Москва. Великие стройки социализма

Проект школы на Сретенке. Фасад

Судя по всему, в этом грубом просчете в очередной раз проявилась незрелость архитектурных кадров, их неготовность к проектированию и организации строительства на новом, индустриальном уровне.

Школу по индивидуальному проекту А.Н. Горбачева выстроили по адресу: Сретенка, 26 – на тесном участочке, с двух сторон зажатом выходящими на улицу переулками. Несмотря на приятный внешний вид и удачный для таких сложных условий план школы, учиться в ней было не слишком удобно – ее фасад выходил на оживленную улицу, а пришкольный участок практически отсутствовал. Поэтому в 1999 году школу разобрали, и, расширив территорию за счет сноса соседних сооружений, выстроили на нем одну из наиболее современных школ Москвы.

Я.Л. Эстрин и И.А. Векслер спроектировали исключительно нарядную школу по адресу: Малый Гнездниковский переулок, 4. Из-за неправильных очертаний участка школа получила сложный и не особенно удобный план, а потому использовалась по назначению недолго. В ее здании размещались различные учреждения.

Школьное строительство набирало размах и за пределами тогдашних границ Москвы – строились школы в подмосковных городах и поселках, позже превратившихся в районы столицы. В быстро застраивавшемся Авиагородке (будущем городе Тушине) в 1935 году в числе первых капитальных зданий выстроили двухэтажную школу[39 - Красногорский рабочий. 1935. № 1.], но уже спустя два года ее вместимости оказалось недостаточно, и в поселке появилось второе школьное здание, также двухэтажное, возведенное всего за 75 дней[40 - За ударную стройку. 1937. № 41.].

Отбираются лучшие

В следующем, 1938 году был сделан очередной шаг в нелегком процессе отбора лучших проектов. К реализации приняли всего четыре проекта. Среди них оказались как ранее испытанные, так и совершенно новые решения.

Главным и отрадным изменением стало появление в трех из четырех проектов актовых залов, расположенных на четвертом этаже.

К.И. Джус в очередной раз доработал оба своих прежних проекта (северной и южной ориентаций), внеся в них ряд незначительных улучшений. Но времена менялись, то, что вчера могло считаться удовлетворительным, сегодня казалось не слишком совершенным. И хотя проекты Джуса по-прежнему оставались лучшими, критики нашли в них массу недостатков, на которые пару лет назад не обратили бы никакого внимания. Коридоры стали казаться слишком узкими (особенно в концах), фронт гардеробов – слишком тесным. В отличие от прошлых лет стали обращать внимание не только на площадь, но и на конфигурацию планов различных помещений. Оказалось, что лаборатории, учительская слишком растянуты в длину при недостаточной ширине. Даже отделка фасадов (не слишком сильно измененная по сравнению с прошлым годом) стала вызывать замечания.

Б.Ф. Рогайлов также взял за основу свой прошлогодний проект – в виде растянутой буквы «П». Предельно сузив школьные коридоры, архитектор умудрился выкроить на четвертом этаже вспомогательное помещение при актовом зале, условно обозначенное как «класс для занятия пением». Однако при необходимости он мог бы стать артистической или раздевалкой – при использовании зала в качестве зрительного или физкультурного.

Особое место занимал проект Б.Г. Леонова и К. Арутюнова. И дело вовсе не в чрезвычайных достоинствах планов или фасадов школы. Нет, и те и другие не сильно отличались от проекта Рогайлова. Но школы Леонова и Арутюнова специально проектировались для строительства из крупных блоков. Все размеры подгонялись под стандартные размеры блоков, чтобы сократить количество их типоразмеров. Взяв пример с К.И. Джуса, авторы представили два варианта – для южной и северной ориентаций.

Видимо, выстроенная в 1937 году школа в Гнездниковском переулке оказалась достаточно удачной, поскольку ее авторы – архитекторы Я.Л. Эстрин и И.А. Векслер – получили заказ переработать проект в типовой, сохранив общее решение плана. Школа предназначалась для неудобных угловых участков, а потому в плане напоминала букву «Г» с утолщениями на концах палочек. Подобная конфигурация не слишком подходила для школьного здания, из-за чего проект получился наименее удачным. Учебные помещения выходили на все четыре стороны света, в том числе и на север, коридор в «перекладине» буквы «Г» был в два раза у?же, чем в ее «ножке». Вдобавок школа Эстрина и Векслера оказалась единственной из четырех проектов 1938 года, в которой так и не появился актовый зал[41 - Зуглихинская А.М., Попов К.Н., Чалдымов А.К. Проекты московских школ строительства 1938 года // Архитектурная газета. 1938, приложение к № 17.]. Но в центре Москвы еще оставались угловые участки, а потому эстринско-векслеровский проект использовался и в 1939 году.

Несмотря на то что массовое школьное строительство в Москве велось уже четвертый год, далеко не все на стройплощадках обстояло благополучно. Здесь многое зависело от организации-подрядчика. Из года в год отмечалась отвратительная работа треста Москультстрой. Вот и в 1938-м из четырнадцати заданных по плану школ он вовремя сдал лишь одну. А казалось бы, название обязывает! Недалеко ушел от Москультсроя и Промгражданстрой, который также подрядился на четырнадцать строек, вовремя завершив лишь две. Но в целом-то дело обстояло вовсе не так плохо. Уже в июле были практически готовы школы на Знаменской улице, Хорошевском шоссе, 10-й Садовнической улице, в Басманном и Армянском переулках[42 - На школьных стройках Москвы // Архитектурная газета. 1938. № 45.].

С каждым годом учиться московским ребятам становилось все просторнее и приятнее. Сотни новых школ задали уже определенный и довольно высокий уровень учебного здания. Теперь учителя и ученики большинства старых школ с завистью смотрели на тех, кому повезло работать и учиться в новых. Поэтому начался постепенный перевод некоторых школ в новые здания.

Школам тесно

Одной из наиболее серьезных проблем, с которыми столкнулись строители московских школ, была нехватка участков, отвечающих минимальным санитарным и педагогическим требованиям. Особенно остро проблема стояла в плотно застроенном центре. Там для сооружения школы зачастую приходилось ломать несколько домишек и куда-то расселять их жильцов. Поэтому старались экономить на всем, затягивая снос до последнего момента, а иногда и оставляя старые постройки буквально впритык к стенам школы[43 - Николаев Б. Дать школам удобные площадки // Архитектурная газета. 1938. № 44.]. Да, городские власти получали возможность хоть немного сократить количество переселяемых, но это облегчение было временным – через несколько лет мешающие нормальной работе школ постройки все равно сносились. А в течение этих лет школьники занимались в затемненных классах, в непосредственной близости от мусорных ям, без возможности выйти подышать на отсутствующий двор и по-настоящему побегать на уроках физкультуры. Страдало и население временно сохраняемых домиков, которому приходилось жить в постоянном шуме и суете, свойственных скоплению ребят (а занятия-то велись в две смены!).

Школе на Большой Дорогомиловской улице достался участок всего в три тысячи квадратных метров – и это при том, что ее окружение составляли маленькие примитивные домишки. Тесно было и школам на Сретенке и Садовой-Самотечной улице[44 - Алабян К.С. Недочеты в практике застройки Москвы // Архитектурная газета. 1938. № 38.].

В полное окружение маленьких домиков, сараев и заборов попала школа, выстроенная по проекту К.И. Джуса по адресу: Дурновский переулок, 10–12. Сегодня переулок называется Композиторской улицей, но здание школы не сохранилось – на его месте расположено одно из строений комплекса проспекта Калинина. Если бы это предвидели семьдесят лет назад, то, наверное, не стали бы добиваться сноса всех этих мелких и ветхих сооружений, одно из которых отстояло от школьных окон всего на полтора метра[45 - Диденко П.К. Завершить благоустройство школьных участков // Строительство Москвы. 1939. № 6.].

С проблемой школьных участков связан еще один вопрос, в сущности, не слишком важный, но на него в последнее время принято обращать особое внимание. Дело в том, что многие из новых школьных зданий возводились на местах снесенных церквей.

Ничего особенного в этом нет – старое, ненужное уходит, уступая место новому. Но вот уже много лет желтая пресса, да и некоторые серьезные исследователи проливают целые бочки слез по поводу разрушения храмов. Рассказы об этих событиях удивительно похожи и передаются почти в одних и тех же выражениях, примерно так: «Новые «хозяева» города сломали имеющую огромную ценность церковь (следует очередное название) и на костях ее построили типовое школьное здание». При этом обычно не поясняется, в чем состояла колоссальная ценность церкви, какими обстоятельствами был вызван ее снос и по какому такому типовому (а может, и не типовому) проекту выстроена школа. Но зато рассказ оснащается жалостливыми словечками вроде церковных «костей» (?!), чтобы у неискушенного читателя ручьем потекли слезы от жалости к очередной «ценнейшей» церковке, а на новую школу он мог смотреть только с ненавистью.

Но если отбросить ненужные эмоции и причитания, а подойти к вопросу по-деловому, выяснится, что он распадается на две части: во-первых, по каким причинам школы ставили именно на месте церквей, а во-вторых, в чем состояла огромная ценность сносимых храмов?

Ответ на первый вопрос очевиден и вытекает из невозможности найти в плотно застроенном центре города удобный и просторный участок. Освобождать место приходилось путем сноса наименее полезных построек. Ломать жилые дома? Но в Москве и без того страшный квартирный кризис. Разве что уж совсем безобразные трущобы, которые разваливались сами по себе… Промышленные предприятия – тем более, во встающей на ноги стране каждое из них на вес золота. Меньше, чем нужно, в Москве, совсем недавно ставшей столицей, и административных зданий.

А вот церквей было явно больше, чем требовалось. Даже до 1917 года отчетливо просматривалась тенденция постоянного падения религиозности москвичей, а уж после революции число верующих, да к тому же посещавших храмы, сократилось в десятки раз. Многие церкви уже закрылись. Вдобавок храмы являлись почти единственными постройками в Москве, стоявшими свободно, в достаточно обширных (по московским масштабам) владениях. Это означало, что снос одной церкви заменял снос четырех-пяти, а то и десяти строений. Сегодня далеко не всегда это очевидно, так как за последние два десятка лет окружающую школы застройку в значительной степени расчистили за счет сноса мелких домиков, но шестьдесят лет назад каждый из них был на счету.

Вторая часть вопроса – какую ценность представляли сносимые культовые здания в художественном и историческом отношении? Конечно, некоторые из снесенных церквей были построены еще в XVII веке и, следовательно, имели некоторый интерес для исследователей. Но попадались и явно безвкусные монстры, воздвигнутые в XIX – XX веках. Тем не менее и их сегодня тоже выставляют этакими архитектурными шедеврами.

Что же касается исторической и культурной ценности, то тут дело еще более запутанно. Биография подавляющего большинства московских храмов пугающе бедна, никакого вклада в культурную жизнь города на протяжении последних двух-трех веков церкви не вносили. Отсутствующую историю всевозможные «историки» восполняли выдумками и легендами. Зачастую культурная ценность той или иной церкви определялась тем, что в ней венчалась (или крестилась, или отпевалась) какая-нибудь хотя бы мало-мальски известная личность. Так, широкое распространение получило утверждение, что А.С. Пушкин венчался в церкви Большого Вознесения у Никитских Ворот, однако в тот год существующий ныне храм еще только строился, и где в точности происходил обряд – дело темное.

Да и все эти крестины, венчания, отпевания, в сущности, не что иное, как самые обыкновенные акты записи гражданского состояния – то, что сегодня проделывается в отделах ЗАГСа. Но ведь никому не приходит в голову объявить историческим памятником здание ЗАГСа, где регистрировали рождение какого-нибудь знаменитого писателя или выдавали свидетельство о браке замечательному авиаконструктору! Так что, кто бы ни венчался в церкви, на ее историческую ценность это вряд ли влияет.

Замена церквей на школы была вполне обоснованной и единственно правильной в те времена мерой. Но, хотя настоящую ценность представляли лишь немногие из снесенных, утраченных памятников, пусть и не первоклассных, все же немного жаль. Сегодня, когда усилиями советских строителей острота жилищной проблемы в значительной степени снята, для размещения школ в центре города наверняка выбрали бы другое решение.

Строить быстрее и лучше!

Московские строители постепенно набирали необходимый опыт. Дела на стройках налаживались, качество повышалось, сроки строительства сокращались. Скажем, кладка стен четырехэтажной школы на обычной стройке теперь занимала не три-четыре, как в 1935 году, а всего два месяца, а кое-где и один. Рекорд поставили строители школы в Спасо-Болвановском переулке: начав кладку 28 мая 1936 года, они через 18 дней подвели стены под крышу. Десять каменщиков укладывали ежедневно от 40 до 45 тысяч штук кирпича[46 - Илюшин А.И. Как мы выложили школу в 18 дней // Московский строитель. 1936. № 32.]. Отличная организация работы, рациональное использование для подачи кирпича транспортеров, установленных по торцам здания, позволили сократить время возведения стен почти на неделю по сравнению с планом![47 - Гурлецкий О.А. Практические выводы из постройки школы по Спасо-Болвановскому переулку // Строитель. 1936. № 13–14.]

Но это был отнюдь не предел, что наглядно и убедительно доказал трест Культжилстрой на строительстве четырех зданий. Первыми из них стали школы по Знаменской улице, 16/18 и Новорязанской улице, 14, возведенные в 1936 году.

Инженеры треста оснастили стройки необходимыми механизмами, четко спланировали их размещение на площадках, продумали и рассчитали расстановку рабочей силы. В результате стены первой школы сложили за 12, а второй – за 10 дней! Закончившие работу бригады каменщиков тут же перешли на сооружение еще двух школ – на 10-й (ныне 3-й) Сокольнической и Краснопрудной улицах. Эксперимент Культжилстроя увенчался блестящим успехом.

Еще быстрее коробки школ научились собирать из крупных блоков. Некоторые проекты рассчитывались на реализацию не только из кирпича, но и из бетонных блоков. В частности, из блоков собиралась уже упоминавшаяся школа на улице Талалихина.

Время монтажа стен на этих стройках оказалось не намного меньше, чем кладка из обычного кирпича. Строители не имели необходимого опыта, не была налажена транспортировка блоков, изза чего часть из них повреждалась при перегрузках. В результате собранные стены выглядели щербатыми, и их приходилось долго и тщательно штукатурить, чтобы скрыть выбоины и трещины.

Сильно осложняло строительство огромное количество типов блоков. Идеальным решением являлась бы своевременная доставка на стройплощадку блоков именно тех типов, что требовались в настоящий момент. Но согласовать график поставки с заводами-изготовителями деталей оказалось невозможным, и стройплощадки загромождались складами блоков, которые могли потребоваться лишь через несколько дней. Подобная картина наблюдалась на стройках в Новоспасском и Сиротском переулках, Средней Калитниковской улице[48 - Михайлов В. Замороженные блоки // Московский строитель. 1936. № 16.].

Но даже и эти первые, не совсем удачные опыты показали, какие большие возможности таятся в блочном строительстве. Поэтому в 1936 году решили, что из блоков будет строиться уже пятнадцать школ.

Для большинства из них использовался проект А.Н. Душкина, не слишком подходивший для блочного строительства. Первой в семействе стала школа на Дровяной площади (к сожалению, несохранившаяся). На ее возведении удалось проверить ряд технологических решений и выявить резервы для дальнейшего совершенствования. Сооружение одного школьного здания требовало 1501 блок для наружных стен и 1142 блока для внутренних перегородок. Работали всего 16 человек – четыре монтажника, два каменщика, два такелажника, два крановщика, один электрик, два плотника и три растворщика. Но вот время монтажа не слишком сильно отличалось от сроков кладки стен из обычного кирпича[49 - Кривошлык. Строительство школы из крупных блоков на Дровяной площади // Строитель. 1936. № 13–14.]. Через несколько недель выяснилось, что трест крупных блоков не справится с порученными ему работами. Меры приняли незамедлительно: председатель Моссовета распорядился передать заказ на семь школ из пятнадцати другому подрядчику – Мосжилстрою и сооружать их обычным путем – из кирпича. Бедному Душкину пришлось срочно возвращать проект в первоначальное, «кирпичное» состояние[50 - Москва на стройке. Строительство школ // Строительство Москвы. 1936. № 10.].

Однако в дальнейшем дела пошли на лад, что доказала стройка во владении 31 по Большой Серпуховской улице. 1 декабря 1936 года туда завезли первые блоки. В тот же день из них начали собирать стены (фундаменты к тому времени уже были готовы). Строительные процессы тщательно планировались и максимально распараллеливались. Когда выкладывался первый этаж, в подвале уже устанавливали котлы отопления, одновременно с монтажом перекрытий на нижележащем этаже устанавливались окна, двери, прокладывались трубы водопровода и канализации. Трудности возникли из-за огромного разнообразия типов используемых блоков – более 450! Из-за этого много времени приходилось тратить на поиск нужного. Кроме того, многие блоки имели отклонения толщины до 8 сантиметров, каковые дефекты приходилось исправлять с помощью извести и алебастра. В результате вместо 40 дней по графику школа была полностью (вместе с отделкой) готова через 42 дня.

Но и это время следует признать отличным, особенно с учетом того, что строилась она зимой! Ведь всего десять лет назад кладку стен в Москве вели только летом – из-за замерзания раствора. А тут в самые лютые морозы – не просто стройка, а стройка-рекордсмен!

Правда, сразу начать занятия во вполне завершенном здании не удалось – штукатурка в помещениях сохла еще около месяца! Это был крупный просчет проектировщиков, которые решили, что при наличии отопления штукатурка быстро высохнет даже зимой. Избежать ошибки можно было путем применения листов сухой штукатурки, но об этом подумали лишь после завершения строительства[51 - Подлящук А.Б. Постройка школы в 42 дня // Строительство Москвы. 1937. № 4.].

В том же году на Новорогожской улице выстроили крупноблочное здание, для которого архитекторы В.В. Калинин и В.Б. Вольфензон выполнили специальный проект, отличавшийся от того, который использовался для кирпичного строительства.

Наконец, технологию монтажа удалось наладить настолько, что стало возможным пойти на побитие рекордов скоростного строительства. 4 апреля 1938 года начался монтаж четырехэтажной блочной школы в Лефортове, а уже 11 апреля был уложен последний блок венчающего карниза[52 - Школа выложена за 7 дней // Архитектурная газета. 1938. № 22.]. Работа на стройплощадке шла в три смены, причем собственно монтаж вели только две, а третья, ночная, выполняла вспомогательные операции, создавая фронт для дневных работ.

Конечно, как с началом монтажа, так и после его завершения требовалось выполнить немало работ. Стены монтировались на готовом фундаменте, пути для подъемных кранов были уже проложены, блоки и другие строительные детали завезены и складированы в определенном порядке. А после возведения стен нужно было покрыть их крышей, установить окна и двери, подвести коммуникации, отделать помещения. Так что в целом школа строилась не один месяц. Но все эти эксперименты показали, что возведение стен, бывшее всегда самой сложной и долгой работой, может выполняться быстро и качественно.

Учиться стало лучше, учиться стало веселее…

Стараниями зодчих и строителей всего за четыре года количество капитальных школьных зданий в Москве выросло более чем в пять раз. Нехватка мест стала не столь острой, прекратились занятия в третью смену, правда, вторая оставалась еще почти везде. Эксплуатация новых школ дала богатый материал для анализа достижений и недостатков. И в 1938 году все типовые проекты подверглись коренному пересмотру.

Первым, на что обратили внимание, были немыслимые размеры лестничных клеток. В 1935–1938 годах для расчета ширины маршей применялись те же нормы, что и для театров. Поэтому лестницы оказались шириной по 1,65—2 метра, причем в школах 1935–1936 годов таких лестниц устраивали по три-четыре. Опыт показал, что это являлось излишеством и школе вполне достаточно двух лестниц шириной не более полутора метров.

Зато некоторых помещений явно не хватало, и прежде всего – физкультурного зала. Во многих школах его приходилось создавать путем объединения двух соседних классов. В результате терялись два учебных помещения, а получившийся зал оказывался неудобным – слишком низким и узким для спортивных игр.

В большинстве школ 1935–1938 годов не имелось и актового зала, а без него негде было собрать ребят на общешкольные мероприятия. Оказалось также, что помимо физического и химического кабинетов, необходим и специальный биологический. Эти помещения также приходилось оборудовать из классных комнат. Количество классов в школе уменьшалось, одновременно она могла вместить уже меньше учеников, а значит, увеличивалось количество тех, кому приходилось заниматься во вторую смену.

Уже после войны, в 1949–1950 годах, сектор архитектуры школьных зданий Института архитектуры общественных и промышленных сооружений обследовал сто московских школ. Выяснилось, что из имевшихся в них 2181 класса по своему прямому назначению использовалось лишь 1921, то есть около 88 процентов. Из 260 потерянных классов 129 было переоборудовано в физкультурные залы и кабинеты биологии, 38 классов отошло под библиотеки, 22 – под учительские и педагогические кабинеты. В полной мере оправдалась пословица «Скупой платит дважды». Жесткая экономия 1935–1938 годов позволила выстроить несколько сот новых школ, но привела к тому, что фактически из каждых ста зданий по прямому назначению использовалось лишь 88!

Школьное строительство обсуждалось на IV пленуме правления Союза архитекторов в 1938 году. Решено было отказаться от уже использовавшихся проектов и подготовить новые, учитывающие указанные выше недостатки. Всего к 1 сентября 1939 года планировалось выстроить 60 школ, причем 30 из них, работы над которыми начались еще в предыдущем году, – по старым, а остальные 30 – по вновь разработанным шести типовым проектам. Очень заметным отличием новых школ стало наличие всего одного парадного входа, расположенного посередине фасада. Наконец-то в число помещений школы включили физкультурный зал. При этом установленный предельный объем зданий остался тем же, то есть проектировщики стали более тщательно и вдумчиво подходить к разработке планов и планировке помещений.

Лучшей опять оказалась работа К.И. Джуса, который полностью переделал свой проект. Джус чуть ли не последним из московских проектировщиков пошел на упрощение плана школы, превратив его в ставшую привычной растянутую букву «П». Длина здания увеличилась, вдоль коридоров теперь размещалось по пять классов вместо прежних четырех. Благодаря этому с первого этажа удалось убрать почти все учебные помещения, оставив лишь кабинет биологии. Всю остальную площадь занимали вестибюль, гардеробы, буфет, кабинеты директора, врача и маленькие квартиры директора с одной стороны, дворника и истопника – с другой. Вместо двух прежних входов новая школа получила всего один, зато широкий и очень торжественный. И наконец, особенно важное изменение было связано с общешкольным залом. Актовый зал на четвертом этаже исчез, зато вместо него появился длинный физкультурный зал, размещенный в одноэтажной пристройке между ножками «П». Рядом с залом архитектор предусмотрел две раздевалки. Наконец-то московские школьники получали полноценные помещения для спортивных занятий.