Седьмое Солнце: игры с вниманием

«Красивые слова, не более», – вынесла Катя вердикт и, сделав воду похолоднее, взялась надраивать лицо. Бррр… прикосновение холода к коже бодрило.

Вторая практика касалась контроля над мыслями. Необходимо было отслеживать приходящие в голову мысли, их эмоциональный окрас и то, как они разворачиваются в сознании, как сменяются, выстраиваются в цепочки. Затем, прочувствовав механизм и натренировав внимание, требовалось научиться переключаться с одних мыслей на другие, обрывать негативные, не додумывая, и вовсе не пускать их в свой разум.

Мда. Если, как написано, делать их не в свободное время в тишине, а в течение всего дня, то, скажите на милость, как и когда учиться? Вот спрашивают что-то на занятиях, а ты подвис, анализируя свое внутреннее состояние. Мысль за хвост поймал. Либо описанное невозможно, либо это практики для бездельников, сидящих в пещере.

– Ауч! – Катя сморщилась. Забывшись, задела синяк на лбу. От резкой боли приоткрыла веки. – Блин!!! – мыло не преминуло этим воспользоваться, вгрызаясь в глаза едкой щелочью. Торопясь, ополоснула лицо водой и уткнулась в махровое полотенце. Пахло оно не очень.

Но если первые два упражнения вызывали у девушки негодование, то третье, тайное, вгоняло в откровенную тоску. Там было только одно слово – «перепросмотр». Да, этот термин уже был знаком. Кажется, у кастанедчиков слышала. Данная практика – просто чемпион по убийству времени. Сначала нужно составить список всех (!) людей и событий в жизни. А потом их подробненько вспомнить. Тут даже логически ясно, что это нереально сделать. Ох, зря она примкнула к группе. Повелась на видимость способностей. И чего так вдохновилась – непонятно. Ведь особого ума не нужно, чтобы угадать: пропавших девушек убили, а средний возраст маньяков как раз за сорок. А по поводу головы – так не сказала же Мила ничего конкретного, просто «голова… голова…» и всхлипы. Чтобы на сто процентов убедиться в наличие чудес нужны факты! Голые факты и только.

Она прошлепала на кухню и поставила на плиту чайник. Взгляд рассеянно скользнул по металлическому боку, заляпанному каплями жира, и ухватился за размытый образ. В шестом классе она так гадала на святки, вглядываясь в свое отражение… только там сквозь свечу нужно было смотреть… а знакомая недавно рассказывала, как один товарищ досмотрелся… хотел третий глаз открыть, а в итоге в психушку угодил… у них на пятом курсе там практика, кстати, будет; главное, самой туда не попасть… внепланово… вон уже, твари всякие по углам мерещатся… и что это староста к ней так прикопался? … и, вообще, он выглядит слишком серьезным и обеспеченным, чтобы такой фигней, как саморазвитие, заниматься… ни единого успешного эзотерика еще не встречала… кстати… если человек занял свое место под солнцем – приобрел богатство и власть, ему нет нужды ковыряться в самом себе, чтобы что-то исправить… зачем? Ты ведь уже добился успеха. Самому хорошо, а другие пусть теперь восхищаются, завидуют и наизнанку выворачиваются, подражая… а таким, как она, без денег и связей, остается одна дорожка – забыться в приятной медитации… и не дай Бог с катушек окончательно слететь; психиатрический диагноз – это клеймо на всю жизнь – ни нормальной работы, ни водительских прав… у Нила, кстати, классный внедорожник… сколько лет нужно пахать, чтобы на такой заработать? … какая же она неудачница…

– Ссссзззз!!! – пронзительный свист закипающей воды вторгся в сознание.

Девушка вздрогнула, сфокусировала зрение на источнике звука и перекрыла газ. Вот так время и теряется – сидишь да смотришь перед собой отсутствующим взглядом. И пять минут сидишь, и десять. Только чайник поставил – уже выключать пора. А между первым и вторым действием пустота, плотная стена тумана. И поди вспомни, о чем ты думал и думал ли вообще. Замечаешь только, что настроение на ноль упало, а почему – неведомо, да и тревога смутная душу гложет.

Нет, не стоит на собрание ехать – и чего она там забыла? Да еще и черт знает где, больше часа на двух маршрутках.

Но к вечеру любопытство пересилило – и она-таки прибыла по указанному адресу. Дверь открыла вчерашняя Ольга.

– Проходи, – натянуто улыбнулась и с напускной вежливостью предложила: – Тебе чай или кофе?

– Э … чай! – Катя присела, расстегивая босоножки и бросая косые взгляды из-под ресниц. После зрелищного посвящения она уже внутренне подготовилась к чему-то эдакому. Да и вообще, эзотерическую среду легко опознать: приглушенный свет, медитативная музыка, пирамидки, мандалы на стенах, амулеты и прочие «предметы силы», запах благовоний, специфическая одежда, фанатично светящиеся глаза адептов и бесконечные разговоры о собственной исключительности.

Но в квартире Ольги царила банальная бытовуха. Восьмой этаж панельной девятиэтажки, однушка по типу хрущевки. Старые выцветшие обои в прихожей отслаивались и были обезображены чьими-то острыми когтями. Приготовилась наткнуться на кошачий лоток, когда сходу заскочила в санузел по нужде. Напрасно – ни он, ни сам питомец на глаза не попались.

В туалете было душно и сыро, а на стыках стен водилась плесень. Кое-где поотвалилась плитка, «радуя» глаз шершавой серой поверхностью. Такую только в Союзе лепили. Ужасная сине-зеленая расцветка, бледная и тоскливая, так и просилась ободрать ее до конца. Сидячая стальная ванна пожелтела на дне, а из-под брюха кишками торчали почерневшие шланги слива. Унитаз, похоже, подтекал давно: вокруг ободка тремя дорожками сбегали вниз размытые ржавые полосы. Мда, ну и разруха.

Оставив за спиной грохочущий рокот смыва, девушка прошла на маленькую кухоньку. Очевидно, хозяйка затеяла ремонт отсюда: лишила стены одежды и поклеила на потолок пенопластовые квадратики. Но, судя по тому, что некоторые уже провисли по краям, а штукатурка у плиты заляпалась и поменяла цвет, – ремонт затеяли для отвода глаз, и он растянется на долгие годы. Это тот случай, когда жить в такой квартире стыдно, менять что-то лень, а видимость активных действий притупляет неловкость. Скользнула взглядом по обшарпанным чугунным батареям, уперлась глазами в желтый треугольник стрингов и тут же смущенно уткнулась в пол. Подобравшись, подняла взгляд, переключив зрение на их обладательницу. На табурете у окна, бесстыже задрав ноги и положив на колени голову, сидела молодая барышня.

– Привет! Я Саша. Целитель, – поведала с такой радостью, словно выиграла миллион, и задорно тряхнула черными локонами. Она была в меру красива, воздушна и юна, но, как оказалось позже, больна неразделенной любовью. Притягивала к себе открытостью, пробуждая ответное доверие и желание подружиться. Открытость быстро переходила в излишнюю откровенность, вызывая удивление и легкий шок. Но эта легкомысленность ей прощалась, учитывая возраст, гуляющий в голове ветер и некоторую недостачу ума. Сашин язык воистину не имел костей и без устали молол все подряд. Минут за десять она выложила всю подноготную.

Ей недавно исполнилось 19 лет, и она жила с папой и «его женщиной» в частном особняке в пригороде. У отца было свое дело – не то, чтобы приносило золотые горы, но с деньгами проблем не было. Няни, репетиторы, коммерческий институт – из которого, правда, слиняла на первом же курсе. Она была всем обеспечена – дорогая косметика, шмотки, развлечения и другие «мелкие» графы расходов, новенькая иномарка на совершеннолетие.

Что касается способностей – это семейное, досталось от прабабушки. Та жила в небольшом Сибирском поселке и слыла известной на всю округу шаманкой. Страждущие стекались со всего Союза. Саша очень ее любила и приезжала каждое лето; но со временем это чувство покрылось наростами другого – страхом. Старая женщина стала заставлять внучку присутствовать на сеансах целительства, они лишали девочку сил и наполняли ночи липкими кошмарами.

Шаманка заводила больного в небольшую комнату, где укладывала на длинную деревянную лавку. Здесь горели свечи, пахло жженой травой, а шторы были плотно задернуты. Она долго водила над лежащим руками, что-то шептала, качала седой головой. А потом говорила, с чем тот пришел – и всегда оказывалась права. Лечила также – ладонями рук, присовокупляя в конце заговоры и пучки трав.

В особо трудных случаях садилась в изголовье, раскачивалась и бормотала под нос слова на непонятном наречии. Могла долго-долго так просидеть. Затем вставала и, пошатываясь, совершала над больным странные движения – то медленные и плавные, то резкие, торопливые, с пугающими хлопками и вскриками. При этом в глазах проступало нечто несвойственное ей, чужеродное, иное… И девочке, затаившейся на стуле в углу, становилось по-особенному жутко. В эти моменты старуха напротив больше не являлась ее бабушкой.

Иногда Саше разрешалось участвовать в лечении: она прикладывала руки к больному месту и чувствовала струящееся сквозь них тепло – и человеку непременно становилось лучше.

Прабабка работала почти без выходных и до последнего больного. Ближе к ночи, наконец, выпроводив последнего посетителя, принималась обессиленно шуршать заработанными бумажками. Целительница плотно утрамбовывала их в трехлитровые банки, закатывала крышками и уносила в подвал под домом. Саша наткнулась на этот схрон совершенно случайно – когда играла с соседкой в прятки.

Шаманка померла внезапно, когда девочке исполнилось девять лет. В ту ночь за окном стояла морозная зима, но казалось, отопление в квартире греет слишком сильно. Девочка ворочалась и задыхалась в своей кровати. Стоило лишь немного прикрыть веки – и бабка тенью нависала над ней, злобно шипя из темноты сна и пытаясь затянуть поглубже своими длинными скрюченными пальцами. Саша кричала и просыпалась, множество раз за долгую ночь, снова и снова…

То, что целительница отошла в иной мир, она узнала только через несколько дней, подслушав разговор отца с каким-то пожилым мужчиной. Умирала та тяжело: в бреду по кровати металась, выла, билась в конвульсиях. А когда уже смерть констатировали, да начали тело к земле готовить, вдруг села и невидящими глазами перед собой уставилась. Забормотала: «Он идет! … Он идет!» – а изо рта пена запузырилась. Старуха попыталась вскочить, будто спасаясь от кого-то, но непослушное тело лишь с кровати свалилось и окончательно испустило дух. Присутствующие со страху в обмороки попадали, иные же поседели, а священник и вовсе заикой сделался. А потом дом загорелся – то ли сам, то ли помог кто. При жизни шаманку боялись и слова дурного сказать не смели, знали, что она и порчу и сглаз навести способна, а как померла недруги головы-то и поподнимали. Из целительницы слухами в ведьму превратили – да так, что люди пепелище стороной обходить начали. Так все и закончилось, но только не для Саши. Прабабка просочилась в ее сны, преследуя и пугая, а иногда наоборот, плача, и будто умоляя о чем-то.

Теперь девочка часто просыпалась в мокрой постели, стала замкнутой и беспокойной. Отец обратился к лучшему в городе психотерапевту – тот назначил лекарства, вел долгие беседы, но энурез не проходил, а душевное состояние оставалось прежним.

Лишь только через год, когда Саша начала исцелять людей наложением рук, все внезапно прошло само по себе. И теперь она чувствовала в этом постоянную потребность, словно сильный внутренний зуд, ослабевающий лишь при лечении других.

– А куда подевалось бабкино добро? – вклинилась Катя в рассказ. Сама история ее зацепила мало. Просто знала: людям свойственно преувеличивать и придумывать небылицы, заполняя пробелы в знаниях разного рода ерундой. А вот про баллоны с банкнотами – это интересно.

– Сгорели наверно, – пожала плечами Саша. Встала и, взяв у Оли заварочный чайник, разделила коричневую жидкость на три кружки и разбавила кипятком. – Уже неважно, те деньги еще старые были, неденоминированные. – И она, морщась, отхлебнула свой несладкий чай.

– Мда… вроде как клад, а по факту – сплошные нули. – Катя потянулась ложкой за сахаром. Потолстеть она не боялась.

И тут Саша внезапно задала вопрос:

– А что темная тварь от тебя хотела?

– Что? – в первый момент девушка решила, будто ослышалась.

– Ну вчера, на посвящении… – уточнила целительница.

Рука с ложкой дрогнула и просыпала содержимое вниз. Она… Она тоже видела тень! Катины глаза расширились, в ушах зазвенело, а сердце застучало как бешеное. Значит… Тварь была реальной! Крупицы сахара на полу превратились в зыбучие пески под ногами. Они стремительно увлекали на дно.

Ольга взяла свою кружку и неодобрительно поджала губы:

– Я же по-секрету, а ты… – и вышла с кухни.

– Постой-постой, – внизу вновь проступил участок твердой земли, – так тебе… Ольга сболтнула… что я видела темное существо?

– Ага! – бесхитростно кивнула собеседница. – Но я тоже там нехорошее чувствовала. И глаза у тебя под конец такие страшные стали. Прям мерцали в темноте.

Ступни вновь покоились на полу – родном и прочном. Катя выдохнула. Ага, как же, почувствовала она. Знаем-знаем таких.

– Ты побледнела, – не понимая причины, целительница встала и принялась водить руками вокруг девушки. – Я тебя просканирую. – И быстро остановила движение напротив больной лодыжки. – Здесь! … Сейчас подлечу.

От ее ладоней действительно исходило тепло. Что, впрочем, неудивительно – ведь она только что держала горячую кружку. А фокус с больным местом Катя просекла сразу: после вчерашнего посвящения ныла травмированная лодыжка, и она теперь заметно прихрамывала.

Щелкнул замок входной двери, и через минуту в комнату заглянул Нил. Прокаркал со злорадством:

– Александра! Кончай пудрить мозги новенькой. Твои способности – обычное внушение, – его акцент выбешивал наравне со словами, – вон Пашку нашего вылечи, тогда поверю, а то который год мальчик горбатым ходит. А тут такой талантище пропадает. – И он захихикал.

Саша покраснела, как помидор. Маска веселой беззаботности треснула, пропуская сквозь себя ненависть. Глаза загорелись и почернели. Пальцы затряслись и невольно сжались в кулаки. Казалось, она готова броситься и растерзать обидчика.

– Павел подхватил простуду и его не будет, – продолжил Нил как ни в чем не бывало. Он уже развернулся, чтобы покинуть кухню, но на мгновение притормозил, чтобы ехидно добавить: – Кстааати! А Антона тоже не будет – у него дела. – И дверь со стуком захлопнулась.

Лицо Саши сделалось мертвенно бледным. Из нее сразу будто жизнь ушла. Будто ей приговор зачитали и на эшафот повели. Тело обмякло, глаза выцвели и опустели.

– Что с тобой? – встревожилась девушка, схватив холодные как лед руки в свои.

– Я люблю его… – чуть слышно прошептала несчастная, – Антона… а он меня игнорирует.

– Ясно. – Катя переключилась на кружку и продолжила пить чай. Она не умела успокаивать и не питала сочувствия к таким вот наивным дурочкам. Наоборот, внутри клокотал смех. Ну какая, скажите на милость, тут может быть любовь?! Повелась девочка на красивую моську и сладкие речи. Не первая и не последняя. Повзрослеет и перерастет эти глупости. И попыталась перевести разговор:

– И что с этим Нилом не так…