Вёшенское восстание

Бежавший из Вёшенской полковой адъютант 28-го полка сотник Каргин рассказывал белогвардейцам, что видел в штабе у Фомина телеграмму из Казанской. От красных, дескать, пришел пакет с сургучной печатью, где красные предлагают мир при условии признания Советской власти.

«Надо брать власть в свои руки и заключать мир», – потребовали активисты из 28-го полка. 22 января делегация от полка явилась к окружному атаману Дронову и потребовала, чтобы он подписал им полномочия на ведение переговоров о мире и поездке на Северный фронт. Дронов отказался подписывать какие-либо бумаги и вскоре бежал из станицы. В Вёшенской на несколько часов установилось формальное безвластие.

«Приказ № 1 по 28-му Донскому конному полку и станице Вёшенской. 9 (22) января, ст. Вёшенская.

Ввиду того, что с приходом нашего полка в ст. Вёшенскую вся власть посаженного нам немцами предателя трудового казачества и крестьянства Краснова позорно бежала, чувствуя всю вину своей предательской политики, и все трудовое казачество, крестьянство и рабочие брошены на новые испытания темных личностей… станица Вёшенская не должна больше исполнять предательские распоряжения Краснова, а до созвания окружной власти исполнять распоряжения полка…

Всем гражданам станицы соблюдать тишину, порядок и спокойствие, дабы было возможно мирно ликвидировать гнездо предателей, грабителей, мародеров-красновцев, им места нет между честных людей родного Дона…

Так пусть же будет наша власть трудового казачества, крестьянства и рабочих, с нами бог правды, справедливости, равенства и братства.

Командир 28-го полка казак Фомин»[26 - ЦГВА. Ф. 1250. Оп. 1. Д. 693. Л. 2–2 об.].

22 января 1919 года 28-й Верхне-Донской Непобедимый полк взял власть в станице в свои руки.

Со взятием власти 28-м полком в Вёшенской наступило время собраний и митингов. Новая власть наложила запрет на операции окружного казначейства, установила своих контролеров на почте, телеграфе, в интендантстве и на артиллерийских складах, запретила издавать «пробрехавшуюся газету “Верхне-Донской край”». Против станицы Каргинской были выставлены заставы с пулеметами. Это было признание Советской власти с оговорками об установлении ее мирным путем, что диктовалось нежеланием и боязнью развязать войну внутри округа, сознанием собственной малочисленности.

Бегущие в Каргинскую офицеры сообщали, что въезд и выезд из Вёшенской свободны, Каргинской ничего не угрожает, казаки 28-го полка из Вёшек постепенно расходятся, кто сам, кого увозят жены и родители.

Посланные к красным и в полки делегации возвращались поредевшими, многие, не доехав до Вёшек, уезжали на хутора. Конные сотни 28-го полка были распущены белым командованием по домам, чтоб не увеличивать силы мятежников.

Массы казачества вполне устраивало положение, сложившееся в округе в результате отмены органов красновской военной диктатуры. Их удовлетворяло стремление сторонников Фомина действовать в союзе со всем населением станиц. Отныне на первое место для них стала задача не допустить вступления Красной Армии на территорию округа, и они приняли самое активное участие в мирных переговорах, пользуясь разобщенностью недавних активистов, которые бросали восставшие полки и расходились по домам. Это было стремление казаков установить классовый мир на севере области. «По мнению мелкобуржуазных политиков, порядок есть именно примирение классов», – очень верно подметил Ленин[27 - Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 33. С. 7.]. Иллюзии о своем особом пути охватили очень многих казаков.

Штаб 28-го полка в это время напоминал многопартийный парламент. Здесь заседали Фомин и Мельников («командир и комиссар») в окружении друзей и соратников, здесь собирались пленные красноармейцы, вооруженные Фоминым, сюда же были призваны его приказом несколько офицеров из простых казаков, среди них и П.Н. Кудинов. Ругань стояла с утра до вечера.

Перемирие между Богучарским полком Красной Армии и Казанским казачьим полком еще не было миром. 24 января новая делегация – два казака – под конвоем (чтоб не помешали свои контрреволюционеры) поехала в Богучар заключать мир. Поехали, ясное дело, наиболее революционно настроенные и, презрев наказы станичников заключить мир на условии неприкосновенности границ, в Богучаре заявили: «Мы постановили братскую войну кончить и пойти против кадетов». Один делегат (Булаткин) был направлен в штаб 12-й дивизии красных, а второй с двумя коммунистами Богучарского полка вернулся в Казанскую. Во время переговоров Казанский полк снял свои заставы против Богучара и перенес их в свой тыл. Оставшиеся в строю казаки соглашались перейти на сторону красных или сдать оружие. Стариков, которые кляли «изменников» и напоминали о постановлениях сходов, не слушали.

Реввоенсовет 12-й дивизии ответил казакам: «…выслушав заявление от имени фронтовиков станицы о желании прекратить войну с Советской властью и признать Советскую власть, пришел к следующему: 1) заявление принять к сведению… 2) Казаки и полки, которые пожелают перейти на сторону Красной Армии, будут приняты по-братски. Полки могут переходить с командным составом. С того момента, как полк перейдет на сторону Советской власти, полк считается на положении советского полка… 3) РВС 12-й дивизии предлагает всем казачьим частям с оружием в руках и командным составом переходить на нашу сторону… Полки должны переходить со всем имуществом, оружием и представить списки тех, кто уклонился от перехода на сторону Советской власти; если командиры будут препятствовать переходить казакам на нашу сторону, они должны быть казаками арестованы и выданы Советской власти; 4) для дальнейших переговоров и передачи инструкций и приказа переходить на нашу сторону полкам командируется член военно-революционного совета дивизии…»[28 - РГВА. Ф. 191. Оп. 3. Д. 631. Л. 218.].

«РВС Южфронта, копия РВСР, копия предсовобороны Ленину.

Военная, вне всякой очереди… из штарма 8, 26 января, 3 ч 45 мин.

(Копия донесения из 12-й дивизии с постановлением).

РВС армии просит сделать указания о степени правильности отношения к происшедшему военсовета 12 дивизии и испрашивает о немедленной присылке инструкций на будущее время о порядке и характере сношений с изъявляющими желание перехода на нашу сторону частями казачьих войск. Реввоенсовет Вестник, Базилевич»[29 - РГВА. Ф. 191. Оп. 3. Д. 631. Л. 218.].

Переговоры осложнялись радикальными изменениями в казачьей политике.

В конце 1918 г. у командования и политического руководства Южного фронта сложилось мнение, что «по станицам и хуторам Донской области почва для Советов весьма благоприятная и прочная»[30 - РГВА. Ф. 100. Оп. 2. Д. 40.]. 20 декабря Донское бюро РКП(б) докладывало в ЦК: «…контрреволюция будет взорвана изнутри, и eе место займет страстно ожидаемая народными массами Советская власть». Донбюро предупреждало, что массы эти боятся лишь одного: «повторения тех неладов, безответственных выступлений, хаотического хозяйничания всяких проходимцев, что имело широкое место на Дону». Соответственно предупреждались воинские части. «27/1—19 (от) имени Реввоенсовета и политотдела армии циркулярно приказываю всем политработникам принять категорические меры (по) устранению при занятии территории Дона явлений, влекущих недовольство населения советвластью: массового террора, незаконных реквизиций, вообще бесцельных насилий. Завполитотделарм 9 Поволоцкий»[31 - Там же. Д. 108. Л. 19.].

Даже вышедшая впоследствии в белогвардейской газете статья под броским названием «Зверства большевиков» вынуждена была признать: «Первые эшелоны красных войск вели себя удовлетворительно»[32 - Приазовский край. 1919. 30 мая (12 июня).].

Следует учесть, что внешнее и внутреннее положение Советской Республики в январе 1919 г. изменилось. Стремительное продвижение советских войск на запад и юг (их даже называли «2-м триумфальным шествием Советской власти»), всплеск повстанческого движения на территории, оставляемой германской оккупационной армией, пробудили надежду на скорейшую победу и перенос военных действий в Европу. И тут только остатки казаков цеплялись за сапоги победоносной Красной Армии…

24 января 1919 г. Оргбюро ЦК издало директиву об отношении к казачеству. Директива предписывала «беспощадный массовый террор» к казакам, принимавшим «прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью»[33 - Известия ЦК КПСС. № 6. 1989. С. 178.]. Против среднего казачества (директива старалась выдерживать классовый подход) предлагалось применять меры, гарантирующие от каких-либо попыток нового выступления против Советской власти, конфисковать и свезти на ссыпные пункты все излишки хлеба, в станицах разоружить всех казаков, оружие выдавать лишь надежным людям из иногородних, уравнять казаков и иногородних в распределении земли, оказывать всяческую помощь переселенцам-беднякам. «Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания»[34 - Там же.].

Принята директива была «под влиянием отдельных членов ЦК, которые в конце 1918 – начале 1919 г. побывали на юге страны»[35 - Спирин Л.М. Классы и партии в Гражданской войне в России. М., 1968. С. 323]. Свою роль, видимо, сыграли и доклады Донбюро РКП (б) о настроении масс, «алчущих теперь восстановления Советской власти»[36 - Борьба за власть советов на Дону… С. 390], так как на обострение классовой борьбы можно было пойти лишь в условиях, максимально благоприятных для этого. Конкретной подписи под директивой («Циркулярным письмом») не было, но Организационным бюро ЦК РКП (б) в то время руководил Я.М. Свердлов.

Согласно большевистской логике, это циркулярное письмо имело еще одну функцию – расслоение казачества. В статье «Ценные признания Питирима Сорокина» В.И. Ленин говорил о том, что начался переход части мелкобуржуазных масс на сторону пролетариата, но переход этот – неизбежное следствие дальнейшего расслоения этих масс. «…Часть перейдет на нашу сторону, часть останется нейтральной, часть сознательно присоединится к монархистам-кадетам…»[37 - Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 193.]. Чтобы середняцкие массы казачества начали переход на сторону пролетариата, их необходимо было расколоть. Так же как колебания и расслоение средних слоев подталкивает крайние общественные группировки к активным действиям, так и обострение классовой борьбы между крайними группировками является радикальным способом расслоения промежуточных слоев.

Говоря по-простому, террор должен был сплотить идейных и бескомпромиссных противников большевиков (а таковых всегда меньшинство) и запугать большинство, которое, спасая свою жизнь, переметнулось бы под большевистские знамена.

Выход директивы совпал с переговорами верхне-донцов с частями Красной Армии. Когда в штаб 12-й дивизии явился проторенной дорогой посланец 28-го полка Бабаев с постановление Вёшенского станичного сбора от 18 (5) января, смысл директивы еще не был известен на Южном фронте. Посылая донесение о переговорах с 28-м полком, член РВС фронта И.И. Ходоровский одновременно сообщил: «Директиву ЦК о линии поведения по отношению к казачеству не получили… Дорог каждый момент, прошу немедленно ответить запиской по проводу. Ходоровский». Ответ: «Высылаю с Мехоношиным, выезжающим завтра. Свердлов»[38 - РГВА. Ф. 100. Оп. 2 Д. 224. Л. 155–155 об.].

Ответ запоздал и практического значения для казаков Вёшенской станицы уже не имел. События развивались быстрее, чем можно было ожидать.

Слухи о мирных переговорах в Казанской, об их условиях, о намерении красных перейти границу будоражили весь округ. Чтобы отстоять неприкосновенность границ, нужна была военная сила, а остатки полков таяли, как снег под солнцем. Части низовых казаков стремились уйти с территории Верхне-Донского округа домой, подальше от греха, укрыться на родной земле. Меньшинство фронтовиков из бедноты яростно выступило за признание советской власти, за мир на любых условиях. Большинство затягивало переговоры, искало несуществующий компромисс и потихоньку разбредалось по домам, прятало оружие.

27 января командарм 8-й армии Тухачевский приказал начдиву 12-й дивизии занять Казанскую, не ожидая переговоров с казаками. Однако стронуть с места местных красноармейцев, вкусивших прелестей мирной дипломатии, было нелегко. 28 января одновременно собрались сборы в Казанской и Мигулинской станицах. Было объявлено, что красные перейдут границу и будут наступать по казачьей территории. В Мигулинской на сборе объявили, что красные уже заняли пограничные казачьи хутора Казанской станицы, нарушили соглашение. Фронтовики отмалчивались, выжидали. Беженцы из хутора Шумилина стращали станичников поголовными грабежами и насилиями, какие якобы претерпели в родном хуторе от красных. «Вы забыли, небось, Тираспольский отряд. А красные не забыли… Они вам напомнят!» – кричал Дрынкин. Вновь забурлила Мигулинская. Угроза подействовала. Сбор вынес постановление защищать родную станицу совместно с Мигулинским полком до последней капли крови. Лишь 22 казака, вконец разругавшись с остальными, оседлали коней и уехали навстречу красным – сдаваться. По дороге смущение стало одолевать и их. И наконец, в районе хутора Дударевского они были разоружены красным разъездом.

В Казанской в это время многочисленные делегации от всех слоев общества осаждали представителей Богучарского полка, напоминали о прежнем соглашении не переходить границу, согласны были на все что угодно, на какую угодно власть, лишь бы мир «без аннексий» и красные не вступали на казачью территорию. Богучарцы обещали посодействовать, а заодно и устроить в Казанской «показательную» советскую власть. «Сделаем у вас коммуну. Тащите весь хлеб в общественный амбар», – предложили они. После этого казаки 7-й сотни еле отбили красноармейцев у толпы.

30 января командование 12-й стрелковой дивизии сообщало: «В 12 часов получены сведения, что в ст. Казанской никакой власти нет. Казанский полк разошелся по станицам с оружием. Организованный временно ревком, не имея сил, установить порядок не может. Население и казаки грабят военные склады. Большая часть населения ждет прихода советских войск. Приказал занять станицу двумя полками, разоружить население, захватить имеющуюся там батарею… Любимов, Сырцов»[39 - РГВА. Ф. 191. Оп. 3. Д. 386. Л. 84–84 об.]. В тот же день Богучарский полк занял станицу Казанскую. Тогда же 33-й полк Московской рабочей дивизии вступил в северные хутора округа и выслал разведку на Вёшенскую.

Разведчики-делегаты были встречены с честью. В штабе 28-го полка красноармейцам стали рассказывать, что, мол, у казаков с советской властью мир, что договорились не переходить границы… «С кем это вы договорились? – спросили прибывшие. – Ах, с богучарцами… А мы из Московского рабочего. У нас приказ…» Впрочем, намерение москвичей идти на белых по территории округа было встречено Фоминым и его окружением как должное. Многие из оставшихся в станице казаков полка поняли, что обратной дороги нет, меж двух стульев не усидишь…

После митинга и отъезда делегации казаки полка и собравшиеся жители опять заспорили. Известие, что мира как такового нет, что будет он лишь «по уничтожению гнезда», а пока красные, не спросясь, идут по территории области, поколебало ряды сторонников Фомина. Силы его таяли. Еще раньше по приказу явиться 26-го в станицу из конных сотен полка прибыло лишь 30 человек. Поползли слухи о первых конфликтах советских войск с местными казаками.

Красные, вступив на территорию округа, двигались медленно, как по болоту. Сопротивления не было, врага впереди не было, зато в каждом дворе каждого хутора были молодые с прекрасной выправкой казаки, на водопой выгоняли табуны строевых коней, почти в каждом доме были винтовки, а кое-где и пулеметы. Командир 1-й бригады 15-й стрелковой дивизии писал начдиву 25 января: «Необходимо отдать в приказе по дивизии об аресте всех находящихся на хуторах казаков, способных носить оружие, так как на хуторах имеются спрятанные винтовки и патроны, и нам могут ударить в тыл, и кроме того мы лишим возможности противника выступить весной»[40 - РГВА. Ф. 1250. Оп. 1. Д. 109. Л. 18.]. 26 января был отдан приказ по бригаде: «При занятии казачьих хуторов не пить воды, молока и не есть пищи, не попробованной самими владельцами»[41 - Там же. Л. 27.].

Настроение в хуторах стало постепенно меняться. Колеблющиеся казаки настояли, и Фомин приказал раздать жителям все деньги из окружного казначейства (часть денег Мельников все же сохранил «на всякий случай»). Давали всем, «платили красновские долги». Офицеры в штабе 28-го полка сразу подметили, «что важно, так это – изъятие денег и распределение их между казаками с целью сохранить казачье достояние от поползновения красных. Значит, мир с красными – мир “внешний”, да и то заключенный вынужденно»[42 - Кудинов П. Указ. соч. // Вольное казачество. № 79. С. 8.].

31 января Фомин издал грозный приказ № 4.

«§ 1.

Приказываем всем станичным и хуторским советам, и если еще где таковых не образовано, то атаманам станиц и хуторов Верхне-Донского округа, всем проходящим советским войскам оказывать полное содействие и помощь, за неисполнение сего приказа или ведение агитации, направленной против Советских Армий, виновные будут предаваться беспощадному суду»[43 - РГВА. Ф. 1258. Оп. 1. Д. 687. Л. 103.].

Но советские войска, особенно 8-я армия, продвигались медленно. Путь от Калача до Казанской, пройденный дезертировавшими казаками за три дня, красные, не имея перед собой боеспособного противника, прошли за три недели.

1 февраля на Южный фронт полетела директива главного командования: «Противник против войск Южного фронта разбит и отступает за Дон. Казаки расходятся по станицам. В красновских войсках полное разложение». В связи с этим конечной целью ставилось овладение Новочеркасском и Ростовом-на-Дону.

Но директивы пока лишь писались, приказы по войскам готовились, красноармейцы вглубь округа не шли, освещали местность разведкой, а над головой Фомина и его сподвижников собирались тучи. Атаман Краснов слов на ветер не бросал, и в Каргинской уже скапливались карательные отряды, чтобы идти на Вёшенскую и покарать бунтовщиков. 31 января в Каргинскую прибыл состоявший из текинцев и осетин карательный отряд войскового старшины Икаева.

Каспулат Икаев формировал свою «Терскую сотню» под Ростовом и страшно полюбился ростовскому градоначальнику Грекову, который веселил ростовчан приказами и распоряжениями, полными казарменного юмора. Об Икаеве Греков высказался в одном из приказов с одобрением: «Он не юрист, но дело понимает». «Понимание дела» заключалось в том, что Икаев на свой страх и риск карал налево и направо всех подозрительных в нарушение всех существующих законов, в том числе и красновских. Судебные власти открывали следствие по следам его «подвигов»: «Донской военный суд в распорядительном заседании, состоявшемся 2 октября 1918 года, рассмотрел дело о казни есаулом Икаевым в п. Азове четырех человек: Трута, Казименко, Бондарева и Макаровского, определил: настоящее дело дальнейшим производством прекратить за отсутствием в происшествии признаков преступления или проступка…» (приказ № 546 по Войску от 18 марта 1919 г.). Лихому осетину все сходило с рук. В этом он чем-то напоминал известного героя польской истории пана Самуила Лаща, который как-то явился на бал к королю в шубе, подбитой судебными постановлениями по его собственному, пана Лаща, адресу. Генерал Денисов, главнокомандующий и управляющий военным отделом правительства, приказом № 193 от 4 ноября 1918 г. передал повышенного в звании Икаева с его отрядом в распоряжение Ростовского градоначальника. Ростовская эпопея войскового старшины Икаева кончилась тем, что его заподозрили в ограблении не то банка, не то ювелирного магазина, и Икаев с сотней спешно отбыл на фронт.

1 февраля перебежчик от Фомина рассказал, что красные в 30 верстах от Вёшенской. Времени терять было нельзя, и полковник Овчинников, опираясь на карателей Икаева, объявил мобилизацию.

Прознав о мобилизации в Каргинской, Фомин ударил тревогу. Оказалось, что воевать с «кадетами» желающих мало. Спешно были посланы гонцы к красным с просьбой наступать быстрее, в самой станице Фомин вооружил всех пленных красноармейцев, был также отпечатан приказ о мобилизации против Краснова всех казаков, могущих носить оружие.

2 февраля был самый напряженный день. Толпа на станичной площади ждала прихода красных. Активисты 28-го полка поехали в Еланскую проводить мобилизацию против карателей. Там сбор станицы мобилизацию не утвердил. Казак хутора Кочетовского Губанов, прибывший из красного плена для агитации с полномочиями от комиссара по казачьим делам М. Макарова, неожиданно выступил на сборе и рассказал, что в России голод и страшная разруха, виновата в ней советская власть, и если установить ее в Еланской, то кончится тем же – голодом и разрухой. После сбора две трети казаков разложившегося было Еланского полка оседлали коней и ускакали – одни в Каргинскую, другие в Усть-Медведицкий округ к генералу Гусельщикову.

В Каргинской в полдень были собраны готовые к походу части. Ровно в полдень текинцы Икаева выступили на хутор Токин, чтобы занять его к вечеру и вести разведку на Базки, а на рассвете 3 февраля атаковать Вёшенскую. Мобилизованные казаки должны были выступить следом, но замитинговали. Вслед за Икаевым пошла лишь офицерская дружина.

В станице Вёшенской в полдень конная разведка Московской рабочей дивизии галопом вылетела на площадь. Толпа местных иногородних, собравшихся здесь с утра, разразилась криками приветствий, несколько старушек в первых рядах стали бить земные поклоны. Стая галок, вспугнутая шумом, шарахнулась со станичной колокольни. Заприседали и стали дыбиться кони под красноармейцами. К вечеру в станицу вступила пехота – 33-й и 37-й полки Московской дивизии.

Под Мигулинской в этот день 103-й советский стрелковый полк был встречен перекрестным огнем и криками: «Вас сюда кто звал?» Как оказалось, перед этим в Мигулинскую приезжали офицеры и сказали, что в Казанской население вырезано. Бой в Мигулинской шел три часа. Казаков оттеснили до хутора Подгорского, где бой вспыхнул с новой силой. В нем принимали участие местные жители, и многие ушли с отступающими казаками. Последующие три дня почти все хутора Мигулинской станицы брались с бою.