Пятиозерье

Замок щелкнул раз, другой – казалось, что его отпирали изнутри, не дождавшись от застенчивого гостя ни звонка, ни стука. Дверь приоткрылась – но никто за нею не стоял. Тамерлан шагнул внутрь.

…Занавески были задернуты, но неплотно – яркий солнечный свет врывался в щели лучами театрального прожектора, освещая отдельные детали обстановки – другие тонули в полумраке, почти не различимые. Впрочем, мальчику видимых неудобств это не доставило. По мере того, как он скользил взглядом по комнате, зрачки его сокращались и расширялись, – почти мгновенно.

Комната роскошью не блистала: стол с настольной лампой, двустворчатый шкаф, тумбочка. Аккуратно заправленная кровать. На столе стопочка книг и фотография – черно-белый портрет в застекленной деревянной рамке – именно он привлек внимание Тамерлана. Он подошел, взял снимок в руки, долго разглядывал изображенную на нем женщину. На вид лет пятьдесят, приятное, немного усталое лицо, – в общем, самая обыкновенная фотография. Но мальчик всматривался и всматривался в нее… Потом положил на стол, поднес к портрету ладонь. Низко, почти касаясь стекла, подержал руку над снимком, закрыв глаза. Покачал головой…

Снял со стены другую фотографию – простенькую, без рамки, наверняка сделанную “мыльницей”. Эта изображала улыбающуюся Свету на фоне сосен и озера. Тамерлан положил ее рядом с портретом – в лицах двух женщин явно просматривалось фамильное сходство.

Он повторил манипуляцию с низко опущенной ладонью, вновь закрыв глаза. Недоуменно пожал плечами. Отошел от стола и застыл на середине комнаты, так и не открыв глаз. Простоял несколько секунд неподвижно. Затем стряхнул оцепенение и быстрыми, уверенными движениями восстановил статус-кво.

Уже двинувшись к выходу, он еще раз окинул взглядом комнату. Вернулся к столу и перевернул белеющий рядом с лампой лист бумаги. С обратной стороны обнаружилась записка.

МЕНЯ ЗОВУТ СВЕТА. СВЕТЛАНА ИГОРЕВНА ПОЛЛАК. Я РАБОТАЮ ЗДЕСЬ, В ЛАГЕРЕ “ВАРЯГ”, БИБЛИОТЕКАРЕМ.

…Выйдя из домика и притворив дверь, Тамерлан недолго постоял на низеньком крылечке, на этот раз даже не притрагиваясь к ручке – замок сам собой дважды щелкнул, запираясь.

Потом мальчик негромко сказал:

– Это она. И – не она.

05 августа, 14:23, окрестности ДОЛ “Варяг”.

В огороде опять кто-то побывал. Похозяйничал. Пошуровал. Неторопливо и уверенно. Именно – по-хозяйски. Как говорят – с расчетом на длительную перспективу…

Федор Павлович стоял неподвижно, на лице эмоций не проявлялось. Но внутри набирал силу шторм. Ураган. Тайфун с ласковым женским именем. Тайфун Эриния. Или – тайфун Фурия. Или – Немезида. Или Медуза Горгона. Федор Павлович любил читать на досуге греческие мифы – во “взрослых” переводах.

Федор Павлович Обушко, завхоз ДОЛ “Варяг” (на одолженном именно у него велосипеде Пробиркин совершал свои утренние прогулки) был сухоньким старичком на исходе седьмого десятка.

Завхозом он стал три года назад, вновь вернувшись к трудовой деятельности после нескольких лет беззаботного, но и безденежнего пенсионерского житья.

Конечно, зарплата завхоза, как и прочих сотрудников, была в “Варяге” символической. Но проработавший не один десяток лет на материально-ответственных должностях Федор Павлович хорошо умел обращать свой богатейший опыт в ощутимую прибавку к жалованью.

Горловой, тоже не вчера родившийся, об одних его комбинациях знал, о других догадывался, а третьих не мог вообразить и при самом смелом полете фантазии – но смотрел на всё сквозь пальцы. Завхозу кристальной честности, что ни говори, надо платить столько, чтобы увольнение и потеря зарплаты казались самым страшным наказанием.

А у Обушко, тертого калача, отчетность всегда пребывала в идеальном порядке и ни одна проверка никогда не обнаруживала недостач подотчетных ценностей… Да и то сказать, в подпольные Корейко он не метил, всю жизнь брал по чину , и в результате благополучно избежал как тюремных нар, так и, уже в рыночные времена, карьеры нового русского.

Спокойная жизнь в “Варяге” Павлу Федоровичу нравилась главным образом из-за того, что окружали его здесь люди молодые, реже среднего возраста, – общество сверстников, где любимыми темами разговоров служили свои и чужие болезни да прибавки к пенсии, Обушко тихо ненавидел.

Единственной потерей, о которой сожалел завхоз, вернувшись к трудовой деятельности, стало огородничество на шести сотках – пристрастился за годы пенсионерского житья. Сотки, конечно, никуда не делись, но на беду участок Павла Федоровича с небольшим аккуратным домиком находился в сотне километров к югу от Петербурга. “Варяг” – чуть ближе. Но к северу.

До родных грядок удавалось добраться только в сентябре, после окончания сезона в лагере – как раз все поспевало и работы было невпроворот, но три долгих месяца Обушко тосковал по утраченному хобби.

И на третье свое лето в “Варяге” завхоз-огородник не выдержал. Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стал универсальный мотоблок. Сей агрегат привез откуда-то Горловой в качестве шефской помощи (а может, какой-нибудь папаша расплатился таким образом за пребывание чада в течение пары смен в лагере – бартер путевок начальник практиковал широко).

Сверкающая никелем и яркой краской заморская игрушка с кучей насадок и приспособлений чего только не делала: пахала, рыхлила и культивировала; качала воду и пилила дрова; косила сено и легко возила увесистый прицеп…

Вернее, все эти разнообразнейшие вещи мотоблок мог выполнять потенциально – на деле Степаныч заводил “Ранчера” лишь несколько раз в сезон – подстричь газоны или напилить дров для душевой (котельную, работающую на угле, запускали редко, — если август выдавался холодным).

А Федор Павлович мечтал применить чудо заморской техники по прямому назначению – и этой весной он распахал-таки мотоблоком небольшую, на пару соток, укромную полянку неподалеку от лагеря.

Мини-плантацию надежно укрывали от посторонних глаз густо росшие молодыми березы и рябины, к тому же лежала она в стороне от натоптанных троп и дорожек, и завхоз надеялся, что с внеплановыми визитами молодого поколения проблем не возникнет. Их и не возникало – до тех пор, пока не начал поспевать урожай.

Тогда проблемы появились.

05 августа, 14:36, ДОЛ “Варяг”, комната физрука Закревского.

Вот, значит, как. Вспомнили. Опять труба зовет… Только зов ее звучит фальшиво для обманутых не раз ушей.

Леша Закревский вынул из-под панцирной койки коричневый чемодан, наверняка помнивший семилетку и совнархозы, и стал возиться с замком – тот опять заклинился, имелась у этой железяки такая нехорошая привычка…

Вот оно как… Всех, значит, в ряды… Всех, кто из рядов разбежался. Послужите уж еще раз, ребята. А то беда – совсем воинов не осталось. У общечеловеческих ценностей тоже, оказывается, враги есть – а защищать их некому. Некому тех врагов по сортирам мочить… И воинов учить – некому. Что десять лет растили – то и получили. Худосочных виртуально-компьютерных альтернативщиков, которым милее выносить вонючие утки, чем защищать кого-то и что-то…

Замок лязгнул, чемодан раскрылся. Новенькая, ненадеванная тельняшка. Берет. Аккуратно сложенный камуфляж. Старший лейтенант ВДВ. На груди – пара официальных к чего-то-там годовщинам медалек и серебряный казачий крест – за Боснию.

Вот так. Думал – не понадобится. Думал – все, отвоевался. Даже второго августа – не доставал. Когда новый всенародно избранный звал в ряды (эх, замочим по сортирам!) и сулил великие деньги контрактникам – не пошел, не поверил, сколько же можно верить… И – грустно смотрел по ящику на очереди у ворот в/ч за кровно (нет – кровью!) заработанными… Очереди опять поверивших.

Не пошел… Но война догнала и здесь. Пусть игрушечная. Ладно. Поиграем. Повоюем.

Пошляк и циник Закревский пока еще не осознал одну простую вещь: он поверил.

Опять – поверил. Потому что хотел верить…

В дверь постучали. Негромко, но уверенно.

– Не заперто, входите, – откликнулся Леша.

Вошел Тамерлан.

– Привет, – сказал Закревский, ничуть не удивившись. К нему часто заходили ребята – посидеть, поболтать.

– Привет. Меня зовут Тамерлан.

– А меня Алексей. – Он протянул руку. Пожатие худощавого мальчишки оказалось неожиданно сильным. – Присаживайся. Стульями не богат, садись на койку, хоть на службе и не принято… Новенький?

Тамерлан молча кивнул, сел. Потом спросил, показав на лежащую рядом форму:

– На войну?

– Не совсем… Будем вас, пацанов, учить воинскому делу.

– Воинскому… Убивать других и ждать, когда убьют тебя…

Леша неодобрительно поглядел на мальчика. Ишь, пацифист малолетний… Сколько же их сейчас, таких. Поздно спохватились, поздно… Но все равно, надо драться. За каждого мальчишку – надо.

– Дело воина не убивать, – сказал Закревский. – Побеждать. А победа бескровной бывает не всегда. Порой приходится платить жизнями. Чужими, своей… Надеюсь, ты не планируешь жить вечно?

Тамерлан улыбнулся и не стал делиться своими планами по этому поводу.

Закипел электрочайник – старинный, помятый, со свистком.