Российский флот при Екатерине II. 1772-1783 гг.

Утром 7 августа все войска двинулись вперед, и всюду теснили турок. В авангарде шли албанцы, за ними 2 регулярные роты с двумя единорогами. Далее шли главные силы, а в арьергарде опять регулярная рота. Большое затруднение было нести при страшной жаре на руках единороги через овраги и горы.

Авангард разбил турок и отбросил их в горы, но в это же время вышли из города пешие и конные турки и атаковали албанцев, которые дрогнули от конницы и побежали к гребным судам. Остались одни регулярные войска, на которые турки напали с трех сторон. Войска наши, после храброго и сильного сопротивления, должны были отступить, и «по пришествии в слабость и бессилие от великого солнечного зноя, не были в состоянии» шесть 3-фунт. единорогов защитить и взять с собою при отступлении, тем более что у этих орудий были от перевозки по горам повреждены оси и колеса. Отступать пришлось около 6 верст, и солдаты едва добрели по жаре с ружьями до берега. Начальник десанта Матвеев был убит. Заметив «непорядок и нестроение» в десанте, Елманов отправил за ним все шлюпки, которые приняли всех прибывших и раненых.

Отступление было от регулярных и нерегулярных войск «не ускорительно», по словам донесения Елманова. Турки, захватив единороги, не двигались вперед, и наши войска могли свободно отступать, иначе турки могли бы «многих отхватить и побить». Когда же погнались, было поздно, и турецкая конница попала под огонь фрегатов, которые ядрами и картечью разогнали ее; особенно удачно действовал фрегат «Северный Орел».

Неудачу десанта Елманов объясняет тем, что албанцы оставили регулярные войска, которых было значительно меньше турок, а потом в страшной жаре, бывшей в этот день. Многие из солдат, не имев ни ран, ни болезней, ослабев от жары, падали на берегу. Некоторые из них умерли там же на берегу, а другие – по перевозке на судах (всего 32 чел.), некоторые «приходили в безумство», другие заболели.

Убито было 86 чел., ранено 44, которых большая часть легко.

Бомбардирские корабли своим огнем много зданий разрушили и сожгли.

Доходившие сведения о численности гарнизона Станчио определяли его в 2 тыс. чел., что ввиду храбрости, оказанной албанцами в Будруме, позволяло надеяться, по словам Елманова, на успех. В действительности турок оказалось более 5 тыс. Потери турок в убитых Елманов определяет в 500 чел. Забрав десант, Елманов отошел с судами от берега.

15 августа Елманов соединился со Спиридовым и донес ему о своей неудаче. Спиридов, узнав обстоятельства дела, высказал свое мнение, которое было вместе с тем и решающим, что поведение албанцев, славян и регулярных войск в десанте под Будрумом было порядочное и похвальное, одобрил распоряжения и Елманова в расстановке бомбардирских кораблей и других судов. Точно так же нашел Спиридов правильно сделанным: расположение судов под Станчио, своз на берег 6 августа албанцев, своз 6 августа регулярных войск им на подкрепление. Но назвал ошибкой распоряжение от 7 августа начальствовавшего десантом майора Матвеева, «который, излишне надеясь, далеко от берега отошел и, не сделав разведки малыми партиями, стал двигаться к форштадту, откуда турки сделали нападение столь превосходными силами, что не только албанцы и славяне побежали, но и регулярный авангард, по убиении офицеров приведен был от неприятеля превосходного силою, в замешательство и беспорядочную ретираду; после же нападения на главные силы и ранения майора Матвеева, все приведены были в такой беспорядок, что как способы находили, так и спасали свою жизнь».

Спиридов видел в беспорядочном отступлении регулярных войск, с оставлением пушек, вину со стороны офицеров, бывших при регулярных войсках, «ибо поступки офицеров не всем похвальны». Спиридов приказал Елманову произвести «порядочное осведомление о поступках офицерских, кто как свою должность исполнял».

Дальнейших сведений об этом деле в «Материалах» нет.

Эскадра капитан-лейтенанта Извекова крейсировала у о-ва Метелина и тревожила неприятеля. Хотя из Дарданелл выходили турецкие шебеки, бригантины и галеры в разные времена, но держались около берегов и потом опять возвращались назад. В Дарданеллах стояли 5 линейных турецких кораблей, 3 больших фрегата, одна большая галера и около 30 турецких и дульциниотских галер, шебек и бригантин. Кроме того находились у о-ва Негропонта 1 турецкая большая галера и 3 полугалеры; в Лемносе 1 шебека и 2 полугалеры, которые, выждав ветер, иногда ходили к Салоникам и к афонскому берегу; в Тенедосе 2 бригантины и 3 полугалеры.

Отряд Извекова играл роль заслона для эскадр Спиридова и Елманова и охранял их от движения турецких судов с севера. Впрочем, турецкие суда так были напуганы предшествовавшими поражениями, что не удалялись далеко от своих берегов. Раз в эскадре Извекова была стычка двух поллак, командиры которых были греки, с 4 полугалерами, вышедшими из Тенедоса и приблизившимися к поллакам, по донесению греков, под русскими флагами. После незначительной перестрелки турки отступили, но за ночною темнотою не были пойманы, и потом было узнано, что эти 4 полугалеры турок ушли ночью в Салоники.

Первая дивизия Спиридова простояла у островов Липсо и Арчо два месяца. Вторая дивизия Елманова, после того как 15 августа присоединилась к Спиридову, простояла около месяца также у этих островов и 18 сентября снялась с якоря и пошла к N, побывала у Дарданелл и остановилась на якорь у о-ва Тассо. 13 октября Спиридов снялся с якоря, пошел к N и у о-ва Тассо соединился чрез 9 дней с дивизиею Елманова, стоявшею здесь на якоре. К 19 ноября, захватив с о-ва Тассо деревья для починки кораблей, соединенные дивизии вернулись в порт Трио.

Отряд капитана 2-го ранга Фондезина, стоявший у о-ва Патмоса, все время крейсировал и не позволял двигаться турецким судам. 24 июня фрегат «Почтальон» под командой капитан-лейтенанта Кривцова в заливе Кассала атаковал две турецкие ландры; одну из них, длиною 53 фута, с 3 фальконетами, взял в плен, а другую пальбою разбил и потопил, но и с нее взял 2 фальконета 17-фунтового калибра. «Взятая же в плен ландра изрядная и ныне при флоте употребляется с пользою», доносил Спиридов, который с большой похвалой отнесся о распорядительности Кривцова.

Отряд графа И. Войновича был послан 21 апреля в Сирию. Отряд состоял из фрегатов «Св. Николай», «Слава», шебеки «Забияка» и 4 полугалер. 1 мая отряд зашел в Кастель-Росса, где взял в плен агу и 17 чел. турок. Отряд остался в крейсерстве между о-вом Кипром и берегом Малой Азии. 2 июня шебека «Забияка» имела бой с корсарским судном, причем на шебеке был 1 убитый и 2 раненых. 12 июля Войнович пришел к городу Суре, где нашел гвардии офицера Баумгартена, который находился в Сирии несколько лет; офицер этот сел на фр. «Николай» и известил Войновича, что имеет письма и трактаты, писанные от шейха Акри к графу А. Орлову, в которых шейх этот просит протекции Императрицы Всероссийской. Вскоре и Войнович получил письмо от губернатора города Сеиды, в котором тот именем государя своего, шейха Акри, просил у русских помощи друзам, собиравшимся атаковать город Бейрут. Войнович писал обоим губернаторам, что следует сделать трактат с друзскими князьями, и отправил шебеку «Забияку» с галерою к Бейруту для блокады этого города, вместе с вооруженными друзскими судами; блокада эта, прекратив подвоз провианта в Бейрут, много способствовала сдаче города.

17 июня пришла в Кафу эскадра Кожухова, состоявшая из 2 фрегатов «Надежда» и «Павел», 5 поллак и 2 полугалер. Войнович сейчас же известил о всех происшествиях Кожухова, увиделся с ним, и Кожухов согласился, соединив обе эскадры, продолжать военные действия под Бейрутом, который был атакован с моря военными русскими судами, а с берега друзами и высаженным десантом. Город Бейрут сдался на капитуляцию 30 сентября. 7 января 1774 г. десант опять был посажен на суда, и 7 января отряд Войновича, а 9 января отряд Кожухова вернулись к острову Патмосу.

Во время военных действий под Бейрутом было убито и ранено в разное время: на фрегате «Николай» 8 и 15, на фрегате «Слава» 4 и 6, на шебеке «Забияка» 4 и 7, на галере «Унион» 1 и 2, на галере «Рондинелла» ранено 2; а всего было 17 ч. убито и 32 ч. ранено.

За отправлением с контр-адмиралом Грейгом 4 кораблей и 2 фрегатов из Балтики, наличного числа команды и офицеров осталось мало, для Балтийского моря, на укомплектование 12 кораблей, 2 бомбардирских кораблей, 4 фрегатов, 2 пакетботов, с брандвахтами и ластовыми судами. В офицерах, штурманах и унтер-офицерах был недостаток, который можно было пополнить, взяв только их из Архипелагской эскадры. Представление в этом духе было сделано 22 августа 1773 года. В ноябре месяце того же года вице-адмирал Сенявин потребовал в Донскую флотилию на выбылые места немалое число морских офицеров. Кроме того, императрица, утвердив штат 3 вновь построенных фрегатов Азовской флотилии, приказала доставить Сенявину необходимую для фрегатов команду и офицеров.

Коллегия, соображая эти надобности и наличное число офицеров и нижних чинов в Кронштадте, Ревеле и Архангельске, и имея в виду потребность в офицерах и нижних чинах для Балтийского флота, назначила в Донскую флотилию не все требуемое число офицеров и нижних чинов, а по необходимости «с некоторым уменьшением».

Затем, оставшимся в наличии числом офицеров и нижних чинов возможно было укомплектовать, с уменьшением против штатного положения, восемь 66-пуш. кораблей, 2 фрегата, 2 пакетбота, брандвахтенные и ластовые суда.

Кораблей совершенно готовых в Кронштадте было 6, бомбардирских судов 2, малых фрегатов 2. В Ревеле – 6 кораблей и 1 фрегат; в Архангельске 3 корабля, 3 фрегата и 4 пинка, из которых два пинка нужны были для перевозки грузов в Балтийском флоте, и укомплектовать их следовало наравне с фрегатами. Кроме того, к весне 1775 года в Архангельске должны были быть спущены 3 корабля и 1 фрегат. Так как надо было назначить команду на корабли и фрегаты, построенные в Архангельске, для провода их в Кронштадт, то Коллегия спрашивала у императрицы: сколько кораблей, фрегатов и пинок назначить к переходу из Архангельска в Кронштадт и сколько кораблей и фрегатов вооружить в каждом из портов, Ревеле и Кронштадте.

Императрица приказала на 1774 год: 1) вооружить в Ревеле 5 линейных кораблей, в Кронштадте 3, с необходимым числом мелких судов; остальные же корабли, вооружив, иметь в готовности; 2) из Архангельска прибыть 2 пинкам; 3) все корабли и фрегаты в Архангельске вооружить и приготовить таким образом, чтобы они могли по первому приказанию, когда получат команды, выйти в море; 4) для обучения людей галерного флота вооружить 3 галеры и 1 бригантину.

В плавание были назначены: в Ревеле корабли «Владимир», «Вячеслав», «Дерись», «Преслава», «Борис и Глеб» и фрегат «Евстафий». В Кронштадте корабли «Тверь», «Иезекииль» и «Виктор» и фрегат «Екатерина». Для перехода из Архангельска в Кронштадт два пинка «Лучше Назови» и «Евстафий». Для обучения матросов галерного флота: галеры «Ларга», «Измаил», «Фокшаны» и бригантина, которые должны были для лучшей практики доходить шхерами до Фридрихсгама. Командующими эскадрами были назначены: Ревельской – контр-адмирал Барш, а Кронштадтской – капитан-бригадир Клокачев. Барш и Клокачев снабжены были от Коллегии инструкциями, отличными от тех инструкций, которыми снабжались в прежние плавания начальники Практических эскадр.

Ревельская эскадра должна была плавать в Балтийском море у о-ва Даго, и могла заходить в Кегсбухту. Во время плавания следовало учить команду всему тому, что морское искусство требует. Коллегия надеялась, что Барш по своему прилежанию и знанию все употребит, что необходимо, чтобы обучить матросов. Плавание должно было продолжаться до первого сентября и после необходимо было возвратиться в Ревельский порт.

Чтобы не подать повода к сомнению и беспокойству соседних держав, не заходить в их порты, но иметь их, а особливо шведские берега в отдалении. Только в случае крайней необходимости разрешалось заходить в шведские порты; в случаях же обыкновенных лучше заходить в порты Дании, как союзной и дружественной России державы. Во время плавания, если случится встретиться с датским или шведским флотом, то объявить командирам их (если случай того потребует), что русская эскадра крейсирует в Балтийском море, как обыкновенно это делает каждый год, для экзерциции и большей практики матросам. С датским и шведским флотами предписывалось поступать дружески. В случае, если бы пришлось идти мимо крепости или корабля шведского или датского, то салют делать по силе заключенных трактатов, и так близко, чтобы салют был слышен, дабы, как иногда прежде происходило, не могло последовать никаких претензий. Купеческим кораблям обид не чинить, а оказывать всякую помощь. Во время плавания содержать себя «во всякой осторожной готовности и исправности как бы в военное время надлежало». В случае встречи с английскими и французскими военными кораблями, в каком бы числе они ни были, так как трактатов о салютации с Францией и Англией еще не заключено, то в таких случаях поступать по силе Морского устава, охраняя честь российского флага. Барш должен был употребить всякие способы и предосторожности, дабы никакого предосудительного поступка не вышло, и наблюдать при том, чтоб все узаконенные почести между ее императорским величеством и других держав флотами были соблюдены. Далее, Барш должен был наблюдать, какое имели влияние длинные и короткие мачты на морские качества кораблей; этот пункт инструкции подобен инструкции прежних годов.

Наконец, ввиду большого недостатка штурманов и людей их знаний, рекомендовалось самому адмиралу присматривать за ними и предписать командирам кораблей делать то же самое. Требовалось определять в море амплитуды солнца для определения склонения компаса, и по окончании кампании представить в Коллегию как эти наблюдения, так и «о штурманских успехах и прилежании особливо».

Недостаток в штурманах был и раньше; в кампанию 1771 года Чичагов получил подобную же инструкцию относительно штурманов.

Клокачев получил такую же инструкцию, только плавание его было ограничено островом Готландом, который он должен был во время плавания видеть.

Инструкция капитан-лейтенанту Дурову, назначенному командовать галерным отрядом, была обширнее инструкции капитан-лейтенанта Арсеньева, командовавшего таким же отрядом в 1773 году. Первой статьей инструкции ему поручалось учить людей «галерного флота искусству», т. е. грести, поворачивать под веслами и парусами, ставить и убирать паруса и пр.; следующими статьями поручалось изучить фарватеры до Фридрихсгамна, которых в то время было два: один корабельный, а другой шхерный. Фарватеры следовало описать и вымерить аккуратно, чтобы впоследствии можно было бы галерам ходить без лоцманов; примечать кривизны и узкости фарватеров и лоцманские знаки; замечать, верно ли вехи стоят. Вообще, программа Дурову дана была обширная по лоции фарватеров к Фридрихсгамну.

Июня 7 императрица дала указ Коллегии, из которого видно, что принц Голштинский (если не ошибаемся – двоюродный племянник Екатерины II) изъявил желание служить волонтером на море в кампанию 1774 года, для приобретения практических морских сведений. Соглашаясь на это, императрица приказала снабдить начальников эскадр соответствующим предписанием и наставлениями.

Принц Август Голштинский прибыл для службы на корабль «Иезекииль» 12 июня, а 3 июля в виду Кокшхера упал с грот-вант, ударился головой о русленя и утонул.

Бросившиеся в воду 4 человека, во всем платье, не могли его схватить. По описанию, приведенному в «Материалах», принц упал по собственной неосторожности; все записанное в вахтенном журнале не оставляет в этом сомнения. Спущенные концы, брошенный люк не принесли пользы; принца спасти не могли и привезли на корабль только его шляпу. Случилось это на Кронштадтской эскадре, которая двое суток простояла на якоре у Кокшхера, а палубный бот ходил около того места, где утонул принц, и искал его тело, но не нашел[33 - Клокачев, конечно, донес об этом обстоятельстве. Екатерина II поручила Потемкину ответить Клокачеву, что она крайне сожалеет о кончине принца, приметила и его, Клокачева, беспокойство, как бы его кончину ему в вину не поставили, и относит ее к «неизбежным Вышнего судьбам». Верность, усердие и исправность службы Клокачева императрице известны, писал Потемкин.].

6 июля эскадра пришла на Ревельский рейд и через 10 дней пошла в крейсерство в Балтийское море, а через месяц вернулась к Наргену, где налилась пресной водой; второе крейсерство было короче, и 1 сентября эскадра пошла в Кронштадт, а через месяц кончила кампанию. Во время плавания на фрегате «Екатерина» и корабле «Тверь» открылась течь; фрегат скрылся в Тагелахт-бухту, и исправив свои повреждения, вернулся к эскадре; корабль же «Тверь» оказался настолько гнил, что по приходе его в Ревель вместо него был отправлен к Клокачеву корабль «Память Евстафия», который, не найдя эскадру в море, чрез месяц присоединился к ней в Ревеле.

Корабль «Тверь» действительно оказался гнил совершенно, и корабельные мастера в Ревеле дали ему аттестат, что он к плаванию не благонадежен.

Больных во время плавания на эскадре Клокачева было немного, да и те были больны большею частью глазами; даже сам Клокачев заболел глазами.

Ревельская эскадра 16 июля ушла в Балтийское море в крейсерство, в продолжении которого производила пушечное и ружейное ученья, встретила сильные ветра от SW, к началу августа была в Кеге-бухте, где простояла целый месяц. 6 сентября был отдан приказ по эскадре, что «по требованью Датского двора, для некоторых обстоятельств, от Е.И.В. последовало благоволение, чтобы нашей эскадре пробыть здесь (в Дании) до надлежащего времени и перейти на Копенгагенский рейд».

11 сентября эскадра перешла на этот рейд, где стояли 6 датских судов под вице-адмиральским флагом; чрез 11 дней эскадра ушла из Копенгагена и к 6 октября вошла в гавань Ревеля и окончила кампанию.

Отряд гребного флота капитан-лейтенанта Дурова ходил в первый раз в Аспэ и Биорке, а во второй раз в Фридрихсгамн. Сделав первый рейс, отряд вернулся в Неву, где переменил команду и оставил бригантину, построенную по чертежам контр-адмирала Мазини. Бригантина оказалась дурных качеств и во второе плавание не пошла. Дуров учил команду снастям, молитвам и компасу, и прочим экзерцициям. Каждый день производились ученья: снастям, повороту и подъему рей, ружейное ученье, пушечное ученье с пальбою и проч. Отряд проплавал 3 месяца и открыл фарватер из Аспэ в Фридрихсгамн.

Привести пинки из Архангельска было поручено капитан-лейтенанту Берху и Машину. Первый, командовавший пинком «Лучше Назови», 17 июля был совсем готов, но не шел из-за капитан-лейтенанта Машина, командовавшего пинком «Евстафий». Машин делал большие чудачества; когда ветер был попутный – уехал в Архангельск, когда же его вернули из Архангельска, на пинк потребовал дрова и из 7 доставленных сажень взял только одну. Производил, стоя за баром, неизвестно для чего частую пушечную пальбу с ядрами, и наконец вошел с рапортом к Берху, что у него в льяле смолы на 21/2 д. и требовал рассмотрения конторы над портом, отчего у него на пинке много смолы в льяле. Берху надоело возиться с Машиным, и он стал проситься идти в Кронштадт одному. Ваксель послал сказать Машину, чтобы он через 4 часа после получения приказания снялся с якоря и пошел бы в Кронштадт, буде же станет представлять «недельные рапорты», то будет сменен и команду на пинке вручат старшему лейтенанту. Это подействовало, и пинки ушли в Кронштадт.