Контора

Трапеза была окончена, и психонавты встали из-за стола, направившись исполнять распоряжение директора. Пейтон поманил Алекса за собой, но когда тот проходил мимо Беккера, Сет неожиданно склонился к самому уху Вульфа и прошептал:

– Наши сны – это лабиринт. Так что же мы обнаружим в вашем: Тезея или Минотавра?

Глава 4. Сновидица

Камеры сновидцев походили на некий гибрид родом из кунсткамеры, порожденный стокгольмским синдромом от противоестественных сношений детской комнаты и взявшей ее в заложники лаборатории для подопытных мышей. Каждая обладала собственным настроением, обстановкой и внутренней энергетикой. Цветовое оформление различалось кардинально от ярких и навязчивых тонов, обожаемых незрелыми умами, до мягких и нежных естественных оттенков, навевавших тихое отупение и сонное согласие с любой идеей. Вещи, разбросанные по комнатам, мебель и игрушки были наполнены архетипическим символизмом. Стены камер представляли собой ударопрочные экраны, на которых транслировались визуальные материалы, дополнявшие дизайн. Для сторонних наблюдателей они были прозрачны, полностью открывая весь быт сновидцев.

– Словно рыбки в аквариумах, – сказал Вульф.

Он остановился у одной из камер и уставился на ребенка, игравшего на полу посередине комнаты. Тот сидел на пестром ковре и переставлял игрушечные фигурки. Сюжет его импровизированной инсталляции был до ужаса тривиален. Это было жертвоприношение. На вершине пирамиды, сложенной из цветастых банкнот, позаимствованных из бессмертной «Монополии», восседал важный человек в деловом костюме. В правой руке он держал часы, в левой – птицу. Перед ним стоял согбенный паломник в тяжких раздумьях о собственном выборе. По правую сторону пирамиды сгрудились всевозможные блага цивилизации: машинки, яхты, самолеты, дома, пальмы, Барби и Кены – услада для глаз ребенка любого возраста. По левую – палитра красок, конструктор и семейный фотоальбом. У подножия пирамиды решения паломника ожидали бесчисленные судьи: жены и дети, друзья и родители, сам Господь Бог в приемлемой для любого вероисповедания ипостаси. Несмотря на концептуальную сложность, нетипичную для детских игр, поразило Алекса другое. Сперва ему показалось, что с ребенком что-то не так, но, присмотревшись как следует, он понял, что его смущало: мальчику было около десяти лет, и налицо имелись все признаки синдрома Дауна.

– Это вообще законно? – спросил Вульф.

– Мы на государственной службе, – ответил Пейтон. – О чем может идти речь?

– Когда я слышал подобные ответы на родине, то задумывался еще глубже.

– Органы опеки и социальные службы передали этих детей на полное обеспечение, обучение и лечение в ГСПМ. Разработана целая государственная программа в поддержку нашей научно-исследовательской лаборатории, выдающая гранты кандидатам в сновидцы.

– Почему дети? Почему с синдромом?

– В чужое сознание не так-то легко проникнуть, Алекс. У него есть защитные барьеры и собственный иммунитет, а в некоторые сформированные умы лучше не соваться ни под каким предлогом. Они затянут вас в омут иллюзией спокойной водной глади, захватят, закрутят, утащат на дно и продемонстрируют картины истинно бессознательные, проросшие из толщи суровых и диких времен и корнями лежащие глубоко в генетической памяти, столь жуткие, что вы до конца дней своих будете ссаться по ночам, когда яркие безумные сны, взбудораженные психотравмой, всплывут из глубины вашего подсознания.

– И вы хотите сказать, что у детей с генетической аномалией этот процесс проходит проще?

– Дети с синдромом Дауна – это воплощенная эмпатия и любовь. Не все, но в большинстве своем это так. У них практически полностью отсутствуют сформированные барьеры и бессознательные защитные реакции против вторжения извне. Также они являются отличным коллектором информации.

Они двинулись дальше вдоль камер сновидцев среди снующих работников службы мониторинга. Некоторые были пусты, но большинство жило своей причудливой жизнью, будто полотна за авторством безумного художника-абстракциониста. В одной мальчик-подросток, сидя на жестком и неудобном стульчике, играл в популярную бестолковую виртуальную игру, а рядом на мягком диване лежала нераскрытая книга. В следующей – одинокая девочка бродила по зеркальному лабиринту среди десятков своих отражений, но стекла в тупиковых коридорах отображали не реальность, а сцены внутрисемейного психологического насилия.

Вульф поморщился, а Пейтон сказал:

– Люди – животные, Алекс, а мы дрессировщики в цирке. Дрессура – дело неблагодарное.

– Ненавижу цирк. Что за волшебные сны могут привидеться в подобной обстановке?

– Здесь важен не столько сам сон, сколько его идейное наполнение – семя. Терапевтические модули для «Морфея» мы программируем на базе мемов, заложенных в извлеченном из КОС семени сна сновидца. Они чрезвычайно приятны, смею вас уверить! Это максимально комфортная оболочка, где пациент каждую ночь бессознательно и с большой охотой станет выполнять бесчисленные сессии комплексных когнитивных и медитативных упражнений, налаживающих межсинаптические связи в коре головного мозга, гасящих патологически активные аффективные очаги и разжигающих электрическое пламя там, где оно флегматично погасло. Терапевтические модули назначает консультирующий психотерапевт службы психологического мониторинга согласно разработанному индивидуальному плану лечения. Все строго по назначению.

Наконец директор остановился и указал на ближайшую камеру:

– Вот мы и на месте.

Эта камера отличалась от всех предыдущих, уподобляясь скорее аскетичной монашеской келье, нежели технологичному будуару в стиле ар-деко. Голые каменные стены, простая деревянная кровать, тумбочка для вещей, несколько циновок, расстеленных на холодном полу. Небольшая библиотека включала в себя довольно специфическую подборку книг. Вульф рассмотрел корешки Библии, Корана, Трипитаки, «Размышлений» Аврелия и «О скоротечности жизни» Сенеки. Украшений было немного, но на фоне скромного убранства камеры они выделялись особенно ярко: небольшая аккуратно подстриженная лиственница в глиняной кадке, ветка сирени в керамической вазе с тонкой росписью, сад камней в уголке, омела над входом в комнату и репродукции картин импрессионистов, развешанные на стенах. Алекс не особо разбирался в живописи, но Моне и Ван Гога тяжело было спутать с кем-то другим. Они казались взрывом цвета и впечатлений посреди серой пустыни уединения, отрешенности и концентрированного внимания. Таким же, как и хозяйка комнаты.

Девочка сидела на полу в позе лотоса и пыталась медитировать, старательно пропевая мантру Ом и хитро следя за окружающей обстановкой через полуприкрытые веки. Она была одета в ярко-желтый джинсовый комбинезон и растянутую фиолетовую футболку с принтом из популярного анимационного сериала. Игрушечные кроличьи уши, диадемой водруженные на голову, дополняли образ легкомысленной непосредственности, свойственной всем юным особам в этом возрасте. Рядом с ней лежал потрепанный розовый кролик с оторванным ухом и одним глазом-пуговицей.

У входа их ждала Орье, что-то проверяя в инфопаде. Они обменялись короткими приветствиями.

– Сновидица готова? – спросил Пейтон.

– Насколько это вообще возможно, – ответила Орье.

– Тогда быстро представьте ей Алекса, и отправляемся в лабораторию «Гипноса».

Орье вошла первой, а за ней последовал Вульф. Пейтон остался снаружи, выпуская густые клубы ароматного табачного дыма и просматривая накопившиеся в инфопаде сообщения.

– А-ха! – стоило им затворить за собой дверь, всю медитативную отрешенность девочки как ветром сдуло. – Целуйтесь!

– Черт возьми! – прошипела Орье. – Я совсем забыла про эту ее шутейку.

– Целуйтесь!

– О чем она говорит? – спросил Вульф.

– Однажды этой негоднице вздумалось заняться обустройством моей личной жизни. Сама еще сопли не подобрала, а меня называет старой девой. Вот и повесила эту дурацкую омелу над входом и заставляет меня целоваться с каждым вновь прибывшим в ее апартаменты гостем.

– Святые угодники! – девочка возвела очи горе. – Хватит болтать. К делу!

– Она не отстанет, – пробормотала Орье. – Времени мало, так давайте уже сделаем, как она просит. Не стоит портить ей настроение перед сеансом КОС.

– Только никаких обвинений в домогательствах, – вскинул руки Вульф. – Знаю я ваши порядки. Сами напросились.

Они неловко ткнулись губами в губы, вызвав у девочки приступ неподдельного веселья.

– Фу! – шутливо скривилась она. – В моем каменном саду и то больше страсти.

– Мы старались, – развела руками Орье.

– Да ладно… – девочка непреднамеренно растягивала слова, делала неожиданные паузы между произнесенными фразами и периодически жонглировала ударениями. – Бледненько вышло. Очень-очень по-детски. Так милуются малыши. Вы как черепашки. Выманиваются из домика вкусной виноградиной. Все врачи похожи на моего Жутю, – она потрепала игрушечного кролика за ухо. – Аж жуть берет!

– У каждой профессии свои недостатки, – ответил Вульф.

– Банни, – вмешалась Орье. – Позволь представить тебе Алекса Вульфа – нового члена отряда психонавтов. Сегодня он посетит наш общий сон в качестве приглашенного гостя. Алекс, познакомься с мисс Банни Чок, нашей выдающейся сновидицей.

– Приятно познакомиться, Банни!

Девочка поднялась с пола и сделала неуклюжий реверанс, застенчиво улыбаясь.

– Почему мисс Орье называет тебя сновидицей? – спросил Вульф у Банни.

– Все очень-очень просто, Алекс Вульф! Я вижу сны. Доктора делают из него лекарство для других людей, и им становится лучше. Правда здорово?

– Еще как!

– Алекс Вульф, Эгг говорит, что внутри тебя притаился монстр, – сменила тему Банни.

– Кто такой Эгг?

– Ее тульпа, – ответила Орье. – Стабильная самовнушаемая осознанная визуализация, способная к самостоятельным мыслям и действиям и обладающая собственным сознанием. Банни, мы с тобой уже много раз беседовали насчет Эгга. Это игра твоего воображения. Настоящий Эгг пропал, как и большинство детей из приюта «Единения».