквиниев. Ждите, пока станет консулом или диктатором тот, который, будучи частным лицом, как вы видите, царствует благодаря своей силе и дерзости». Многие соглашались, жалуясь, что они побиты, и даже настаивали, чтобы трибун довел дело до конца.

12. И уже близок был день суда, и ясно было, что, по убеждению большинства, с вопросом об осуждении Цезона тесно связан вопрос о свободе. Тут, наконец, поневоле, вызывая еще большее отвращение, он стал заискивать расположения отдельных лиц. Его сопровождали близкие люди, стоящие во главе государства. Тит Квинкций Капитолин, бывший три раза консулом, указывая на многочисленные военные отличия свои и своего рода, утверждал, что ни в роде Квинкциев, ни вообще в Римском государстве не было человека столь талантливого и притом так рано обнаружившего доблесть. В первый раз Цезон служил воином в его армии и не раз сражался против врагов на его глазах. Спурий Фурий говорил, что подсудимый, будучи послан Квинкцием Капитолином, помог ему в критическую минуту; по его мнению, никто в отдельности не содействовал более благоприятному исходу дела. Консул предшествующего года Луций Лукреций, чьи славные деяния были свежи, уделял часть своей славы Цезону, упоминал о битвах, говорил о его отменных подвигах и в походах, и в сражениях, настойчиво советовал удержать лучше в числе своих граждан, а не делать чужим этого талантливого юношу, наделенного всеми дарами природы и счастья, который станет важной опорой могущества всякого государства, в какое бы он ни пришел. Дурные его качества, горячность и дерзость, все больше исчезают с возрастом, желательное же – рассудительность – увеличивается со дня на день. Так как пороки старятся, а доблесть крепчает, то пусть они позволят такому способному мужу дожить до старости в государстве.

Находившийся тут же отец его, Луций Квинкций, по прозванию Цинциннат, не стал повторять перечень его заслуг, чтобы не усилить негодования, а просил снисхождения к заблуждениям молодости, умолял подарить сына отцу, не оскорбившему никого ни словом, ни делом. Но одни или из почтения к Цинциннату, или из страха перед его сыном как бы не слушали просьб, а другие, жалуясь на побои, нанесенные им и их близким, давали суровые ответы и тем наперед показывали, каков будет их приговор.

13. Кроме всеобщей ненависти, к подсудимому предъявлено было одно тяжкое обвинение, свидетелем по которому был Марк Вольсций Фиктор, бывший за несколько лет перед тем народным трибуном. Он говорил, что немного спустя после морового поветрия он наткнулся на юношей, бесчинствовавших на Субуре[256 - …на Субуре. – Субура – шумная улица Рима, лежала между холмами Эсквилин, Виминал и Квиринал. Позже это была из наиболее заселенных улиц, которая пользовалась дурной репутацией.]. Там произошла драка, и его старший брат, еще не совсем оправившийся от болезни, упал от удара кулаком, нанесенного ему Цезоном; еле живого, его на руках отнесли домой, где он и умер, по убеждению многих, именно от этого удара; между тем консулы предшествующих лет не позволили ему преследовать виновного судебным порядком. Эти громкие заявления Вольсция до того возбудили народ, что Цезон едва не сделался жертвою нападения толпы.

Вергиний приказывает схватить его и заключить в оковы. Патриции встречают насилие насилием. Тит Квинкций кричит, что нельзя до приговора, без разбирательства подвергать оскорблениям того, кто привлечен по уголовному делу и над кем скоро будет суд. Трибун заявляет, что он не будет казнить его ранее приговора, но до дня суда хочет содержать его в тюрьме, чтобы римский народ имел возможность наказать убийцу. Призванные на помощь другие трибуны, предложив среднюю меру, исполнили свой долг защитников: запретив заключать подсудимого в оковы, они объявили, что он должен явиться на суд, а в случае неявки представить народу денежное обеспечение. Возникало сомнение относительно суммы обеспечения; решение этого вопроса передается сенату. Пока происходило совещание сенаторов, подсудимого держали на форуме. Решено было представить поручителей; каждого из них обязали взносом в три тысячи медных ассов; а сколько их представить, должны были решить трибуны. Они определили десятерых. Этим поручителям обвинитель выдал подсудимого на поруки[257 - Этим поручителям обвинитель выдал подсудимого на поруки. – И в позднейшее время желавший добровольно удалиться в изгнание выставлял поручителей, оставляя им в обеспечение свое имущество.]. То был первый случай представления поручителей казне. Отпущенный с форума, он в следующую же ночь удалился в изгнание к этрускам. Хотя в день суда и выставляли в объяснение его неявки выселение его в изгнание, тем не менее под председательством Вергиния происходили комиции[258 - …тем не менее под председательством Вергиния происходили комиции… – По-видимому, Вергиний хотел настоять на смертной казни, но в этом ему помешали товарищи.]; но призванные на помощь товарищи его распустили собрание. Деньги были взысканы с отца так сурово, что, продав все имущество, он некоторое время жил за Тибром в отдаленной хижине, точно изгнанник.

14. Судебное разбирательство по этому делу и опубликование законопроекта держали государство в напряженном состоянии; внешних войн не было. Трибуны, точно одержав победу, считали законопроект уже почти проведенным, патриции были напуганы изгнанием Цезона и, поскольку это касалось знатнейших из них, отступились от участия в государственных делах; но молодежь, преимущественно составлявшая компанию Цезона, еще более озлобилась на плебеев и не потеряла присутствия духа. Но особенно полезным в этой борьбе оказалось для них то, что они несколько сдерживали свою стремительность. Как только после изгнания Цезона зашла речь о законопроекте и трибуны, попытавшись удалить их, подали повод, они, в сопровождении целой армии клиентов, сделали дружное нападение на трибунов. Никто не ушел домой оттуда, снискав единолично большую славу или вызвав большее ожесточение[259 - …снискав единолично бульшую славу или вызвав большее ожесточение… – Как это было с Цезоном, который выделялся из всех патрициев.]: плебеи жаловались, что вместо одного Цезона их стала тысяча.