Рассказ о рассказе, интеллект и субъект

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом,

И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели…

М. Ю. Лермонтов, Дума. 1838 г.

Поговорим о каком-то телеологическом субъекте. Рассмотрим такое досужее рассуждение – в «присутствии сознания» «представлены предметы и их атрибуты»[104 - Окончательная «известность» «представленного» – это конец…], а остальное присутствует только как мысль. И такая мысль «действительна» только тогда, когда есть «стремление», которое объединяет все это в нечто концентрированное или в субъект[105 - Попытка отыскать «единый» субъект = последующее какое-то (так называемое) сумасшествие того, кто отправился на такие поиски.], то есть система «понятий» и разрозненных вещей (мыслей) должна иметь[106 - Словосочетание тут взято в модальном значении.] цель, иначе она не существует как то, о чем можно говорить как о «реально действующем и существующем»[107 - Оставим за скобками спор «номиналистов и реалистов».]. При этом нужно говорить не просто о бытовой и обыденной цели; возьмем это слово в его другом значении.

Вокруг цели[108 - Цель не равно интерес.] концентрируется субъект[109 - Речь идет только о мысленной конструкции или абстракции какого-то порядка.]. Субъект через рассказывание и пересказывание получает конкретизацию, так возникают такие очередные слова, как культуры, периоды, эпохи… – неважно, это только не-мысли[110 - И никакое «– это…» не определяет в итоге ничего.]. Жизнь слова-субъект – это целый процесс, который проецируется в «пространство» и происходит «во времени».

Части могут существовать сами по себе. Но как найти способ сделать так, чтобы все происходящее (каждый акт) складывалось в «здание-со-знание», при этом являясь разделенным во времени и пространстве по образу и фазе, имея триллионы конкретных и отдельных особенностей и качеств, которые разделяют «это» на «кварц»… Так вот, «мечта» или «идея конструкции» – это и есть то, что объединяет все «это» в нечто, то есть существует единственный способ сделать так, чтобы «все это» воспроизводилось в «нечто» – нужно дать «точку» или, по-другому, «слепить интенцию вокруг нее». При этом «такое» не отрицает существование и того, что выходит за границы такого и устремляется к другим горизонтам.

Цель – это то, ради чего существует субъект и другой субъект и то, куда он движется, и то, во что он хочет преобразовать себя и среду. Отсюда – мечта или это то, «что будет строиться и к чему он будет стремиться». Цель – это стремление к универсуму, то есть цель включает в себя и движение к идеалу, и этот идеал[111 - В вульгарном прочтении, как некая «и-логия», как некая «механическая конструкция» сознания.]. Цель – живой инструмент. Это не статическое требование чего-то! Это большее – это процесс. Разворачиваясь, цель становится системой понятий, ценностей и системой жизни.

Цель – это то, для чего существует данный субъект. Это то, зачем он нужен? Какова его миссия? Почему этот, а не другой? Что будет сооружаться? Куда идти? Зачем все это?! В чем смысл такого или другого бытия? Цель определяет и формат субъекта, и его параметры. Цель конституирует содержание субъекта, но при этом сам субъект может «быть и для другого», то есть ограниченно входить в иную систему смыслов как часть, не всегда понимая это.

«Все», что движется к цели, становится субъектом. И какой является цель, таким и становится «рассказ». То, что находится в среде, концентрируется для движения. Так формируется мысль. Если мысль исчезает – субъект рассеивается.

Цель, взятая не в обыденном значении – это не бытовое стремление, это система знаков, символов, законов, значений, и смыслов; это то, что позволяет «длить» реальность. Отсюда возникает необходимость в некоей энергии или мыслях, без которых все чахнет и распадается, то есть цель понятна, но она не обыденна, она запредельна. Цель невозможно определить окончательно, то есть попытка дать последний ответ – «что есть цель?» – приводит к новым и последующим ответам, и так в бесконечность, пока есть мысль.

Как цель – гипотетически, в вульгарном значении – может быть взято любое стремление – жизнь, развитие, дружба, господство, обогащение, спасение, освобождение, борьба, уничтожение, преобладание, грабеж, ненависть…[112 - См. разделы «Субъект и другое» и «Об игре».] Но какую или другую цель примет субъект и сможет ли он себя вокруг нее определить – это «загадка».

Оценивая «цель», всегда возникает вопрос о благе, то есть «что есть благо?», а «что – его противоположность?», причем можно ли обсуждать существование такой «противоположности»? Какая цель может быть тем, что есть благо? Почему она есть благо? А не его антитеза? При этом это благо – для всех, для себя или благо само по себе, то есть некое абсолютное благо? А если цель относительна, то есть она действительна и является благой не всегда и не везде, а только на определенном «участке» или для определенной части, то разве можно утверждать, что эта часть (активность) имеет право навязывать ее «мыслям»?

В границах вопроса «о благе» и «его противоположности» правомерными становятся вопросы о прогрессе – регрессе; развитии – упадке; созидании – разрушении; и даже о его некоем диалектическом снятии в каком-то другом «рассказе о рассказе».

Далее в границах вопроса о «структуре» блага можно поговорить «о субъекте», о том, «что есть субъект?» и «Субъект». Благ ли он? Какова его природа? Он – субъект? Бессмертное существо? Эманация Создателя? Создатель? Зверь? «Робот»? Его нет? Объект? Он – другое? Или же не нужен вообще?

Затем возможны бесчисленные упрощенные умственные комбинации и построения, которые, правда, ничего не говорят ни о «сущности!» блага, ни о его «причине!». Например, признание существования добра и зла как действительных сил требует признания и за присутствующими подобного деления. Но кто будет тем, что есть благо? Кто будет его представителем в мире света и(или) тьмы? Может, особый род? Улучшенная субстанция? Или собрание представителей? А кто будет тем, что не есть это благо? Все другие? Почему? Потому что у них нет сущности, не такая сущность, не тот создатель, не-те-не-то … – они порождение «противоположности блага», в части или в целом – это без разницы! Отсюда вопрос о возможности взятия «такового» как стремления для, о «структуре» такого «конструкта» и его будущем существовании в действительности. Другая интерпретация – это очередное противостояние тех, кто против такого и(или) другого, где видится значение «представителя» по-другому и «блага» в таком значении… Возможна и следующая, одна из комбинаций, где действительным является представление о том, «что все есть только благость, а обратное – это не его противоположность, а его извращение и непонятость», которая требует признания за любым «проявлением» его сущности, то есть «мир благ», ибо то, что его породило, не может (если оно благо) породить иное, нежели его же сущность, а все видимое как зло – это искривление, а не субстанция. Отсюда любой имеет право на «исправление». И таких, и других спекуляций, где разум будет проверять свои возможности, воссоздавая «мир в себе», может быть бесчисленное множество. Причем разговор «о благе» далек от «простых» схем, которые ни в коем случае не раскрывают смысла «этого всего», который находится по ту сторону комбинаций разума.

Конечно, можно все (очередной раз) упростить, «смешать краски» и не «напрягаться», сказать, что «Никто не знает, что есть благо!», а так как «никто не знает», то «его и нет!»[113 - Причем «благо» все равно будет предложено, но оно станет очередным… и постоянно вечным… пока есть мысль…]. Поэтому вопрос «о благе» снят, он не имеет смысла, и с благом все решили – это выдумка и слабость. Отсюда все точки зрения – это положение, место, происхождение, история, характер, предрассудки, страта, правила, формация, субстрат… Скрытого нет или оно, как и все остальное, не определено! А субъект? А субъект, возможно, это все, что осталось «после»… это сумма эмоций и привычек… это характер и желания… это юридический «предмет», мозг, личность, вещь среди вещей, которая абсолютно ничего не знает о благе и(или=) истине! Подобное не имеет смысла, кроме того, это трата времени для тех, кто занят самим собой, точнее, тем, что осталось «в очередном» «после»[114 - Но отсутствие предназначения – это тоже предназначение.]. Конечно, в обычную «героическую» эпоху немало было разного, но это все пустое… смешно. Позиция субъекта или того, что от него осталось «после», зависит не от его выбора, а от его «местоположения»! Отсюда выстроенное вокруг такого, отсюда форма и проявления, так сказать, «продукт» и «производные»[115 - Субъект, лишенный смысла существования или цели бытия, удивительным образом стремится в небытие, и способы саморастворения тут могут быть разные – это и прямой суицид, и различные другие способы само-затухания…]. Но, как уже не раз случалось, те, кто в-рассказе, что будет «быть» «после», скорее всего, станут этим «после», то есть при(в)станут к нему, а вместо него станет и «новое» «другое» «после».

Подобное, а в сокровенности другое, подхваченное много раз, находит свое новое отражение-воплощение, но как оно связано с началом – это «загадка». Упрощенно можно сказать, что это-другое-одно-из-многих «представлений о сущности блага»[116 - При этом речь может идти именно об одном и том же. При этом сама «сущность!» всегда балансирует на границе неизвестного.], взятое затем в качестве мысли. А затем реализация и движение к такому – это целая «вибрация», которая порождает все: и другого, и остальные его проекции. Так устанавливаются и происходят мысли, другие мысли, цивилизации, культуры, эпохи… Конечно, не стоит все «это» упрощать, «такое» не сводится к комбинациям или схемам, на самом деле «источник» блага, «сущность» блага, а затем и «стремление» – это не технический ответ, и это навряд ли выдумка. Источник – это «странная» загадка, а путь к нему – это не просто спекуляция, «цена» такому – это «пройденная» «жизнь». Попытки схематизировать источник ведут к новым комбинациям, при этом сам источник (как загадка) остается за границами любых комбинаторик.

Цель-как-благо, к которой стремились «соответствующие» субъекты в различные периоды, были «как бы разные»[117 - Отметим, что девиз, как формулировка цели, не всегда соответствует ее внутреннему содержанию и «восприятию этого» в ту или иную эпоху, и последующей «интерпретации этого» «потомками» и тем более «исследователями».]. Допустим такие, как -Поиск-Путешествие-Борьба-Освоение-Ожидание-Становление-Преобладание-(как)Уни-версум-Освобождение-Перерождение-Спасение-Заверше-ние[118 - Одиссей – у Гомера, Мартин Иден – у Джека Лондона… и многие другие акты-«присутствия»… – все они идут «в том же направлении».];… и другое затем как Надежда, то есть различные пре-дельные акты-колебания «духа»[119 - Такие как бы «разные» «колебания» – суть одно и то же: стремление двинуться к тому, на что указано в разделе «Выключение-включение».].

Цель может жить дольше своих последователей. Чаще всего масштаб цели игнорирует все качества участников. «Этнические» «очередные-эллины» могут исчезнуть, но «варвары», восприняв цель, будут делать то же самое, и то, что будет происходить дальше на протяжении последующих «актов», будет «тем же».

Цель игнорирует место и время, а также и другие условия. Неважно, что это – телесность, сумма интересов или территория города, холмов, побережья, гор, степи, островов… континент… и далее по списку, вплоть до неизвестного значения, названия, места, предмета, слова, смысла, мысли и цели. С той или иной спецификой стремление-стержень – тот же, и мысль может быть одна и та же!

В какой-то момент происходит так, что цель становится мечтой, и наоборот. И «Гели-!» как «происходящее», и «Гели-!» как мечта и цель.

При этом цель может снять все другие проблемы и противоположности. Какая разница, кто из нас «-кто-что», если мы несем этот «…» или привносим «это» в каждый уголок «рассказа» и каждой мысли вне зависимости от ее начала. Поэтому все они – «мысль». И все другие противоположности, мнимые и действительные, … исчезают[120 - Но затем все начнет возвращаться в начало (в распад)…, а затем снова…].

В рамках цели правомерно говорить об античности, капитализме, буржуазии, революциях, терроре, огораживании, прибыли… и другой пустоте=(—это). Отсюда, если и существовал некая вибрация (вырваность), нужно понять, почему и для чего это было сделано или почему так произошло, то есть какова цель стремлений или к чему стремился тот субъект, каким он был, чего он добивался? Иначе это не история духа, это история другого…, но и такое тоже не стоит сбрасывать со счетов.

Чем «стремительнее»[121 - Действительно стремится к тому со всеми «склонениями».] цель, чем она доступнее «уму», тем эффективнее это работает. Предположительно субъект (часто[122 - Но субъект как-ядро не найден…]) – существо осмысленное и не может существовать без целеполагания, то есть о-смысления. Как и все остальное, что определяется духовной точкой – субъект.

Никто не отменяет возможности существования для «одного» субъекта разных, но не-и-противоречащих стремлений[123 - Увы, «моно» субъекта нет! Потому противоречия отсутствуют.].

Цель может объединить вместе различные мысли, даже если у них разные приватные интересы и стремления. Так, вместе могут дружить непримиримые части, желая простить общего «другого» или добиться чего-то важного для всех, конечно; о стабильности такой мысли нужно говорить отдельно.

Цель – это гипотеза, окончательный ответ не нужен. А что же тогда на самом деле является «точкой стремления» – противостояние, стремление выжить, борьба, эгоизм, жажда наживы, ненависть, всепоглощающий ужас, желание владеть и распоряжаться, чувство превосходства и исключительности или обратное всему этому? Отсутствие разума или его избыток? Заблуждение, помешательство, аффекты? Слабоумие – это милитаризм или пацифизм? Или сам вопрос – показатель слабоумия? Созидание или разрушение? Добро или зло? А есть ли этот дуализм? Присутствует ли подобная антиномия очередных огнепоклонников? Или это все вымысел? Но как вымысел может быть тем, что есть? «Кто» же все-таки всем движет? Кто «стоит» на стороне этого и того «добра»? Кто из присутствующих является служителем другого врага? Если все стоят на стороне добра, то кто же с той стороны? Что было там, на той заре? Что будет на закате? …

Любой субъект должен осознавать себя в целом и жить ради чего-то – иметь «понятную ему», не всегда осознанную в простом значении цель, которая его конституирует в качестве мысли. При этом субъект не исключает субъект – телесность тут отсутствует…, есть только мысли… Монолит субъекта всегда значительней простых понятных сумм присутствующих – включенные-исключения исчезают за горизонтом прошлого-будущего.

«Цель», та ее часть, которая находится «в границах осознанного», становится тем, с чем «можно работать». Работая с «этим», возникает схематическая возможность «работать и с субъектом», а также и с его «технической судьбой». И такое всегда находится на грани спекуляций, так как всегда есть загадка, а не просто парадокс. И раскрытие такового через схемы – это умствование, а не ответ, без понимания такого возникает желание стать большим, нежели быть возможно. Кроме мысли «о цели и субъекте», есть и многое другое, то есть это не тотальная совокупность всего, а это только ограниченно-вырванная из целостности мысль. Но важность подобной темы несомненна. Поэтому возникает проблема оценки тех «инструментов» и тех «методик», которые позволяют «работать с таковым». При этом важной также остается тема того, что находится «с той стороны», но проговоренный инструмент имеет к такому только косвенное отношение.

1.5. Субъект и другое

Для того чтобы «быть», субъект должен «подтягивать» из «среды» «все» для постоянного формирования себя-как-активности. Отсюда обязательными должны быть различные «мысли и формы» «подтягивания» «среды», то есть для «созидания себя» субъект «преобразует-втягивает» среду. И такое преобразование в различных изощренных смыслах может звучать в виде слов: жизнедеятельность, деятельность, активность, движение, влияние, эксплуатация, разрушение, эволюция, поглощение, уничтожение, преобразование, повторение, изменение, воздействие, развитие, улучшение… «среды-другого», иногда ставшего что-субъекта, то есть уже противостоящего что-активного. Отсюда отказ «от такого» может подразумевать только отказ от субъектности. Нежелание «преобразовывать» среду предполагает отказ от существования себя в качестве субъекта. Субъект в результате движения к себе «втягивает» среду, но такое «втягивание» не есть цель или экзистенция. «Предполагаемое» наличие экзистенции предполагает свободу выбора-даже-не-бытия или любого-другого-бытия-для-себя.

При этом, как всегда, представление о субъекте, то есть о целостной-автономной-атомоидальной-монадоидальной-активной[124 - От чего можно избавиться только через разрушение сознания.] сущности-существования, предполагает необходимость существования «другого» (активного или нет – это не всегда не-важно), которое будет либо иметь, либо не иметь мысленную форму. При этом то, что уже будет иметь субъектную оформленность, будет активно противостоять желанию другого включить себя в себя в качестве сущности, понимая присутствующее-себя как существование.

Там, где субъектность будет спускать вплоть к самой простой мысли или снова будет устремляться в другие «пространства», ни в коме случае не может отрицаться, а, наоборот, будут предполагаться мысли о различной (какой-то) солидарности[125 - Табу на какую-то «-фагию».], разграничении интересов, правил игры внутри «какой-то мысли». И такое может становиться даже определенным обязательным «законом»[126 - Или стремлением к какой-то солидарности, что затем может передаваться в стержень и становиться цементом для субъективизации.], который может быть преобразован в какой-то «рассказ»[127 - Присутствует постоянная какая-то «эволюция» солидарности, которая связана и с изменением субъекта после актов выключения-включения, и с последующим после такого развитием рассказа, но все это пока не запахнет очередным завершением.], который может определяться в последующем любым словом, которое будет в последующем пере-раскрывать эту мысль, так сказать, очередная попытка преодолеть «…мысли»[128 - При этом абсолютная солидарность порождает абсолютную фагию и наоборот. Когда мысли желают слиться в абсолютной солидарности – это равносильно присутствию какой-то крайней фагии.], при этом в тех повествованиях, где отсутствует представление об атомо-образности, таких проблем нет. То есть там, где нет отдельно-стоящего ума, а присутствуют постоянно повторяющиеся акты, каждый из которых не связан с предыдущим, тогда такие вопросы могут не возникать, или они понимаются иначе.

Самая «значительная установка» солидарности, то есть «аксиоматизация автономии другого» – это извечное требование «чтить другую автономию так же, как и свою». Такое установленное и проговоренное в разных вариациях бесчисленное множество раз является абсолютным основанием для остановки-фагии, но такое не может быть «окончательно достигнуто» включенными мыслями, потому что «для того, чтобы быть», субъект должен «работать» «со средой». То есть, чтобы быть в качестве «как-субъекта», активному приходится «втягивать среду», но, с другой стороны, чтобы присутствовало что-то большее, чем «частная мысль», то есть поли-мыслие (как-основание), нужно остановить фагию. И такая двойственность – это обязательная сущность (проклятие) любого субъекта.

Автономия призывает к таким «существованиям», как честь, честность, достоинство, она требует проявлять доблесть и стойкость, борясь с теми, кто бросает вызов автономии, а, с другой стороны, есть и включение, которое тоже как автономия требует защиты, преклонения, ну и другого, и тут тоже есть и долг, и служение, и между автономией и включением нет противоречия в действительном состоянии (автономия = вкуда = включение). Причем автономный всегда включен «куда-то». При всем его желании видеть себя как само-цель, как достаточность, как-полноту – это только «видимость себя», а, с другой стороны, «автономия = включение», и это противоречие требует понимания отсутствия возможности уйти от субъектии с помощью какого-то огораживания, эгоизма, примитивизации свободы воли …, утилитаризации этики, ущербного индивидуализма. На самом деле «уход от включения = устранение автономии», то есть это автаркия у киников или устранение индивидуализма у других пробужденных, то есть предполагается «выключение», а не какая-то очередная «радикальная автономия»[129 - Свободен, независим, сам-по-себе, но продолжаю быть включенным, правда, «с особенными условиями» включения…]. Такое действительное «выключение» – это «сон для включенных», а «для исключенного это форма присутствия».

Противоречия между мыслью и не-мыслью могут быть, но как это можно продумать? Чем значительнее становится разворачивание автономии, тем «более невыносимо» все то, что посягает на такую автономию, то есть субъект = автономия, и все, что направляется в ее сторону, – это мерзость и враг. Отсюда при становлении «существа» автономии идет параллельная, постоянная «схематизация», «абстрагизация», «притушение», «маскировка» фагии. Субъект не может отказаться от фагии, иначе он перестанет быть как-субъект, но усиливающаяся автономия требует постоянной значительной маскировки фагии от ума активного.

Нужно точно предположить, что «обязательная солидарность»[130 - Содержание передается туда в стержень.] является необходимым условием для создания чего-то больше, чем отдельная мысль. При отсутствии каких-либо «законов» солидарности возможность существования чего-то большего, чем отдельная мысль, становится невозможным. То есть, с одной стороны, монадоидальность мысли – это способ присутствия активного развития, творчества и другого, а солидарность – это способ создания возможности политеизма монадоидальности[131 - Какая-то очередная «полифония»…], которая позволяет быть разным мыслям, которые одновременно, каждая сама по себе, при ее автономизации позволяет создавать условия для активного творчества. Отсюда рассказ в обязательном порядке предполагает и автономизацию мысли, и ее солидаризацию по отношению к другим уже после первого акта присутствующим монадам. Иначе существование монадоидальности перестанет быть возможной.

При этом «выдирание» себя из среды в качестве какой-то автономии – это значительная великая загадка для активного интеллекта, то есть, как такое вообще стало возможным? При этом остается открытым вопрос о присутствии такой субъекности у любого другого. При этом присутствующая субъектность обязательно предполагает самосубъектность (само-рассказ)? А у того, у чего уже присутствует субъектность, она может «быть разной»? Субъектность «искусственна» или это обязательный «результат становления»? Можно ли «описать структуру» такой субъектности? Насколько «субъективизация среды» имеет право быть? При этом любая субъективизация предполагает то, что «для» ума «не существует ничего, кроме мысли»…

То, что стало субъектом, как всегда будет иметь разность содержания. В нем будут всякие мысли. Эти мысли могут иметь экзистенциональную форму и по-разному относиться к участию в рассказе. Поэтому желание достичь одинаковости «во всем внутри содержания» в субъекте – это, конечно, благостное стремление, но оно каждый раз будет сталкиваться с противостоянием этому со стороны присутствующего «пространства»[132 - Такая «сила» через время будет возвращать все в исходную, но уже другую точку.], которое в любом случае разделяет мысли на монады. При этом только определенная цельная мысль может соединять определенную разность в нечто общее в конкретном акте. И такой акт может конкретным образом преобразовывать сущностную определенную монадоидальную экзистенцию в другое. А затем все повторится с самого начала.

1.6. Об игре

[133 - Отметим, что «математика», предложенная в данном разделе, имеет достаточно сомнительный характер и используется для «зрительного», «аналогического» расширения представления «об игре», и это также относится и к некоей «теории игр», которая тут не присутствует.]

Предположим, что то, что является актом-субъектом, а не просто «тем, что есть», (аксиоматически) воспринимает «пространство»[134 - Всегда есть субъект и другое! Субъект – это активность «где-то».] как игру[135 - «Игра» сложнее понятия «обычного противостояния» и других типов деконцентраций. Цель игры, как и противостояния – победить, уничтожив, но в игре подобное сложнее, чем в «простом» противостоянии, тут, кроме простого «вектора против», основного другого, могут выстраиваться различные комбинации, которые и позволяют в конечном итоге выиграть.], таким образом становясь участником какого-либо противостояния[136 - С той стороны уже не что-субъект, а другой как-субъект.]. В таком случае происходит снятие представления «о мысле-субъекте и его цели» и возникает мысль «игрок», цель которого не «поход к чему-то новому через включение всего что-», а «доминирование в игре через размышление других мыслей», которое может включать различные данные: и игроков[137 - Соперников.], и стадии игры, и уровни, и различные формы противостояния, и все остальное.

– Субъект – это тот, кто выстраивает себя вокруг своей цели.

– Игрок – это уже участник противостояния, где общая цель участия – переиграть в игре. При этом то, что происходит в игре, может передаваться туда в стержень и становиться началом и цементом для других процессов.

Установим абсолютную цель любой игры – выиграть, победить, переиграть всех, размыслить других. А для этого в игре надо остаться единственным игроком. Причем слово «выиграть», в зависимости от «вида» игры, игроков, их внутренней конституции…, будет иметь различное значение[138 - Уничтожить до конца, захватить высоту, получить доминирующее положение, поглотить, подчинить полностью или частично, раздавить в целом или в части, включить как инструмент или как функцию, расформировать, занять, направить на…, изменить способ и тип рассказывания. Причем это все может распадаться на различные классификационные механизмы и формы, а также «виды» «противостояний».]. Может быть и так, что игра только в абсолютном значении довлеет к абсолютной победе.