Избранник вечности

– Моё имя Нектанаб, я слуга Зевса, – сказал старец, видимо, предупреждая вопрос Александра. Сухие тонкие губы сморщились в улыбке.

– Когда-то я был царём Египта, и народ мой не знал бед и тягот. Зевс велел мне оставить престол и отправиться в Македонию, чтобы сообщить царице Олимпиаде, что наш Бог избрал её своей возлюбленной. Я оставил египетский народ в неизвестности, в облике халдея появился в Пелле, в царском дворце, где твоя мать узнала, что родит сына от Бога. Тебя, Александр!

– Неправда! Мой отец Филипп – царь македонян!

– Так думают все в Македонии. Но ты – сын Зевса.

– Не верю!

– Я слуга Зевса, и с моей стороны будет огромным кощунством говорить неправду его именем.

Последние слова Нектанаба заставили царевича задуматься. Старец продолжал:

– В Египте Амон скажет то же самое.

– Кто такой Амон?

– Для египтян он как Зевс.

– Я буду в Египте?

– Да. Не пройдёт и трех лет. Твой путь к Амону определён твоей судьбой. – Нектанаб осторожно подбирал слова: – Ты родился в Пелле, ночью, и одновременно в Эфесе* сгорел храм Артемиды*. Греки называли его Чудом Света. Преступление совершил безумец, чьё имя проклято богами и людьми, оттого не будет произнесено. Знамение говорит, что твой жизненный путь сопряжён с разрушительным огнём войны. Ты совершишь героические поступки на Западе и на Востоке, приведёшь под свою власть много народов, но тебе будет недостаточно славы и почестей. Но если ты захочешь большего, потеряешь всё.

Старец ронял слова, будто капли благодатного дождя на иссушённую жарой почву:

– Сила твоя в мужестве, храбрость – в уверенности победителя. Против тебя не выстоит ни один противник. Ты повторишь путь Диониса* и захочешь пройти дальше него, чтобы стать владыкой мира. Но для свершения подвигов тебе осталось всего тринадцать лет.

– В чём справедливость, если Зевс позволяет своему сыну так мало прожить?

Нектанаб вздохнул.

– У каждого из смертных есть конечный срок жизни. Бессмертны только боги, да и они невечны. Герою, избранному богами, нужно успеть совершить подвиги, сколько бы ни отпущено ему лет жизни. Зажечь факел своей души, ярко гореть и угаснуть без сожаления.

Глаза старца увлажнились, от волнения голос прерывался:

– Я держал тебя на руках младенцем, и ты мне небезразличен, Александр. От меня ты услышал слова Бога, устранись от ожидания кончины – и будешь непобедим. Помни, кто из людей совершает подвиги, получает заслуженное бессмертие и вечную память у народа. Вот твой путь!

Александр спросил, заглядывая в глаза старца:

– Я могу узнать, от чего умру? Враг сразит в сражении или от яда, поданного другом в чаше, или от неизлечимой болезни?

Нектанаб ответил не сразу, и непонятно, знал он истину или не решался её высказать:

– Смерть придёт за тобой, когда сам откажешься от жизни.

От долгого разговора старец, похоже, устал; дряблые щёки побледнели. Он с усилием закончил разговор:

– Сейчас ты меня оставишь. Но мы ещё увидимся. Не удивляйся, если встретишь в другом обличье. Прощай, Александр, сын Бога!

И сновидение исчезло, будто туман с восходом солнца…

* * *

Лёжа на матрасе, благоухающем высушенной морской травой, Александр вспомнил, как наставник его юности Аристотель говорил, что обычному человеку во сне являются обыденные переживания, а царей, отягощённых заботами о государстве и народе, посещают вещие сны. Но чтобы распознать в таких видениях желательные или нежелательные грядущие события, требуется разгадка, и тогда сновидение подскажет нужное направление…

Глас народа

В предрассветном воздухе македонской столицы раздался резкий, протяжный звук боевых труб. Войсковые глашатаи кричали во всеуслышание:

– Македоняне, защитники Отечества! Сегодня ваше Собрание!

Оживлённая разноголосица пробудила Пеллу раньше обычного. На улицах собирались толпы жителей. В свете утреннего солнца по главной улице проходили воины, в одиночку, по двое, по трое и группами. На одних шерстяные эфаптиды, дорожные туники, у многих короткие мечи в ножнах или ксистоны – короткие копья; кто-то держал на плече боевой топор, скорее, по привычке, чем для устрашения.

Всадники в шлемах с белыми перьями осанисто сидели на бараньих попонах, выставляя напоказ собственную стать и фессалийских* коней, чья стоимость превышала покупку ста рабов. Военачальники узнавались по солидному возрасту, позолоченным доспехам и туникам пурпурного цвета. Все с озабоченными лицами продвигались в одном направлении, к выходу из города.

Место для сбора войскового Собрания назначили на выгоне за главными воротами. На время подготовки к военным походам здесь устраивался сборный лагерь, вмещающий до десяти тысяч человек, с палатками, стойлами для коней и сооружениями препятствий для обучения новобранцев. Посреди равнины из земли выглядывал большой плоский камень, похожий на обломок скалы, откуда пастухи наблюдали за подопечными коровами, овцами и козами, а на сборах военачальники выкрикивали команды.

В давние времена рядом со «сторожевым» камнем соорудили святилище, посвящённое яростному богу войны, огнеглазому и рыжеволосому Элелею. Для него воздвигли алтарь, где приносились жертвы богам. Без их одобрения ничего не предпринималось, а избрание царя-полководца – подавно…

Перед тем как назначить день Собрания, жрецы просчитывали благоприятные условия. Собрание не созывалось в последний день месяца или по праздникам, в дни поминания предков и в годовщины, памятные бедствиями для македонского народа. Имелись другие ограничения, особенно при наблюдении за полётом вещих птиц, угадывались божественные предзнаменования в небесных проявлениях. Хвала Зевсу, предыдущая ночь прошла под хорошими знаками, главный войсковой жрец не отменил проведение общевойскового Собрания…

* * *

В сопровождении друзей детства Гефестиона, Гарпала и Птолемея царевич следовал центральной улицей Пеллы. Под ним любимец Букефал*, чувствовавший некоторое смятение молодого хозяина, косил по сторонам лиловыми глазами.

Александра узнавали, и под любопытствующими взглядами его волнение усиливалось. Поток возбуждённых людей напомнил бурную реку, вбиравшую по весне талые снега с вершин, ручьи и ручейки с родниковыми водами. Царевич невольно оказался вовлечённым в людской поток, противостоять которому невозможно, даже если бы захотел. Всеобщее единение захватило и увлекло вместе со всеми, лишний раз доказывая, что человек есть существо стадное. Александр вспомнил Аристотеля, предупреждавшего о силе такого воздействия на человека. Всякую толпу легко совратить и увлечь на что угодно, с ней бывает то же, что и с морем. По природе своей безобидное и спокойное, море всякий раз получает свойства ветров, на нём свирепствующих. Так и толпа преисполнена духом насилия, внушаемая вожаками. Главное, стать вожаком, и тогда достаточно бывает малейшего повода, чтобы толпа устремилась к обозначенной им цели…

Оживлённая масса людей вместе с Александром и его друзьями просачивалась сквозь городские ворота и заполняла собой зелёную от трав равнину. Царевич постепенно осваивался, к нему возвращалась уверенность. Он успевал разглядывать ближайших соседей, пытаясь угадать их мысли; хотел понять, какие слова они ждут от него, чтобы потом во всю глотку выкрикнуть его имя.

Недалеко от алтаря опознал громоздкую фигуру Антипатра. Его плотно окружали дворцовые гвардейцы, сквозь ряды которых протискивались какие-то личности. Судя по всему, советник что-то им поручал, и они сразу уходили, растворялись в рядах воинов. Антипатр узнал царевича, призывно помахал рукой.

Александр передал коня слуге, так как всаднику из-за тесноты дальше нечего делать. Пробрался ближе к алтарю; пришлось прилагать усилия, поскольку не все воины проявляли дружелюбие; лица выражали недоумение или откровенную недоброжелательность.

Войсковой жрец призвал к тишине на время жертвоприношения. Его помощник, пирфор* – «смотрящий за неугасимым огнём» – высыпал на алтарь из переносной жаровни пылающие угли; раздул огонь. Два младших священнослужителя, онокоры, подвели белого барана, украшенного лентами и венками из цветов. Животное не упрямилось, что оценено за благоприятный знак. Его окропили водой, срезали клок шерсти со лба, бросили в огонь; появился запашной дымок, шерсть вспыхнула. Распорядитель удовлетворенно кивнул… Кровь барана, смешанную с вином, пролили на алтарь…

Дальше настала очередь дивинации – прорицатель озабоченно рассмотрел внутренности барана: ни в печени, ни лёгких, ни в сердце изъяны не обнаружились. По равнине прокатились восторженные возгласы:

– Боги не отвергли дар! Боги с Македонией!

* * *

Первым на верхушку «войскового» камня взошёл старейший военачальник Полисперхонт, прослуживший нескольким македонским царям. Голос он имел сипловатый, но в дальних рядах его услыхали – всем интересно, о чём говорит:

– Друзья! Мы лишились любимого полководца, нашего царя Филиппа. Враги, подослав убийцу, хотели унизить Македонию. Убийца мёртв, но живы заговорщики. Их мы найдём. Никто не уйдёт от нашего возмездия!

Раздались призывы к мести, но они быстро умолкли. Прерывать оратора не в македонских традициях. Полководец продолжал:

– Враги надеялись застать нас врасплох, посеять хаос, чтобы в удобный момент напасть на Македонию, не дать землепашцам трудиться на полях, охотникам – добывать пропитание семьям. Сегодня мы назовём имя нового царя, а завтра он поведёт нас на злейшего врага – Персию.