Вся жизнь – в искусстве

10 апреля 1957 г.

Тарификация закончилась, и я достиг желаемого: мне установили ставку лектора 1й категории 2000 р. в месяц, 160 р. за лекцию! Счастливый день моей жизни! Теперь к черту всякое худручество. Чувствую смертельную усталость и апатию.

21 апреля 1957 г.

Сегодня – декрет о займе. Нанес визит Софье Антоновне. Концерт КондрашинаДавидович. Мендельсон. «Итальянская симфония», СенСанс. Концерт № 2. Вагнер. Уверт. «Мейстерзингеры». (…)

[Вот так – простой безоценочной констатацией – отмечено выступление в Горьковской филармонии одного из лучших советских дирижеров – Кирилла Кондрашина. Он не имел тогда постоянного места работы, «своего оркестра», и гастролировал, особенно часто в Горьком. Благодаря ему наш оркестр удивительно вырос, и это сотрудничество продолжалось около двух лет. Вскоре после этого Кондрашин стал главным дирижером Московской филармонии, но приезжал к нам с концертами не раз].

18 мая 1957 г.

Абсолютно захрип, не мог читать. Реквием произвел на меня колоссальное впечатление, Кондрашин ведет блестяще. Надя Суховицына поет, как бог! Какое чувство стиля, голос, кантилена! И эта певица живет в комнатушке и спит на раскладушке. Было битком народу и огромный успех.

29 мая 1957 г.

(…) Новая напасть. Очень, очень плохо – придется обследоваться [это о состоянии своего здоровья, тут Марк Маркович паникует – к счастью, без оснований], а в перспективе только – нож и яма!

Вечером звонил Мирон и сказал, что решено поручить мне восстановление «Аиды», «Травиаты», «Риголетто» и «Сев. цирюльника».

12 июня 1957 г.

Вечером – концерт симфонического в Политехническом институте. Кондрашин похвалил мое чтение. (…)

24 июня 1957 г.

Свершилось! Я подал заявление о переводе в лекторы, с освобождением от худручества!

Вечер дома. Неужели я свободен от этих постылых оков? И без снижения жизненного уровня? Скажем, без чрезмерного?

Завтра сдаю дела.

26 июля 1957 г.

(…) Вечером был с Верой на концерте Гилельса, поразившего меня исполнением 1го конц. Чайковского.

[Август – отпуск, Прибалтика. 20 августа 1957 г.]

[После отпускa]. Приезжаю в «первопрестольную»; встречает нас густое, развесистое, истинно столичное хамство. Два часа стоим в очереди в камеру хранения. (…) В ЦПКО – выставка (международная) живописи и графики, посвященная Всемирному фестивалю молодежи и студентов. Необычайно интересно все! Есть типично формалистические «каки», но есть восхитительные вещи, особенно в графике. С моей точки зрения, лидируют мексиканцы – впечатление потрясающее! Особенно «Хосе Гваделупе Посада» – Л. Мендеса. Покупаю папку пейзажей, 2 гравюры и пачку открыток.

23 августа 1957 г.

(…) Был с Мишей в Горьковском музее [на выставке горьковских художников]. Хорош Бордей («Парус»), «Ростов» Никифорова, портреты Ашкенази.

2 октября 1957 г.

Заходил в филармонию. Вениамин жаловался на Лазаря. Хочет уйти.

Просматривал дневник за 1951 г. и понял, отчего я так плохо себя чувствую. Каждый день издевательство и травля со стороны стервыЧернышихи или ее подручных – и это в течение 5 лет! Никакое здоровье этого безнаказанно перенести не может. Мое состояние попрежнему отвратительное.

17 октября 1957 г.

Вечером перебрал все прошлогодние газеты.

[Далее вклеена маленькая газетная вырезка со следующим текстом]: «Однажды – был такой случай – лектор по тетрадке прочел о том, что, согласно Гегелю, «во главе государства должен стоять монах». Один из студентов поинтересовался, как же происходит назначение или выборы такого главы государства, ибо у монаха, повидимому, не бывает наследников. Лектор ответил: «Гегель был идеалист и в детали не входил». Впоследствии выяснилось, что попросту машинистка, перепечатывавшая конспект, пропустила букву «р» в слове «монарх».

21 октября 1957 г.

В 730 выехали в Кулебаки. До Павлова – шоссе, после – кошмар, приезжаем в 1500 с разбитыми вдребезги задами! Концертлекция «40 лет советской музыки», пристойно. Спим все пятеро в большой комнате гостиницы, чисто, тепло.

22 октября 1957 г.

В 730 выезжаем и в 1500 без особых приключений возвращаемся домой с одной «палкой» [имеется в виду один проведенный концертлекция, что отмечалось вертикальной черточкой, «палкой», против фамилии каждого артиста в черновой ведомости по лекторию] и задами, разбитыми вдребезги ужасающей ездой по буеракам арзамасского «шоссе»!

22 ноября 1957 г.

(…) Вечером был с Ел. Вас. у Разуваевых [друзья Марка Марковича: Елена Васильевна Митрофанова, канд. техн. наук, химик, ассистент Г.А. Разуваева; Григорий Алексеевич Разуваев – профессор Горьковского университета, химик, действительный член Академии Наук СССР]. Очень интересно послушать от очевидца о деталях, обычно ускользающих в официальной передаче. Йог, катящийся за 500 километров на богомолье, кремация, прокаженные в Ганге, храм в Бенаресе, вообще – йоги с их гнусным юродством. Самое страшное: девочка, посвященная солнцу! Вообще, по моему впечатлению, – страшная страна, где царит чудовищное изуверство. Хорош эпизод в храме сикхов. Понравилась материя, где сквозь голубую дымку поблескивает пламенный контур рисунка. Изумительна эмаль на бронзе, рдеющая, как уголь, несравнимо даже с китайским и японским искусством. В проспектах хороша графика. Книг, газет и журналов … провозить нельзя, т.к. на них изображена свастика. Фотографии провозить … можно. Sic!

[Свастика, для нас долго бывшая только лишь знаком немецкого нацизма, на самом деле является одним из древнейших символов, известных человечеству; он восточного происхождения и обозначает такие понятия, как вечность, движение, вращение, круговорот, цикличность и, возможно, даже солнце и саму жизнь; гитлеризм лишь узурпировал этот символ, незаконно присвоил его себе, вследствие чего свастика стала вызывать негативное отношение во многих странах и в особенности в Советском Союзе].

6 декабря 1957 г.

Был в городе, встретил В.Г. Боруховича, зашли в кафе, выпили. У него депрессия изза болезни желудка; надо его хорошенько развлечь. (…) Окончил сегодня 1 том «Саги о Форсайтах», окончил с усилием, т.к. трагедия Флер и Джона поистине душераздирающая. А весь роман изумительно хорош, вот высокая литература в полном смысле слова.

11 декабря 1957 г.

(…) Вечером концерт Вл. Симеонова. Дворжак, «Из Нового света», Сметана, «Влтава», Чайковский, «Ромео и Джульетта», «Фракия» Петко Стайнова. Дирижер изумительный, при нем все както заискрилось и заблистало.

21 декабря 1957 г.

Дозвонился в Мединститут. За пьесу не садился, французским не занимался; весь день ушел черт знает куда. Вечером в Доме врача «Песни кино», потом забежал в фил., послушал «Франческу» – Гусмана. Впечатление хорошее.

[Израиль Борисович Гусман – главный дирижер симфонического оркестра Горьковской филармонии с 1957 по 1988 год].

30 декабря 1957 г.

Песня почти закончена и уже передана Измаилу. [Сатирические куплеты в адрес И.Э. Шермана; Измаил, скорее всего, – артист эстрады Горьковской филармонии И. Рахимов].

Мне передали, что есть недвусмысленное постановление партсобрания об его увольнении, т.к. получены уничтожающие характеристики и из Казани, и из Ленинграда.

Завтра последний день 1957 года и последний день моего far niente [итал. – ничегонеделание]: пора, пора приниматься за дело; филармония прекрасно обеспечивает мою жизнь, но «на причуды» надо подрабатывать еще 500–600 р. в месяц. (…)

31 декабря 1957 г.

В 900 начался в опере концерт – полнейший бордель, каждый делает, что ему взбредет в башку. Все же я рад, что старый год заканчивается удачно: халтурой на стороне. И то, слава Богу!

Сижу дома, один, в теплой комнате, где хотя и не царит идеальный, желанный мне порядок, все же нет бедлама, чисто, уютно. Грею суп и жду часа, когда начнется 1958!

Одиночество меня сейчас не тяготит. Пришла Верушка, очень оживленная и веселая, хотя добиться порядка на балу все же не удалось. Чокаемся рюмкой водки и заедаем бутербродом с бараниной.